– Попробуйте. Только учтите, что прокурор у нас очень принципиальный. А судебный следователь по важнейшим делам коллежский асессор Резников – такой законник, что поискать. Так что не смею вас задерживать, вам к нему. Вы где остановились, в «Европейской»?

– Да, в ней.

– Окружный суд у вас через улицу, угол Пушкинской и Большой Благовещенской.

И коллежский советник добавил ехидно, надевая фуражку:

– Очень удобно!

Лыков вышел на крыльцо обескураженный. Откуда такие берутся? Свой брат полицейский попал в беду в чужом городе, его очернили и оболгали. Помоги ему, поддержи. Взгляни на улики по-другому, ищи доказательства в защиту несчастного, а не в обвинение. Вот клеенка…

Сыщик вновь прошел насквозь весь сад Блонье, постоял у монумента композитору Глинке, местному уроженцу, одобрил архитектуру Дворянского собрания напротив памятника. Хотел выпить кофе возле лютеранской кирхи, но присутственные часы уже кончались, и он поспешил к следователю.

Окружный суд занимал весь второй этаж доходного дома Рачинского. На первом располагались богатые магазины – табачный, магазин часов – и сидел нотариус. Лыков разыскал «законника, каких поискать» в обширном кабинете пьющим чай.

– Вы к кому? – недовольно спросил тот, отодвигая стакан.

– Статский советник Лыков, чиновник особых поручений Министерства внутренних дел, прикомандированный для занятий к Департаменту полиции.

– А… Примчались выгораживать убийцу? Ну-ну. Только у нас законы на первом месте, учтите.

– У нас тоже. Меня зовут Алексей Николаевич, а вас?

– Дмитрий Наркизович.

Резников смотрел на него по-особому, словно хотел что-то сказать, но не решался. Потом все-таки сообщил:

– Ваш начальник отправил телеграмму губернатору, я знаю об этом.

– Конечно, мы не можем оставить обвинение нашего чиновника без внимания. Тем более если он обвиняется в убийстве.

Судебный следователь вздохнул:

– Дело в том, что прокурор камер-юнкер Брок тоже получил телеграмму – от министра юстиции Щегловитова. С требованием вести следствие, невзирая на чины.

Ванька Каин опять встал Лыкову поперек дороги. Что за планида у дурака? Но приходилось учитывать то, что сообщил коллежский асессор.

– Спасибо за эту деталь, – ответил Алексей Николаевич. – Я был сейчас у Гепнера, он и послал меня к вам. Сказал, что дознание закончено, вы завершаете следствие. Почему так быстро? И трех дней не прошло.

– А потому, что обстоятельства преступления кажутся всем, и мне в том числе, абсолютно ясными. Чего тогда тянуть?

– Я хочу ознакомиться с актом дознания.

Резников нахмурился:

– Я вправе вам отказать.

Лыков молча ждал продолжения, решив, что с этим человеком лучше договориться по-хорошему. Он из другого ведомства, которое всегда ставило себя выше полиции. И сейчас ход за юстицией.

Следователь будто услышал мысли сыщика и смягчился:

– Понимаю ваше беспокойство, желание помочь товарищу. Давайте так. Я ознакомлю вас с материалами следствия, можете делать выписки, задавать вопросы. Одного я вам не могу обещать: понимания со стороны прокурора. Он, чтобы угодить министру, готов своего папашу осудить…

– Еще раз спасибо. День уже кончается. Я ведь не могу взять материалы в гостиницу, придется сидеть в вашем кабинете. Мне прийти завтра утром?

– Да, к половине десятого. Честь имею!

Ободренный питерец отправился в номера. Ему не терпелось быстрее увидеть акт дознания, но Резников и так обещал ему помощь в противовес начальству. Следовало вести себя корректно с возможным союзником. Оставалось перекусить, осмотреть город и ждать утра.

Алексей Николаевич решил, что в ресторане гостиницы он еще успеет поужинать. Оставалось часа три светлого времени, и гость отправился гулять. Но сначала он отобедал в «Кафе-Рояль» на Почтамтской, рядом со зданием штаба расквартированного в Смоленской губернии Тринадцатого армейского корпуса. Видимо, поэтому в зале сидело так много офицеров. Лыков знал от приятеля, барона Таубе, что корпусом командует подающий надежды генерал-лейтенант Алексеев. Но в деле, из-за которого приехал чиновник особых поручений, военные помочь не могли. Поэтому рекомендательных писем он не прихватил.

