Время – после полудня, через раскрытую стеклянную дверь дует легкий ветерок, колышет занавеску. На разложенном диване дремлет с младенцем мать. Малютка усердно сосет пальчик, раздается чмоканье. Заметив это, отец берет младенца из женских рук и целует его в мягкую щечку. Испугавшись, мать просыпается, но мужчина с улыбкой успокаивает ее и предлагает немного поспать – мол, ты ведь устала, каждый день без отдыха. Она благодарно улыбается мужу. «Знаешь, я так счастлива! До сих пор не верю, что меня ждало такое счастье».

Прекрасная картина. Бывает такое уверенное счастье, которое никто не может нарушить. Я издалека наблюдаю спокойный свет, который излучает эта картина. Мне туда нельзя.

«Ма-ам, мне тоже хочется подержать братика. Хочу вдохнуть всей грудью его сладкий молочный запах». Я хочу сказать это маме, но слова комком застревают в горле, поэтому я не могу их произнести. Во сне я знаю, что меня отругают, если я так скажу.

Это моя семья – близкая и такая далекая.

«Куда ты смотришь, Кико? – отчим замечает, что я смотрю на них, и его улыбка исчезает. Его голос звучит холодно. – Нельзя смотреть такими жадными глазами. Иди в другую комнату».

Я боюсь его лица, похожего на театральную маску, лица, с которого исчезли все эмоции. Если не послушаюсь, он меня ударит, но мои ноги не двигаются. Что-то во мне надеется, что мать позовет: «Иди ко мне». Хотя этого не может быть. С чего бы? Она даже не смотрит на меня.

Отчим раздраженно прищелкивает языком и приближается ко мне. Надо бежать, спасаться, а ноги никак не двигаются!

– Ну, папа…

– Слушай, что тебе говорят!

Хрясь – раздается пощечина, и я просыпаюсь от удара. Как всегда.

Распахнув глаза, я увидела над собой уже ставший привычным потолок и, проморгавшись, выдохнула.

– Давно мне это не снилось.

Это воспоминания двадцатилетней давности. Я думала, что совсем забыла об этом, но картина была такой же яркой, как если бы все произошло вчера. Я ведь больше не хочу, чтобы мать смотрела на меня, так почему я опять увидела этот сон? Может быть, потому что перед приездом сюда впервые за долгие годы встретилась с ней?

«Я думаю – чего это она приехала, а ей бабкин дом нужен. С чего вдруг?»

Когда я добралась до родительского дома, мать, как обычно, встретила меня холодно. Кажется, приезд дочери, с которой она много лет не виделась и не общалась, был ей крайне неприятен. Я не ждала, что мне обрадуются, но и выхода другого не было: если хочу обеспечить себя жильем, надо было навестить ее.

«И что ты будешь делать с этой развалюхой в деревне?»

«Жить», – коротко ответила я, на что мать нахмурилась.

«Поедешь на окраину Кюсю? Ты что, натворила что-нибудь? Если из-за тебя Масаки не сможет устроиться на работу…»

«Ничего я не натворила. Просто хочу жить там и смотреть на море».

Мне хотелось уехать и больше не возвращаться. Когда я сказала это матери, она недоверчиво посмотрела на меня и спросила:

«Будешь жить с ним? Как там его… Невежливый такой? Замуж за него собралась?»

«Посмотрим. В общем, отдай мне тот дом. Тогда я больше у вас не появлюсь. Можешь вычеркнуть меня из семейных списков».

Мать выпучила глаза. Я посмотрела ей прямо в лицо. Она выглядела старше, чем я ее помнила, и почему-то меньше. На тыльной стороне ладони, которая столько раз била меня, проступили вены и косточки. Неужели эти руки когда-то лупили и гоняли меня?

«Ты можешь откупиться от такой обузы, как я, ненужным тебе домом – по-моему, это недорого. Отдай его мне».

Мать сделала вид, будто задумалась, а потом сказала:

«Только не начни потом денег клянчить».

Я кивнула.

«Могу дать расписку».

«…Ладно уж, не надо».

Мать безразлично махнула рукой и пообещала заняться формальностями.

«На твое имя записать? Только больше сюда не приезжай».

