Часть 1.

Глава 1

– Автобус дальше не идет, конечная, – раздался хриплый голос водителя и пассажиры, устало глядя перед собой, потянулись к выходу.

Что там дальше за конечной остановкой? Кто был там? Неизведанные земли полные загадочных существ, таинственные леса и озера, поля убаюкивающие путников ароматом волшебных цветов?

А если я побежать туда не останавливаясь, чтобы не передумать, бежать туда, куда не идут автобусы и поезда, где заканчиваются громоздкие безликие многоэтажки, и серая дорога заворачивает в неизвестность.

Побежать не оглядываясь, чтобы не запоминать дорогу и не возвращаться потом в тусклый промерзлый мир пропахший запахом бензина, к сумрачным нависшим тучам которые, кажется, никогда не пробьют теплые сияющие лучи. Солнце обычно где-то греет другие города и страны, стыдливо отворачиваясь от здешних мест. Конечно, нужно будет бежать навстречу ветру, который пока еще сомневается в тебе и пытается помешать, но, поняв что твои намерения тверды, изменит свое мнение и начнет легко подталкивать тебя в спину: «Не сдавайся. Беги. Там ждет тебя другой, удивительный мир!». А птицы, что сначала встревожено перекрикивались на ветках, поняв, что проиграли спор, вдруг запоют на разные голоса неведомую песню далеких краев, песню, которая ни на что не похожа и никогда ранее не встречалась, но словно бы создана специально для тебя. И сбрасывая на бегу шапку и пальто, в которых стало невыносимо душно посреди зимнего леса, скидывая шарф и рюкзак ты неслышно ступишь на мягкую траву не веря своим глазам. Потому что откуда здесь в феврале может быть такая яркая и сочная трава, какой она не бывает даже в разгар лета. Глаза будет слепить от мягкого будто рассыпавшегося миллионом золотых искорок солнца, но, сделав полный вдох теплого воздуха с легким запахом хвои, цветов окрасивших поле под ногами в сотни оттенков, можно побежать дальше без страха что земля под ногами вот-вот закончится. И, сделав последний шаг по траве, зависнуть на секунду в воздухе и лететь свободно вниз, в мягкие, теплые волны моря, которое тихо ждало, когда же ты рискнешь на этот шаг.

«Открой глаза, смотри под ноги», – сказала мама и дернула меня за руку.

От неожиданности я споткнулась и упала коленкой в грязную бурую лужу, бывшую когда-то снегом.

– Ну вот, испортила колготки и испачкала пальто, в чем ты завтра пойдешь в школу?! Теперь стирать все, – недовольно протянула мама.

Я поняла, что она в плохом настроении сразу, как только мы встретились на остановке. Видимо, опять на работе неприятности. Сейчас будет достаточно одной искры, чтобы напряжение, скрутившееся морщинками на лбу и вокруг глаз вырвалось наружу, поэтому я ничего не ответила и до дома шла предусмотрительно глядя только перед собой. Злые, насмешливые многоэтажки с разъевшими фасад трещинами пялились на меня белесыми рамами окон и презрительно свистели ветром, запутавшимся в лабиринтах серых улиц.

Вечером мы все садимся ужинать в маленькой кухне за угловым столом, на который с трудом умещаются несколько тарелок. Ужинать вместе – странная традиция, потому что за столом мы не разговариваем. В фильмах я видела, что бывает по-другому: разговоры, смех, вопросы, но у меня никто ничего не спрашивает, как обычно. Иногда я сомневаюсь, что родители знают в каком я классе и номер моей школы. На всякий случай я тоже ничего не спрашиваю. И так мы сидим в тишине, только радиоприемник на стене немного попискивает и шуршит временами.

