«Взять бы сейчас и просто провалиться в одну из нор, где прячутся слова. Провалиться и не слышать ничего из этого, а если получится, то никогда потом не вспоминать».
– Да? – до последнего цеплялся за свое Дробб. – Через дверь, может, и учуешь, а через сопли? Шмыгаешь носом, как гребаный водяной.
– Аллергия на багряную пыль, ветер сегодня с юга, уже сто раз говорил сегодня.
– А представь, какая из-за твоей аллергии начнется аллергия у нас в пыльном амбаре на заднем дворе отца Каишты! – не унимался Дробб. – Будем там все вместе сидеть, чихать друг на друга и есть мышей. Попомните мои слова.
– Да ладно вам, – бросил брат Тихха, – никто не бросит нас в амбар. Думаю, нет. Вот, что мы сделаем. Во-первых, перепрячем наши запасы, во-вторых, будем все отрицать, в третьих, притащим полные корзины ежевики, приведем мелкого в чувство, и все будут довольны.
Каждый пункт плана подкреплялся уверенным стуком палки о землю. Нет уж, Каишта ни за что не уступит позицию главного. Это он, а не кто другой, будет решать, что всем делать, куда идти и что говорить взрослым. Как и у его папаши Зуйна, у него всегда есть какой-нибудь блестящий план, которому все обязательно последуют.
Как бы в подтверждение мыслей Тихха, раздался сипловатый бас Вруттаха:
– Согласен. Давайте только быстрее, а то я уже голодный, как собака.
– И это говорит тот, кто больше всех сожрал? – огрызнулся Ижи. Похоже, придирки Дробба задели его за живое.
– И че? – Раздались приглушенные шлепки. «Начало драки?» – Я зато больше всех и собрал, забыл? Ко мне хорошая ягода сама идет, ты сам говорил. – Нет, видно, Вру-вру просто похлопал себя по животу.
– Завязывайте, – буркнул Каишта. Голосом, бесцветным, как и его губы.
– Еда сама к тебе идет, ну да, – процедил себе под нос Ижи. – Теперь все ясно.
Шлеп-шлеп-шлеп, но теперь с другой стороны: это Ижи передразнивает Вруттаха – вот, дескать, почему ты такой жирный. Тихх так и не решался поднять голову, но какие в ней рисовались сцены! Воображение мгновенно оживляло то, что предлагал ему слух, и разыгрывало спектакль, которому позавидовала бы реальность. Он понял: не обязательно смотреть, чтобы видеть.
У камней нет глаз.
– Че?! Я все слышал! – Шшвварк! Вру-вру бросил свою палку на землю. Тихха щедро осыпало поднявшейся пылью вперемешку с песком. «Хорошо, что только ими». – Смеешься вот над этим, да? – Шлеп-шлеп-шлеп. – Ну, смейся дальше.
– Хорош, парни. – Каишта сплюнул со свистом, дважды цокнул языком. Всегда так делает, когда нервничает.
– И продолжай смеяться, когда будешь есть на ужин объедки от младших, нянька хренов!
Со стороны, откуда до этого шел голос Ижи, заскрежетал песок. Шшвварк – куда-то вбок отлетела его палка. Сорвался с места и Каишта, но его «стоять!» было слабым, каким-то неуверенным. И, уж конечно, оно не могло защитить Вру-вру. Послышался глухой удар, мастер иллюзий взвизгнул так, будто мастер маэстро выбил из его голоса все низкие ноты.
Тихх еще сильнее вжал голову в колени: кто знает, на кого придется следующий удар? Меньше всего ему хотелось снова отключиться и очнуться под «дождем» из краденого вина или еще Огненный знает чего.
– Я сказал, хорош! – Неужто к брату вернулась былая хватка? – Еще один удар, еще одно оскорбление, и я просто сдам вас отцу, ясно?
– Вообще-то это мы с твоим малым тут возимся, ясно? – тяжело дыша, парировал Ижи. – Да, сначала эта затея казалась веселой, спору нет, но сейчас…
– А я говорил, – радостно кукарекнул Дробб.
– Ты-то заткнись! – в один голос выдохнули Вруттах и Ижи. Оба все никак не могли отдышаться после своей потасовки, но, судя по всему, примирение было не за горами.