Через несколько дней она позвонила мне на мобильный, чтобы сказать, что все сделано. Договор с оператором связи я собиралась расторгнуть, так что этот разговор с матерью должен был стать последним.

«Ну, что, мама, прощаемся. Слушай…»

Я хотела спросить, любила ли она меня хоть немного, но не смогла договорить. Мать без колебаний оборвала разговор. Слушая ее холодный деловой тон, я задумалась – интересно, кем я для нее была. Знаю, что была внебрачным ребенком, хотя были вечера, когда она обнимала меня и говорила, что хотела меня родить. Были ведь слезы по утрам, когда она говорила, что смогла выжить, потому что у нее была я. Неужели все это были лишь мои иллюзии? Дай же мне поверить в реальность, что так долго поддерживала меня…

– Ну и ладно, мне уже все равно, – произнесла я нарочито громким голосом.

Мне это безразлично. Я больше не та девочка, которая просыпается в слезах, а мать – всего лишь напоминание о той жизни, с которой я покончила по своей воле. Мне больше не надо за ней гнаться.

«В следующей жизни ты встретишь свою духовную пару. Я уверен, что ты сможешь найти того единственного, кто станет твоей половинкой, кого ты сможешь полюбить и кто будет любить тебя. Ты будешь счастливой».

Это мне сказал Ан, который спас меня, когда я была раздавлена мыслью о том, что потеряла мать. Конечно, я не могла поверить, что в этом мире существуют такие дикие вещи, как духовные пары. Но он так уверенно говорил об этом и улыбался. «Не бойся, он наверняка существует. А до тех пор защищать тебя буду я».

Тогда мне казалось, что я смогу продолжать жить только благодаря его словам. Неважно, будет у меня духовная пара или нет, я смогу жить дальше благодаря ему. Тогда я чувствовала себя полной жизни и довольной и верила в это всем сердцем.

Я встала с постели и открыла окно. Вдалеке раскинулось ярко-синее море, над ним плыли первые облака, похожие на сахарную вату. Еще не нагревшийся ветер доносил до меня музыку зарядки по радио. Наверное, и сегодня старички, кряхтя, с натугой выполняли движения, а дети получали штампы в свои карточки. Обычное спокойное утро. Приятная глазу картина, знакомые с детства звуки. Я и сегодня планировала заняться садом, а потом поесть вчерашний карри. А на полдник у меня – сладкие вараби-моти[11], заказанные в интернет-магазине, – говорят, самые вкусные в префектуре Нагано. По радио передали, что к ним непременно надо подавать соевую муку кинако и сироп из тростникового сахара куромицу.

Начало обычного дня, которое не предвещало никаких болезненных ран. Не о чем печалиться. Но стоило мне вспомнить, что его больше нет, день сразу стал кошмарным – как будто все фишки в игре «Реверси»[12] разом перевернулись. Разбитые надежды рвали сердце на мелкие кусочки. Сегодняшний день уже не получилось бы провести спокойно.

– Ан! Ан! – повторяла я, словно молитву.

В детстве это была мать. Когда мне было плохо или больно, или грустно, я, словно заклинание, повторяла: «Мама!» Когда-то мать была для меня священнее Бога, священнее Будды. Интересно, когда я стала обращаться не к матери, а к Ану? Сейчас мне даже кажется, что я всегда звала Ана, сколько себя помню. И я была виновата в том, что потеряла человека, к которому сама же обращалась в своих молитвах.

– Ан! Ан!

Вот бы можно было жить только воспоминаниями. Ведь есть же, говорят, люди, которые живут, сжимая в объятьях вечный бриллиант, который они выменяли на прозвучавшие всего один раз слова. Хотелось бы мне так же уметь. Я всем сердцем хотела бы жить, украсившись днями, которые провела вместе с Аном, но я не так высоконравственна, чтобы меня можно было обменять на драгоценность. Я до противного глупа, слаба, да к тому же совершила непростительное преступление.

Я несколько раз прокричала его имя, но потом мой голос увял. Каждый раз, когда молитва, которая не могла больше достичь ничьих ушей, слетала с языка, тело словно парализовало, я не могла дышать. Вдруг до меня дошло, что я смотрю в небо и рыдаю в голос.