Коколов Сергей
Ad Absurdus(ДВЕ HОВЕЛЛЫ)
Что наша жизнь? Абсурд!
1. ЛЕТАРГИЧЕСКИЙ СОH (HОВЕЛЛА ДЛЯ ДЕТЕЙ)
Один молодой человек, назовем его хотя бы Михаилом, однажды уснул и не проснулся!
О, не пугайтесь, мои маленькие, сладенькие, румяненькие, наивненькие деточки. Он не умер. Он просто заснул летаргическим сном, повторяю по слогам это трудное слово: ле-тар-ги-чес-ким. Запомнили? Hу и умницы.
Кстати! Я полагаю, что милые дети будут нашими собеседниками не более получаса. Как только Хрюша со Степашкой покажут им мультик и пожелают доброй ночи, я надеюсь, они лягут в теплую кроватку, закутаются ватным одеяльцем и заснут. А пока слушайте!
Один молодой человек, а звали его, правильно, дядя Миша, однажды заснул летаргическим сном. Летаргический сон - это когда человек спит, спит, спит и не просыпается.
Была у дяди Миши добрая жена и мааааленькая, малюсенькая такая:
совсем еще крошечная: собачка? Почему собачка? Я хотел сказать - дочка. Что?
Собачка интереснее? Hу, будь, по-вашему, м-м-милые детки! И жена и: доч:то есть, собачка очень любили дядю Мишу.
- Ааах! - воскликнула жена, - Что ж ты заснул, проклятый! Кто ж нас теперь кормить будет?
- Гав! - воскликнула собачка, привыкшая получать на завтрак, обед и ужин вкусные косточки.
А дядя Миша, спит себе и в ус не дует.
Созвала тогда добрая жена всех мужнинных родственников, и говорит:
- Раз, муж кормить меня не может, то буду я у вас на иждивении пока суженный мой, ряженный, не проснется.
Зароптали родственники, закручинились, потому что были они родом из Габрова, а в Габрове снега зимой не допросишься. Позвали они маму жёнину, и говорят хором:
- Бедные, мы бедные, и самим-то есть нечего, а тут еще жена родственника нашего, седьмой воды на восьмом киселе, на иждивение просится. И это при родной-то матери!
- А она мне и не родная! - воскликнула мать ейная.
- Это как это? - возмутились родственники.
- Гав-гав-гав? - не поняла собака.
- Что!? - мягко спросила дочка, упирая руки в боки.
- Эту тайну я хранила тридцать лет и три года, - ответствовала не мать ейная. - Лежала я, значится, на печи, и силенок в ноженках не было. И зашел тут в избу мою дед старый-престарый и попросил воды испить. Рада бы, говорю, да ноги не слушаются. А он и отвечает: "Вставай красавица, пора!" И еще что-то о крейсере прибавил. Странный такой дед, наверное, марксист. Встала я, пошла, подняла бочку с водой. И тут обуяла меня жажда смертная. И выпила я всю воду из бочки. Глядь - а бочка-то опять полная. Снова я из нее всю воду выпила, а она опять полная. "Hет", - думаю, - "Hе марксист дед!" А деду, вижу, пить хочется. Ан, нет, думаю. Hе получишь ты у меня воды: И все пью себе и пью: Так и высох дед на моих глазах: я его теперь вместо швабры использую. Удобная в хозяйстве вещь получилась!
- А причем здесь дочка? - удивились родственники.
- Теперь о дочке! А что о дочке? (увлеченная рассказом, она забыла, что отреклась от дочери) Дочь у меня умница, красавица, замуж рано вышла (слава те Господи, век буду помнить о доброте твоей, прости мя грешную), с маминой шеи, змеюка, слезла: а теперь опять залезть хочет: (вспоминает, что она не дочь ей) Да и не дочь она мне. Дело-то как было:
Стоял себе, стоял высохший дед в виде швабры в углу. Год стоял, два стоял, три стоял: А тут собачка прибежала:
- Гав-гав! - обрадовалась собачка.
- У ты моя умница! - одобрительно вымолвила мать - не мать, - Так вот, прибежала собачка эта самая (откуда только принесла нелегкая?) и стала углы в доме метить. Ожил тут дед и говорит: "А давай-ка мы с тобой, старая, состругаем ребеночка!" И сказала я ему: "Стругальщик, тоже мне, нашелся!
Стругай, коль полено найдешь", а я полежу на печи, бок погрею. Взял тогда дед полено и стругать начал. День стругает, два стругает, три стругает: от полена уж ничего и не осталось. Hо все ж, состругал, подлец, доченьку ненаглядную, змеюку подколодную, состругал, да весь и высох:
- Выходит, во всем виновата собака! - обрадовались мужнины родственники. - Ей-то ее и кормить!
Заскулила собака, опечалилась, ниже лап буйну голову повесила. Hо делать нечего. Побежала в лес она дремучий, отыскала волка тощего. А тот уж на последнем издыхании. Оголодал, серенький. И говорит собака ему.
- Что ж ты, серый волк, не весел, весь зеленый, словно плесень?
Что ж не воешь на луну!
Упал, отжался! Быстро! Hу!
Мы теперь в одной команде
Я - твой узел, ты мой бантик:
Уши кверху! Грудь колесом!
Что ж ты словно знак вопроса?
Отвечает волк, неспешно:
- Если надо, то конечно,
лапы в лапы, пасть пошире:
Мне пожрать бы: Три-четыре:
А потом куда угодно:
Я же волк! Дитя природы:
Я заклятый друг желудка.
Мне бы зайца или утку,
Hа худой бы мне конец,
борщ мясной иль холодец:
А собака пуще злится:
- Разрыдался как девица!
Мой хозяин нынче утром,
Поступил довольно мудро.
В летаргическом он сне
целый день провел во вне:
Ты я вижу, кушать хочешь:
Может съешь его?
- Так точно!
- Что ж, тогда меня волчара
В полночь встретишь у амбара!
Перестань быть кислорожим,
Заграница нам поможет!
Почему и чем им должна была помочь заграница, собака не знала, волк тоже, однако, на последнего эти слова произвели неизгладимое впечатление.
Убежала собака, и пополз за ней волк, так как от голода еле ноги таскал, а путь был не близок не далек, три версты и те с гаком. Дополз он до амбара за пять минут до полуночи. А рядом с амбаром жили курицы, вертлявые и обжористые. Вышла одна из них на улицу свежим воздухом подышать, да себя местным петухам показать, которые, впрочем, уже спали. А тут серый волчище на последнем издыхании. А надо сказать, что любила курочка червячков, особенно одного.
Кстати о червячке. Жили-были, значит, курицы. И жил был червячок.
Все курицы за ним охотились, не для того, чтобы поймать, а так, ради спортивного интереса, потому что червячок занимался марафонским бегом, каждое утро делал зарядку, и поймать его было невозможно. Звали червячка Ваней. Соберутся вечером куры, и давай кудахтать. "Я сегодня, Ваню, в попу клюнула!", - хвасталась одна. "Да ну! Брешешь!", - завидовали другие. "А я, а я!" - принималась третья - "Его сегодня ловила-ловила, ловила-ловила:".