Кухня ресторана оказалась вполне приличной. Питерец истребил суп биск раковый, котлеты а-ля-минут с бобами по-английски и запил это английской же горькой водкой. Ужин сопровождала приятная струнная музыка в исполнении концертной капеллы дирижера Берлявского. Все было чинно и немного скучно. Многие смоляне пришли с женами и ужинали по-семейному. Желая пройтись, сыщик не стал засиживаться. Он успел немного: посетил Лопатинский сад и осмотрел несколько ближайших башен кремля. Сад ему понравился, а кремль напомнил родной нижегородский, хотя был на сто лет моложе. Зато на вид он казался огромным: фрагменты стен с башнями расходились далеко-далеко в стороны. Гость купил туристический план и поразился. Длина стен – пять верст восемьдесят саженей! В Нижнем две с небольшим версты. Тридцать восемь башен! У него на родине их всего тринадцать. Правда, кремль на Волге цел, стены тянутся сплошным фронтом, а здесь, на Днепре, их словно нарезали на куски. И подлинных башен осталось всего шестнадцать, да еще две заново построили в девятнадцатом веке на месте прежних.

Кроме того, судя по плану, внутри огромной площади, занятой смоленской цитаделью, расположились жилые кварталы. С улицами, площадями, монастырями, пригорками и оврагами… Чуть не половина Смоленска помещалась в кремле! Большие доходные дома и хибарки обывателей, магазины, бани, сараи, сады с огородами. В Нижнем Новгороде иметь внутри кремля жилые дома не полагалось, всю его территорию захватила власть. Ну, оставили немного духовенству…

Уже в сумерках гость осмотрел бульвар памяти 1812 года. Открывать его год назад приезжал государь. На бульваре, укутанный полотном, стоял памятник. Вокруг копошились мастеровые. Газеты писали, что монумент обещает быть необычным. На вершине скалы сидят два орла, а снизу к ним карабкается дерзкий галл с мечом. Хочет, негодяй, разорить гнездо. Могучий орел сердито взирает сверху на пришлеца и положил ему когтистую лапу на руку, сжимающую меч. За его спиной застыл наготове другой орел. Птицы символизировали две русские армии, соединившиеся под Смоленском. Оригинально и выразительно… Прохожий пояснил, что открыть памятник обещают к сентябрю.

Спал Алексей Николаевич плохо. Ему снился помощник – в кандалах и арестантском халате. Он сказал: курва стала себе цену набивать, я ее и кончил. А писарь с красным носом торопливо занес слова арестованного в протокол.

Утром питерец раздумывал, не пойти ли ему сначала в сыскное отделение. Познакомиться с кадром, расспросить. Полистать протоколы. Но потом он решил, что лучше сделать это после общения с судебным следователем. Резников обещал показать акт дознания. Если Сергея подставили, он, Лыков, увидит нестыковки. И укажет на них Дмитрию Наркизовичу. Тогда тот вернет дело, и начнется привычная сыскная работа, в которой статский советник собаку съел. Азвестопуло сразу вызовут на допрос, Лыков увидит и поддержит своего незадачливого помощника и узнает из первых рук, что же там случилось.

Поэтому ровно в половине десятого статский советник явился в знакомый кабинет. Резников уже был там и опять чаевничал. Он угостил и питерца, затем молча выложил на стол папку и занялся своими делами. А Лыков погрузился в изучение материалов. От нетерпения у него даже руки дрожали. Сейчас все выяснится!

Итак. Августа Евлампиевна Мапететт, урожденная Ерастова, разведенная, проживала в собственном доме в Офицерской слободе, на углу Константиновской и Александровской улиц. Дворника у нее почему-то не имелось, да и остальная прислуга оказалась приходящей. Видать, женщина вела такую веселую жизнь, что лишние глаза ей были ни к чему. Так или иначе, полицию вызвала кухарка, которая пришла к хозяйке в пять часов утра 27 апреля (почему так рано?) и обнаружила жуткую картину.