Доедая ужин я посмотрела на маму – как всегда, погружена в свои мысли. Там в голове работа, проблемы, подсчеты. Я почти вижу, как она мысленно сводит расходы с доходами и что-то у нее не сходится, не получается. Я бы хотела сказать – ничего не покупай мне, не нужно. Но я молчу. Она все равно подсчитывает, как купить мне теплые ботинки (мои уже старые и просят каши) или школьную форму. Нет, школьный сарафан мне покупали полгода назад, значит, все-таки ботинки. Свою школьную одежду я ненавижу за блеклые цвета с безуспешной попыткой оживить их узором в серую клетку, и за рыхлую ткань, которая на ощупь как мох. Кто вообще придумал эту ужасную модель, словно форму шили люди ненавидящие яркие, чистые цвета. Как и представляю, как на полутемной фабрике люди, похожие на тени, придирчиво отбирают самые неприглядные, мрачные ткани, чтобы детям не никогда не захотелось бегать, шуметь и веселиться в такой одежде.

Вообще, у мамы хороший вкус и она любит красивые вещи, я знаю это по бережно хранимым в шкафу старым атласным платьям. Просто в тех магазинах, где мы покупаем одежду, нет ничего приличного, а шить на заказ нам не по карману. Нам вообще-то и магазины не по карману, и, если необходимо купить новую куртку или туфли, мы идем на рынок. Это довольно унылое место в любое время года, а зимой вообще беда. В прошлый раз мы долго бродили среди длинной вереницы столов с разложенной на них одеждой под хмурыми взглядами мерзнущих продавцов. Куртки и пальто не раскладывали, их вешали на какие-то конструкции вроде проволочных стен друг над другом и, чтобы примерить пальто, висящее наверху, нужно было зацепить его длинной палкой с крюком на конце. А потом так же крюком повесить обратно, если не купили. В таком случае недовольные холодом и своей работой продавцы делались еще более угрюмыми.

На одежде не было бирок и нужно было спрашивать цену каждой понравившейся вещи, что создавало много неловких моментов. Кожей я чувствовала скользкие оценивающие взгляды работников рынка, чтобы прикинуть какую сумму мы с мамой можем себе позволить потратить. Чаще всего мы не могли себе позволить покупку, даже если прилично поторговаться, но признать это и уйти было совсем уж как-то стыдно и приходилось рассматривать и мерить вещи, зная заранее что мы их не купим.

Эти долгие походы среди длинных темных рядов, завешанных одинаковой одеждой, быстро выматывали и хотелось побыстрее покинуть это место. Побродив около часа-двух, мы находили самый дешевый вариант подходящего размера (то есть немного на вырост) и ехали домой. С вещевого рынка доехать можно было только на длинном, всегда пыльном «Икарусе». Название модели было гордо написано внутри салона и абсолютно не подходило старому уставшему автобусу грязно-желтого цвета. Хотя, возможно, цвет когда-то был чистый и звонкий, но Икарус выделял так много выхлопных газов, что казался монстром, двигающимся в облаке черной пыли. В добавок, проезжая по слякотной дороге он всегда резко тормозил, подъезжая к остановке и обдавал не успевших отпрыгнуть людей фонтаном грязевых брызг. Может быть, он даже делал это нарочно в отместку забивающимся как сельди в бочку пассажирам. Понятно же, что мест больше нет! Но автобусы ходили так редко и ждать на холоде было невыносимо, к тому же каждый следующий приходил таким же полным. Поэтому, народ всегда плотно забивался внутрь, подталкивая и трамбуя стоящих впереди пассажиров, распирая Икарус изнутри. Так что можно понять бедный старый автобус, который всегда был сердитый и пытался заморить пассажиров таким спертым бензиновым воздухом, что всю дорогу, помимо тесноты, приходилось бороться с тошнотой и головокружением.

Другое дело трамвай – чистый, звонкий, ярко-красный, весело дребезжащий в хорошем настроении. Видимо это оттого, что трамвайная линия была короткая – всего десять-двенадцать остановок и в нем никогда не скапливалось много людей.

Жаль, что на трамвае нельзя почти никуда не доехать. Даже в детский сад нам с мамой приходилось ехать в автобусе и, хотя это было давно, я хорошо запомнила бесконечно долгий путь по утрам и вечерам. Приходилось стоять среди незнакомых людей, ног, сумок, портфелей, крепко держась за мамину руку чтобы меня не оттеснили к выходу. Незнакомые женщины, которым выпала удача занять сидячее место, усажали меня к себе на колени, и это было особенно неприятно, но приходилось терпеть – мама думала так я меньше устану в дороге, а мне не хотелось с ней спорить.