Не найдя ключей в кармане жакета, Анна принялась панически нажимать все кнопки домофона на подъезде, сбрасывая вызов после одного – двух писков и тут же набирая следующий номер. Наконец, ответили сразу. Словно в неизвестной ей квартире, номер которой она и не запомнила, только её и ждали. С нетерпением.

– Кто?

Страх, давно уже живший в её истрёпанной душе, окончательно почувствовал себя единственным властелином на все времена.

– Кто там? – повторил хозяин неведомой квартиры.

– Извините, соседка ваша, – пересилила Анна себя. – Ключи потеряла…

– Какая квартира? – проскрипело в динамике, и Анна замешкалась.

«Господи, это-то им зачем? Как же можно назвать номер квартиры, если тот, кто искал её столь долго и вот теперь нашёл, стоит за спиной, слушая каждое слово»? – со скоростью и топотом целого табуна лошадей пронеслось в голове. Она же шеей ощущает его горячее дыхание, и ей наверняка не скрыться больше от смерти. Так её ещё и принуждают, самой сказать ему, где она от него спряталась. Нельзя!

– Умоляю, откройте, – прислонив лицо едва не вплотную к динамику домофона, прошептала Анна в отчаянии, чуть не плача и уже не надеясь на спасение.

К её удивлению, домофон приветливо запиликал, и Анна из последних сил рванула на себя массивную железную дверь.

Решительно шагнув в пыльный тёмный подъезд, как утопающий подныривает под спасательный круг, Анна вздрогнула от слишком громкого металлического хлопка за спиной и замерла, боясь даже вдохнуть.

Казалось, не только сердце, но и все остальные органы там, внутри неё оборвались, и лежат себе спокойно, никому не нужные, в самом низу живота. Во всяком случае, ничего, кроме крохотной точки где-то в левом виске, Анна больше не ощущала. В диком страхе она и стала сама этой точкой. Всё остальное ей уже не надо. Ни красивой, хоть и маленькой груди, ни специально остриженных под каре и обесцвеченных волос, ни глаз в синих линзах, скрывающих родной их цвет, серый. Ни рук, ни ног, ни спины. Ничего. Не трогайте только эту пульсирующую, почти незаметную, точечку. Оставьте жизнь!

И, всё же, в подъезд она зашла одна. Рядом, во что совершенно не верилось, не было ни души и только звук отпираемых дверных замков на одном из верхних этажей заставил действовать дальше.

– Так, и к кому же ты идёшь? – спросил бесполый из-за старости голос и предупредил. – Если наркоманы опять, то выметайтесь сразу, а то милицию позову.

– Не надо милицию, пожалуйста, – поспешно затараторила Анна. – Я в самом деле здесь живу, снимаю квартиру, а ключи потеряла.

– А как же ты домой попадёшь, если ключей нету, а?

«И, правда», – опять заволновалась Анна.

Снова лихорадочно проверив все карманы, она вдруг вспомнила и, испытывая облегчение, прокричала наверх:

– Нашла! В сумке! Думала, в карман положила, а они в сумке! Спасибо вам!

– Тьфу ты, – прилетел сверху недовольный ответ. – Понасдают кому попало, не спросивши, и не знаешь, что за человек у тебя под боком обитает. По телевизору вон кажут постоянно, что только террористам и сдают…

При последних словах, страх, было отступивший, атаковал с новой силой.

– Нет, нет, я учитель музыки, – как можно увереннее и словно бы оправдываясь, прокричала Анна наверх. – От мужа ушла, вот и…

– У нормальных людей своё жильё имеется, а снимают только шелудивые всякие, беспутные! И куда только милиция смотрит? Дармоеды, – донеслось сверху на прощание и дверь там захлопнулась так громко, будто тоже была живой и осталась недовольной диалогом ещё сильнее, чем хозяева жилища, куда она преграждала путь всем чужим. Да, и некоторым своим, пожалуй, тоже.

Мой дом – моя крепость. И у Анны ни того, ни другого не было.

Поддавшись очередному приступу паники, она бегом, через ступеньку, несмотря на узкую длинную юбку, поднялась на третий этаж, трясущейся рукой вставила ключ в замочную скважину и дважды резко повернула его.

