Последнюю ночь перед экзаменом мы решили провести порознь. Я решила, если уж на то пошло.
– Варюш, – протянул Кострик, не желая уходить из моей квартиры. – Гонишь меня в ночь?
– Тимур! – Я просительно сложила руки перед грудью. – Не дави, а то ты останешься, мы опять не выспимся и завалим экзамен.
– Ты не завалишь, ты всё выучила! Ты же у меня умница, красавица…
– Кострик!
– Всё-всё! Ухожу, жестокосердная женщина.
Поцеловал и вышел. А я ещё несколько минут простояла под дверью, как собака, проводившая хозяина на работу, терзаемая каким-то дурным предчувствием.
Утром Кострик не позвонил, а на мой звонок мне ответила женщина с механическим голосом, которая равнодушно сообщила, что абонент временно недоступен или находится вне зоны действия сети.
Ла-а-а-дно. Может, он телефон забыл на зарядку поставить. Или выключил на ночь, да утром забыл включить. С кем не бывает?
Подхватив сумку с конспектами, шпаргалками и зачёткой, я поскакала на маршрутку.
До начала экзамена было чуть менее сорока минут, а между тем вся наша группа почти полным составом клубилась в экзаменационной аудитории. По моим скромным подсчётам, не хватало только Мотьки, парочки парней, которые всегда сдавали последними, и Кострика.
Экзамен нам назначили в старом лекционном зале амфитеатрального типа, войти в него можно было снизу, через главные ворота факультета, или с заднего двора, поднявшись по винтовой лестнице на галёрку. Я воспользовалась вторым вариантом исключительно потому, что мне так было ближе от остановки. Пробралась в зал и, никем не замеченная, тихонько пристроилась со своими конспектами на последнем ряду. Открыла один из сложных вопросов, чтобы немного «надышаться перед смертью», и вдруг услышала:
– …строила из себя, а он её на раз распечатал. Как два пальца об асфальт.
Вскинула голову, пытаясь вникнуть в тему разговора и… и да, не желая в него вникать!
– А тебя, Барон, Кострик позвал свечку держать? – пренебрежительно фыркнул симпатяга Стась, я в него была влюблена целых три недели на первом курсе.
Боже.
Сердце заболело так, что в глазах потемнело. Я ведь даже Мотьке о нас с Тимуром не рассказывала. Не могут они обсуждать меня. Или могут?
– Зачем же свечку? – А вот Бароневич мне никогда не нравился, уж больно противный у него был характер. – Он мне фотку на мобильник прислал. Хотите покажу?
– Я хочу, – выпалила я и, поднявшись из-за парты, небрежной походкой спустилась вниз, где кучковались мои одногруппники. – Покажешь?
Барон похабненько ухмыльнулся, и не думая смущаться, а затем протянул мне свой мобильник.
– Да смотри, Варька. Разве ж мне жалко?
На фотографии определённо была я, а вот лица Тимура видно не было – лишь спина.
– Хорошо получилось, да? – Одногруппник по-прежнему лыбился.
– Отличный ракурс, ты прав.
На что я надеялась? Что это фотошоп, подделка и глупая шутка? Не фотошоп. Это была я и мой первый секс с мужчиной. С любимым мужчиной, как это ни прискорбно признавать. На экране чужого мобильника.
– Ага. У меня за утро рука дрочить устала… Варьк, слушай, раз уж ты теперь вступила во взрослую жизнь, может, и мне дашь?
– Может, и дам.
Сердце больше не болело. На его месте в груди образовалась пустота. Чёрная дыра, затягивающая в себя все мои мысли и чувства.
Вернула Бароневичу телефон и вернулась на своё место, стараясь не думать о… стараясь вообще не думать.
– Что, правда? Серьёзно? А когда? Я после экзамена совершенно свободен. Можем отпраздновать, ну и…
– Барон, завали пасть.
Кто произнёс последнюю фразу, я не поняла. Точно не я. Мне в тот момент речевая функция отказала полностью.
Села. Открыла конспект. Буквы плясали перед глазами, а слова утратили смысл. Только бы не заплакать. Только бы не заплакать!
За что?
Пришла Мотька. Я видела, как она разбила мобильник о голову Барона, но что она при этом говорила, не слышала. Да и потом, когда подруга упала на соседний стул, я смотрела на то, как шевелятся её губы, и не слышала ни единого слова. Будто оглохла.
За что?
