Он устал, и не ищет знакомств и связей.

Его встретить легко, он любит гулять под дождем,

И до боли глядит в белые облака.

Он совсем молодой и недавно лишь был рожден,

Носит длинный плащ. Крылья скрывает. Пока…

Актриса

Как надоели сплетни и предвзятость.

Но наплевать на то, что скажут люди.

Творцов и победителей не судят,

Пусть даже им и не знакома святость.

Она актриса. В жизни и на сцене.

Живет театром. Примеряет роли.

То, умирая, корчится от боли,

То падает от смеха на колени.

Она свободу любит, как дикарка.

Её зовут дорога, море, горы.

И вольный воздух впитывают поры.

И тлеет у упрямых губ цигарка.

Сама себе рабыня и царица.

И отыграв, для всех раздаст поклоны.

Но скроется за ширмою фургона,

И будет ждать, когда он постучится.

И только с ним, саму себя играя,

За слоем слой, снимая грима корки,

Души немного приоткроет створки,

И выдаст безлимит к воротам рая.

Астры в метель

Расстелет метель

Ледяную постель.

Увы, не ко времени.

Цветы жаль осенние,

Наследие

Этого лета,

Капли тепла, света.

Горячие головы,

Солдаты из олова

Последние.

Как звездам сёстры,

Лепестки острые,

Прикоснешься – нежные,

И под покровом снежным

Склонённые.

Ведут жесткий бой

Со старухой зимой.

Ледяными пиками,

Яростными криками,

Пронзенные.

Бросят семена.

Что не придет весна,

Под снежной тяжестью,

Всё им, бедным, кажется,

Но напрасно.

К исходу года

Уснет вся природа.

Таков закон планеты.

Придёт весна. И это

Прекрасно.

Атаманша

Ее помада ярче чем закат.

В глазах азарт и молодой задор.

Она не нянчит баловней внучат.

Не вяжет шаль. Не смотрит из за штор.

Не жди душеспасительных бесед

От этой Леди возраст хххl.

И злостью пусть подавится сосед,

Мечтая смерть призвать в ее постель.

Но вновь взревет ее автомобиль.

В лицо жара, дожди снега туман.

Дорог шальных и звезд глотая пыль,

По жизни мчится бабка атаман.

Платок повяжет лихо, набекрень.

Феррари новой сделает тест драйв.

Прогонит грусть и сделает твой день.

Глядишь и понимаешь: вот что кайф

Старушку дома тяжело застать.

Ведь что ни вечер, новый модный клуб.

Как энерджайзер будет танцевать,

Не выпуская сумочку из рук.

И вьются стаи молодых мужчин.

В глаза глядят и дарят ворох шуб

И нет им дела до ее морщин

Борозд и складок возле алых губ.

Она моложе молодых девиц,

Живей живых, и всем покажет нос.

Душа без меры, сердце без границ.

И не помеха пепельность волос.

И сама смерть склонится перед ней.

И там за гранью временных кулис

Дадут ей божьих, огненных коней,

И жизнь попросят повторить на бис.

Бабочка

Когда её наивные мечты

Издохли под колесами грузовиков,

Используя остатки красоты,

Ловила на пыльцу истертых мотыльков.

Открыв товар лицом: большую грудь,

И каблуками отбивая злую дробь,

Она стреляла взглядом: – Кто-нибудь,

Ловись на красное, ловись. Себя угробь.

Короче юбка, черные чулки,

Ресницы – крыльями, чуть смазан макияж.

И непременно темные очки.

Смеются мужики:– А по любви нам дашь?

Любовь! Хватило ей любви до ста,

Дожить б до тридцати, до ста не доживешь.

Наелась. Всё. Сыта. Сыта. Сыта.

Ты это слово как угодно повернешь.

В холодном доме тихо плачет мать,

Худые руки в синяках и в сетке вен.

– Люблю его, мала ты понимать.

Вздохнет: – Пойду стирать. И дочь столкнет с колен.

Она запомнит классную игру.

В любовь. Так, расстегнув штаны, сказал сосед.

На лестнице он приставал в углу.

А было ей тогда всего лишь десять лет.

Любовь за годы истрепалась в хлам.

Бывало, ей клялись, хоть это и смешно.

А после глазки вниз, и по домам.

Нет никакой любви. Есть сказка. Решено.

Как ярко нынче светят фонари.

Он долго ехал к ней. Сквозь годы, сквозь века.

Он снял ее на жизнь, не до зари.

Любовь взмывает вверх, как бабочка, легка.

Барыня

По картине В. М. Максимова «Всё в прошлом»

Она, неспешна, как большой фрегат.

Седьмую допивает чашку чая.

На платье сплошь алмазы, жемчуга.

В душе томленье, барыня скучает.

Ей пляшут скоморохи и медведь.

Но больно растревожит душу скрипка,

И вновь гуляет по крестьянам плеть,

И вновь рыдает поротый Антипка.

То вдруг зовет чернавку на обед.

Ей вилку подает к тарелке супа.

То вдруг насыплет ей в подол конфет,

Служанка лупает глазами глупо.

А то и спросит дуру невзначай:

На сердце есть ли кто из милых другов.

И подливает водку дуре в чай.

Та всё расскажет. Барыня – подруга.

Что уж она просватана давно,

Что милый ей цветы под окна носит,

Она же к милому через окно.

И, осмелев, на свадьбу рублик просит.

А барыня от зависти черна:

Ведь у крестьян, и то любовь бывает.

Она лишь, горемычная, одна.

Года идут, краса и убывает.

И молвит волю, точно Божий глас.

Кого продаст, кого в сердцах запорет,

Кого сошлет, чтоб не мозолил глаз.

И только в радость ей людское горе.

Она живет, не ведая забот,

Как на дрожжах растут её телеса.

И в черном теле держит свой народ.

Но тут сосед приехал из-за леса.

Лукавый, бойкий и хорош собой.

Костюмчик тонкий. Видно заграничный.

И ну, хвостом вилять перед вдовой.

И галстух есть, и выговор столичный.

И, хоть не сразу, барыня сдалась.

А после свадьба, пир большой, богатый.

Муж по двору ходил, почуяв власть.

На пересчет доход, крестьян и хаты.

– Ах, милая, мне денежки нужны.

Затеял пруд я по англицкой моде.

И очи томные его нежны.

И пусть прудов и рек хватает вроде.

Она подарит пруд и лошадей.

Простит костюмы, карты, сани.

А люди что? А что ей до людей?

Влюбленная покорней кроткой лани.

За годом год. Ветшает дом и сад.

Уехал муж. «Дела», – он в письмах пишет.

Кто любит, тот обманываться рад.

Вот только денег… Починить бы крышу.

Сдает и сама барыня, сдает.

Умом слаба, и телом стала тоже,

К себе служанку верную зовет,

Чтоб по привычке залепить по роже.