«Лишь бы в самом деле милицию не вызвали», – испуганно подумала Анна, переступив порог съёмного жилища и закрываясь изнутри на все засовы: два ключа, верхний и нижний; массивная щеколда; цепочка.

Пересилив себя, женщина посмотрела в глазок, но ничего на лестничной площадке не увидела. Темно. Хотя нет, от двери квартиры напротив бесшумно отделилась тень человека и шагнула прямо к ней, пристально посмотрела на неё через глазок с обратной стороны. Вот и всё! Смерть нашла её! Пришла за ней! Не скроешься.

Испугавшись собственного вскрика, Анна с силой зажала рот обоими ладонями. Растеряв последние остатки воли, она опустилась на пол, подперев спиной дверь, словно могла укрепить её в дополнение к запорам, что уже имелись, но доверять им не стоило. Тот, кто пришёл за ней, силён и зол. Он одним махом вырвет железную дверь вместе со всеми замками да косяками, войдёт в тесную прихожую и…

Анна беззвучно заплакала.

Прошло около получаса, прежде чем женщина успокоилась, прислушалась и поняла, абсолютно ничего не происходит. Зря она накручивает себя до подобного состояния. Так и до психиатрической больницы недалеко. Но как же она устала жить в постоянном страхе. Может, и в самом деле, пусть он уже найдёт её, и всё кончится. Невозможно же больше терпеть. Хватит!

Стоп! А что, если в этом спасение и есть? Кто догадается искать её среди умалишённых?

И на что только она, дура, рассчитывала, когда согласилась совершить то, чего сделать не могла в принципе. Убить! Людей: женщин, стариков! Ну, этих ещё ладно. Сами виноваты, что не живут, как люди. Но детей! Их-то за что?! Дети не виноваты в разборках взрослых! И не понимали этого только гнусные фашисты.

Хотя, кого она обманывает? Себя? Так это бессмысленно, ибо невозможно. Уж она-то получше многих других знает, что те, кто окружал её последние годы и кому она помогала по мере сил своих, ничем не лучше арийских фанатиков. А то и похуже. Стократ. Вспомнить хотя бы заложников в московском театре. Но она-то, советская девушка, октябрёнок, пионерка хоть и была всё это время с ними, безжалостными убийцами – всё равно, не такая.

Однако в ту пору ей во чтобы то ни стало требовалось одно – спасти свою жизнь. И она пообещала убить других. Маленьких, беззащитных, доверчивых. Дабы жить самой – такой же маленькой и беззащитной.

И вместе с тем то, что никогда и никого не убьёт, Анна знала даже когда давала клятву бандитам. Она просто любила одного из них. Настолько сильно любила, что и звали её тогда иначе. Необычайно красивое и мелодичное имя. И означает тоже самое каким и является само по себе. Красивая. Она – красивая. И это он, её любимый и единственный, придумал ей такое имя, когда несколько лет назад она вместе с ним приехала жить в его дом. Навсегда приехала. Так бывает. Что же ей теперь за то, обязательно сдохнуть? Умереть за то, что искренне любила? Разве это правильно?

И вдруг, как вспышка. Взрыв, разрушающий всё, что ею было столь непрочно построено, ибо уже и фундамент был заложен неверно. С грубейшими ошибками. И все эти годы Анна обманывала сама себя. Она же даже не та, за кого уже довольно долгое время. Она – не Анна. И никогда ею не была. У неё совсем другое имя. И даже не то, каким называл её он, её муж. Единственный и любимый.

Но так ли уж сильно она его любила, чтобы забыть саму себя?! Правда – правда, любила? Или же просто жалела? И вот за жалость она теперь и расплачивается.

Никогда никого не жалей! Никогда никого не люби! Ни к кому и ни к чему не привязывайся. Только в этом случае, ты будешь по-настоящему силён, и никому тебя не одолеть, потому как ты именно независим. Нет у тебя той кнопки, что в детском кино безуспешно искали у мальчика – робота потешные и вовсе нестрашные бандиты. Совсем не такие, как те, которым она носила еду, одежду, лекарства. И которых она обманула, что было невероятно сложно.

Заказчики ужаса не должны были ей поверить, да, судя по всему, и не поверили. Но иного выхода у них не было и потому казалось, скрыться от контролёра будет уже легче лёгкого. Но и в этом она ошиблась. Она, вообще, всегда только и делала, что ошибалась. Всю свою недолгую жизнь.