ДАНИЯЛ – А можно чуть подробнее о том, при чем здесь состязание?
ТАИР – Чтобы было понятно, давайте возьмем тот же былинный пример с Ильей Муромцем. Он ведь все-таки привез Соловья в Киев перед светлые очи князя Владимира. Но разве дали возможность Соловью предъявить Илье встречные требования?
ДАНИЯЛ – Нет.
ТАИР – А дали ему возможность оправдаться?
ДАНИЯЛ – Нет. Только-только он свистнул что-то в свою защиту, ему тут же голову снесли!
ТАИР – Ну и можно назвать такой процесс состязательным?
ДАНИЯЛ – Да какое уж тут состязание! Все построено на обвинении со стороны Ильи… Которое вы, кстати, назвали голословным…
ТАИР – Верно, и так, к сожалению, бывает не только в сказках. Но давайте отложим сказки в сторону и поговорим уже абсолютно серьезно об истории. В древности, по сути дела, существовала только обвинительная форма уголовного процесса. То есть, уголовное дело возбуждалось только в результате обвинения, как сейчас бы сказали, заявления потерпевшего. Нет обвинения, как бы, и преступления нет.
ДАНИЯЛ – Предположим, у меня украли корову. Чтобы началось дело, я должен обвинить кого-то, скажем, соседа, если я его подозреваю. А если я не знаю, кого обвинить, то, получается, что и корову у меня не крали?
ТАИР – Нет, не так. Вы могли бы, как и сейчас, заявить, что у вас украдена корова. Но доказать, кто именно это сделал, и доставить обвиняемого в суд вы должны бы были самостоятельно (в науке это называют частно-исковой процесс). Поэтому бремя доказательства ложилось на обвинителя. Вы и обязаны доказать, что именно этот вот человек у вас украл корову или какой-то ещё вред причинил. Независимого следствия не подразумевалось. Судья не обязан ничего собирать, ничего сам предпринимать, он просто рассматривал те доказательства, которые вы предъявили, выслушивал и обвиняемого и после этого выносил либо обвинительный, либо оправдательный приговор. И это ещё было довольно справедливо, особенно в таких странах, как Древняя Греция и Древний Рим. Там даже адвокатов каждая из сторон могла нанять, чтобы логично и доказательно свою точку зрения отстаивать. Вы, конечно, слышали имена Демосфена и Цицерона?
ДАНИЯЛ – Да, это знаменитые политики и ораторы!
ТАИР – Конечно, но славу ораторов они завоевали именно в судах, когда выступали там в качестве адвокатов.
ДАНИЯЛ – То есть, в ранце каждого адвоката лежит жезл политика?
ТАИР: Мы совсем в другом мире живем, хотя и сегодня таких примеров очень много. Но тогда как раз и стала зарождаться состязательная форма. В средние века вообще крайние её формы опробовались. Например, в Древней Руси существовала такая форма – «поле».
ДАНИИЛ – Что за поле? Пшеничное? Ржаное?
ТАИР – Нет, «полем» называлась площадка, на которую выходили обвинитель и обвиняемый, часто вооруженные, и сражались. Кто победит, тот и прав.
ДАНИИЛ – Ну так, получается, что они не правого, а сильного определяли?
ТАИР – В этом случае надо учитывать психологию людей Средневековья. Они считали, что Бог всегда помогает правому, значит, кто сильнее, за того и Бог, то есть, правда.
ДАНИИЛ – Определенная логика тут, конечно, есть… Религиозная.
ТАИР – Скорее, суеверная. Но даже такая логика лучше логики инквизиционных процессов.
ДАНИИЛ – Это когда колдунов и ведьм судили? Экстрасенсов тогдашних?
ТАИР – К сожалению, не только их, а всех, кого подозревали в малейших отступлениях от церковных догматов.
ДАНИИЛ – А чем была в данном случае «процессуальная особенность?
ТАИР – А в том, что обвиняемому часто вовсе не давали возможность поучаствовать в ходе процесса.
ДАНИИЛ – Это каким же образом?