– А что я? Это Каш придумал все, не я. Да, Каш? – Каш промолчал (редчайшее явление природы). Видать, теперь не так уж гордится своей придумкой. – Ну, что ты молчишь? Ты так и сказал: а давайте напоим этого мелкого сказкодранца! Сам же жаловался, что от него никакого проку в хозяйстве – только комнату на втором этаже занимает, да еще таскайся с ним везде, позорься. И все только из-за того, что твоему отцу, господину Зуйну, значит, его мамка больно понравилась. А я тебе тогда еще сказал: ну да, Каш, и чего господину Зуйну было на ней жениться и в дом с этим довеском тащить? Лучше бы, говорю, он сам к ней ходил – иногда, – так оно всем бы лучше было. А ты, помню, согласился.
– Может, и так, но не тебе рассуждать о моем отце.
– Не хочешь, чтобы рассуждали, нефига тогда нам им угрожать, – с угрюмой твердостью потребовал Ижи.
Верно говорят: драки закаляют характер. Тихх вздохнул, ведь он-то мог об этом знать только понаслышке. Хотя, зачем камню лезть в драку? Все знают, что об него можно сломать зубы.
– Да, нефиг, – так же угрюмо поддакнул Вруттах. – Раньше я что-то такого не припомню.
– И раз самый умный, то докажи это нам: оживи своего сказкодранца, для начала! – предложил Ижи. – Во-первых, проверь его штаны: все-таки обделался или нет? Дробб прав, не стоит доверять моему нюху. Как я говорил, все дело в этой багряной пыли. – Для верности мастер маэстро издал громогласный чих. Настоящий или фальшивый, это известно только ему. – Если повезет, то отстирывать придется только его шмотье, а если нет, то сам догадайся. Если пообещаешь, что не станешь впредь угрожать всемогущим господином Зуйном, то, так и быть, мы тебе поможем: забодяжим отвар из миртовых листьев с мятой, авось, твой сказкоплет очухается. А если сподобишься попросить, как нормальный хархи, я смотаюсь к пограничным холмам за корой железного граната. Мать заваривает ее младшим от живота, а отцу – от похмелья. В это время наш дражайший Вру-вру сможет немного растрястись и перепрятать оставшееся у нас вино, и тогда никто в жизни не докажет, что оно у нас вообще было.
Нет, Тихха нисколько не задело, что о нем говорили, как о вещи, как о мешке с никому не нужной рухлядью, которую во что бы то ни стало надо дотащить домой. Слово «пограничные холмы» вонзилось острой стрелой в его уставший, замутненный вином разум. В голове всплыла эта странная, неправильная пустота всхолмья, которое в дневной час должно было кишить сборщиками праздничных веток. И этот единственный, вызывающе-одинокий золотой шар, что так и не успели обобрать. Флаг посреди пустоты…
Какой сильной ни была бы ненависть Тихха к шайке сводного брата, он понимал: им туда нельзя. Нельзя, и все тут. Даже этому мерзко гундосившему Ижи, гребаному мастеру маэстро, обозвавшего его сказкодранцем.
Камень ведь может преградить дорогу?
Пришлось поднять голову и заставить себя разлепить веки; беспощадно яркий свет резанул зрачки, выжег крупные слезы, и мир исказился в них, как отражение в стеклянном кувшине.
– Ммм… – предупредительно промычал Тихх, силясь схватить Каишту за ногу. – Не нннадо ххллмыы…
Оказалось, это – все, на что он в этом состоянии способен.
– Не сопротивляйся, малыш Тихх, – тоном опытного няньки проговорил Ижи, – это для твоего же блага.
– Ммм… таммм… – Да, это точно все. Не стоит даже и пытаться. И все же… – Тамм шт-то слчиллось, не хххди. Не нннадо ххллмыы…
Каишта с таким усилием отдернул ногу, за которую цеплялся младший брат, как будто угодил в волчий капкан.
– Ну вот! – Он вскинул руки и схватился за голову; на фоне черных фаланг пальцев лицо Каша казалось бледнее призрака. – Вы слышали? Нет, вы слышали, а? – Хвала Матери звезд, он понял! – Чтоб я сдох, у него еще и глюки! Он в бреду! Теперь нам не отвертеться, отец нас всех убьет! Я сам слышал, как он обещал матери сопляка, что теперь он под его защитой, что с ним ничего не случится! Охрененное вышло «ничего-не-случится»! Только послушайте его! – Сколь ни занятно было наблюдать за истерикой Каишты, все же это было вовсе не то, чего добивался Тихх. Мальчик сокрушенно свесил голову, а его брат затряс мастера маэстро за плечи. – Ижи! Помоги! У тебя же куча младших братьев с животами и отец с похмельем, а еще мать, которая делает какой-то чудо-отвар, ты сам говорил!