В аудиторию вошел Хустов и попросил остаться тех, кто будет отвечать в первой пятёрке. И мне бы встать и уйти, да ноги подкашивались, едва за билетом спустилась и кое-как вернулась назад. Сидела, отчётливо ощущая звенящую пустоту на плечах и в груди, писала ответ на вопрос. Решала ситуативную задачу. Не думала. Отвечать пошла первой. Села перед профессором, открыла рот и… и ничего. Речь так и не вернулась.
– Кок, я, в отличие от своих коллег, не собираюсь ставить вам оценку из сочувствия к вашей беде. Вы планируете сдавать экзамен или будете мне тут вселенскую скорбь изображать?
Вселенскую скорбь?
Из сочувствия к беде?
За что?
Вдох-выдох.
Вдох. Вдох. Вдох.
Ещё одна попытка произнести хоть слово – и облом.
Я поднялась, даже зачётку забирать не стала, и вышла. Из аудитории, по коридору мимо одногруппников, игнорируя их вопросы и нервные вскрики, мимо Мотьки, на улицу. Подальше от… от всего.
Зачем было… так?
Не помню, как добралась до квартиры дедушек. Понятия не имею, почему не умерла. Меня в тот день на плаву вообще только одна мысль держала: маме, папе и Эду сейчас мои неприятности здоровья не добавят, а потому в больницу мне нельзя. Хотя надо. Очень сильно! Говорить я так и не начала. Хотела, но…
Ни звука не вырвалось из горла, ни всхлипа.
Дверь открыл дед Артур и, увидев меня, схватился рукой за грудь.
– Что?
На тихий вскрик из кухни выскочил дед Шурка, окинул острым взглядом сложившуюся в прихожей ситуацию и сплюнул сквозь зубы:
– Кур-рва! Говорил же, нельзя было этого поганца к тебе подпускать.
Хлюпнула носом и бросилась к нему, обняла за шею, втянула в себя знакомый, такой родной запах – смесь мыла, табака и терпкого одеколона, – и всё же выдавила из себя:
– Де-еда, как же так? За что? Я ведь…
С речью ко мне вернулась способность плакать. Я за тот день и последовавшую за ним ночь ведра три наревела, не меньше, десятилитровых. А деды ничего, терпели, по очереди ездили в больницу что-то врать обо мне родителям и брату, ни на секунду не оставляя меня одну, успокаивали, отпаивали коньяком и чаем, обещали оторвать мерзавцам яйца…
– Почему мерзавцам? – Растерянно моргнула я.
– Так Хустов же, свинюга! – Дед Артур возмущённо взмахнул руками. – А я его ещё интеллигентным человеком считал. Дуболом! Завтра же пойду на кафедру и потребую, чтобы тебе назначили пересдачу у другого преподавателя или…
– НЕТ!
Я вскочила с кровати, отбросив в сторону одеяло.
– Дедуль, пожалуйста, не надо! Только не… я не… Не хочу. Я не смогу туда… Опять… С ними со всеми…
– Может, расскажешь всё-таки, что случилось?
Дед Шурка следил за мной и о причинах моего нервного срыва догадался сразу, вот только подробности… Нет, в подробности я так их и не посвятила. Да и не только их. Никого. Ни за что на свете. Это так гадко и так стыдно!
– Деда, пожалуйста. Это уже не важно… Не надо ничего, пожалуйста. Я всё равно туда не вернусь. Я решила забрать документы.
С беднягой дедом Артуром едва второй раз за сутки инфаркт не приключился.
– Вареничек! – ахнул он. – Как же так? Да чтобы из-за какого-то паршивца…
– Деда!! Не надо!
От одной мысли, что я вернусь в университет, туда, где Кострик, где все обсуждали нашу с ним связь, дрочили на мою фотку, злорадствовали… становилось тошно. Да и мечта, детская мечта стать навигатором, как папа, исчезла. Думаю, что её засосало в ту чёрную дыру, которая образовалась на месте моего сердца…
– Арти, не лезь к малышке со своим образованием. Это в жизни не главное, – проворчал вернувшийся из больницы дед Шурка.
– Но как же…
– Не главное! Я сказал, – и уже совсем другим тоном, мне:
– Варежка, ты с документами не торопись. Пока забирать не будем, академку оформим. А я по своим кругам поговорил, нашёл для тебя интересный вариант. И уедешь от всего, чтоб не напоминало, и опыт хороший, если надумаешь к навигаторству вернуться. Администратором в «Мерцающий замок». Пойдёшь?