ТАИР – Ну вот, вернемся к примеру с коровой. Предположим, её у вас не украли, а она померла ни с того, ни с сего. И вы, как суеверный средневековый человек, вбили себе в голову, что на неё кто-то порчу навел. И вы даже подозреваете кто – сосед ваш, который всем рассказывает, что он колдун. И вот вы пишете на него донос. Или не пишете, потому что в те времена все неграмотные были, а так, устно доносите, что есть такой вот злодей, бесовщиной занимается. Этого беднягу арестовывают и начинают этот самый инквизиционный процесс. Причем судья совмещает в одном лице функции и следователя, и обвинителя, и даже защитника. Ну, и приговор, соответственно, тоже он выносил.
ДАНИИЛ – Ничего себе, хорошо устроился!
ТАИР – Ну и понятно, что объективности ждать от него не стоило. Тем более, что основным, а часто единственным доказательством было признание вины обвиняемым.
ДАНИИЛ – А процесс в средневековом Казахстане чем-то отличался?
ТАИР – Да, и причем очень сильно. Мы говорили о процессе европейском. У нас в Казахстане более тысячи лет существовал суд биев, которых люди выбирали сами. Причем исполнение его решений было стопроцентным. Вместо смертной казни применялась система денежных выплат. Чем тяжелее правонарушение, тем выше стоимость денежного взыскания. Если дело было несложным, его рассматривал один бий. Если сложное, то пять. Ну, а если в спор вовлекались представители разных жузов, тогда число биев могло достигать двадцати. Стороны могли привлекать к спору защитников, обладающих знаниями, ораторскими способностями и авторитетом. К сожалению, после прихода Советской власти, в двадцатые – тридцатые годы, суды биев, а также и другие духовно-религиозные лидеры, были уничтожены, причем, зачастую, физически. А потом уже после Второй мировой войны был сформирован советский человек, лояльный к карательной советской судебной системе.
ДАНИЯЛ – Понятно. Пыток и других недозволенных методов следствия в казахском праве не было. А как добывались признания в годы сталинских репрессий? Ведь многих казахских лидеров расстреляли по доносам. Инквизиционными методами?
ТАИР – Вы совершенно правильную провели аналогию. Дело в том, что политические процессы в сталинские времена проводились по такому инквизиционному принципу, часто вообще в закрытом режиме и без всякого участия защиты ни на стадии досудебного следствия, ни в ходе суда. И признание обвиняемого считалось «царицей доказательств». Я бы даже сказал, что в годы репрессий вообще никаких вменяемых правил не было. Такого себе даже средневековая инквизиция не позволяла.
ДАНИИЛ – А какие правила были у инквизиторов в средневековой Европе?
ТАИР – Честно говоря, тоже весьма своеобразные. Обвиняемой женщине меньше доверяли, чем мужчине, бедному – меньше, чем богатому. Вы уже и без меня догадались, что в ходу были пытки. Но в Средневековье одну и ту же пытку два раза применять было нельзя.
ДАНИИЛ – Ну – уже плюс какой-никакой.
ТАИР – Правда, пыток тогда придумывали столько, что для получения «царицы доказательств» все равно хватало. А обвиняемый фактически был не субъектом уголовного процесса, а его объектом.
ДАНИИЛ – Что это значит?
ТАИР – Что он сам, хотя и присутствовал на процессе, но только как предмет, из которого выколачивали признание.
ДАНИИЛ – Ну он ведь мог все отрицать? И свою версию событий предлагать?
ТАИР – Довольно сложно это сделать, если тебя пытают. Тем более, что тактика допросов и помимо пыток была своеобразной. Например, считалось, что если женщина, которую обвиняют в колдовстве, во время допроса молчит и смотрит перед собой, то, значит, она увидела дьявола, который её поддерживает, поэтому-то и не сознается.
ДАНИЯЛ – А если кричит и смотрит по сторонам?
ТАИР – Значит, ищет дьявола и зовет его. А если она сознается, то хотя дальше и не пытали, то все равно на костре сжигали, чтобы она могла душу очистить и попасть не в ад, а в чистилище.
ДАНИЯЛ – И что, тогда совсем не было оправдательных приговоров?
ТАИР – Бывали, хотя и редко. Многое от судьи зависело. Или от родственников и знакомых обвиняемых…
ДАНИЯЛ – То есть, от того, как они с судьей, как говорится, поработали? Такое, наверное, и сейчас бывает?
ТАИР – Говорят, что случается. Но тогда судья сам решал, достаточно доказательств вины или нет. Были несколько видов приговоров: обвинительный, оправдательный и так называемое «оставление в подозрении».
