— А мне не о чем больше думать, — Ева пожала плечами, а я невольно засмотрелась на карее отражение морских волн в ее глазах, обращенных к горизонту.

Они бились о берег, разгоняя по темному песку пену и водоросли, а затем быстро возвращались обратно, утопая в водной глади. Сравнение Евы себя и этих волн было весьма метафорично, но я отлично понимала, что она имела в виду.

— Кстати, тебе тоже.

— Да, и не поспоришь… — вздохнула я.

В голове замаячили тяжелые воспоминания, и я встряхнула головой, отгоняя непрошенные мысли. Я схватилась за перила, но теперь мои пальцы были напряжены так, словно я цеплялась за свое настоящее, не позволяя себе возвращаться в то ужасное состояние, испытываемое мной в прошлом.

— Понимаю, как это тяжело не знать, кем тебе быть в этой жизни. Это все так… Так ломает, на самом-то деле. У тебя — это учеба. У меня — семья… Ведь без семьи кто мы блять такие? — одними губами неслышно прошептала я, не отрывая взгляд от океанской глади.

— Да, — кивнула она, и я почувствовала возмущение в ее голосе. — Да, так и есть! И я просто хочу спросить гребаную жизнь: за что она послала мне такую запару? Мне гребаный двадцать один год, а я до сих пор не знаю, кто я. И даже не имею ни малейшего понятия, кем бы могла быть.

— Ева, это не конец. Все через это проходят. Ты обязательно найдешь себя, поверь мне… — подбадривающе произнесла я.

Но девушку мои слова только сильнее завели — она отвернулась от горизонта, оперевшись о перила лопатками и сложив руки в карманы бермудов.

— Лето закончится через два с половиной месяца, все нормальные выпускники начнут учебу там, куда они поступили, станут учиться на тех, кем хотят быть. У них будет цель в жизни, задачи, которые им нужно будет преодолеть. Они наладят свою жизнь, в конце-концов. Ведь их жизнь будет иметь чертов смысл, понимаешь? А что сделаю я? — негромко спросила она, отрешенно смотря себе под ноги.

Не знаю, был ли ее вопрос риторическим, но ответ у меня нашелся.

— Ты сделаешь то же самое.

Девушка замолчала, что-то обдумывая, а затем неуверенно произнесла, смотря куда-то в одну точку:

— Да… Только это будет не тот факультет, не те люди, не та профессия. И в итоге, не та жизнь, — печальная ухмылка на ее губах.

— Слушай, не драмматизируй.

Ева бросила на меня недовольный взгляд, и я поспешила оговориться, выставив руку в примирительном жесте.

— Нет, ты не подумай. Я ни в коем случае не обесцениваю твои переживания. Я просто хочу сказать, что сейчас ты отучишься столько, сколько потребуется лично тебе. Придет время, и ты найдешь то самое призвание. Бросишь этот универ и поступишь туда, куда пожелает сердце. И поверь, ты будешь не одна такая: еще столько людей вокруг, кажущихся идеальными, на самом деле плачут в подушку каждую ночь из-за этой гребаной неопределенности.

— Маша, я не вижу себя в этой жизни, — вдруг перебила подруга.

Я тяжело вздохнула.

— Ева, мы столько раз обсуждали эту тему с поступлением, и каждый раз мы приходим к одному и тому же. Все вроде бы было хорошо: мы все окончательно решили с тобой, тебе стало легче и ты поступила в универ. Так почему ты вновь начала загоняться о том, что не определилась со своим призванием и что…

— Ты не поняла. Я вообще не вижу себя в этой жизни, Маш! — твердо заявила она, встав напротив и разводя руками.

Ее голос вдруг дрогнул, но она быстро взяла себя в руки, как делала это всегда. Я непонимающе нахмурилась, заглядывая в глаза девушки в ожидании объяснений. И они вскоре последовали.

— Знаешь… Возьмем в пример самую банальщину, хорошо? Вот… К примеру, она, — она быстро указала пальцем на рыжеволосую Настю, затягивающуюся дымом из кальяна. — Она поступит на медицинское. Станет хирургом, получит работу. Встретит на третьем курсе вторую половинку, и они поженятся сразу после окончания учебы. К тридцати годам у нее уже будет счастливая семья: муж, двое детей, собака, в конце-концов. Она проведет за любимым делом всю свою жизнь, сможет позволить себе кататься за границу каждое лето и платить чаявые официантам в дорогих ресторанах. К старости у нее уже будут любящие внуки, которые будут навещать ее по выходным и ухаживать за ней. И остаток своих дней она проживет в спокойствии, среди дорогих ей людей. А я… Я не вижу ничего этого, Маш… — растерянно пожала она плечами, отступая на шаг от меня и кладя руки на бедра. Защитная реакция. — Знаю, это звучит странно. Я… Я не знаю, как это объяснить, но я просто…

— Просто что?

— Просто… Просто боюсь, что моя жизнь может оборваться слишком рано, — тяжело вздохнула она, отводя взгляд обратно к горизонту и прикусывая нижнюю губу.

Я растерянно забегала глазами, не зная, что на все это ответить: казалось бы, что за бред она несет, но, в то же время, ее лицо выражало искреннее беспокойство, и я была обязана, как подруга, отнестись к ее словам со всей серьезностью.

— Мне кажется… — вздохнула я.

Стоило Еве обернуться ко мне: я задумалась над тем, что сказать дальше, так как слова упорно не лезли в голову.

— Что ты переутомилась. Серьезно. Все эти переживания навалились на тебя, как снежный ком, и ты… Просто не видишь выхода.

Девушка не стала спорить со мной: она сама понимала, что ее слова ничем не доказуемы и действительно могли быть плодами нервов и хронического стресса. Мой ответ ее вполне устроил: она посмотрела на меня с пониманием и неуверенно кивнула, а затем легко улыбнулась на мою подбадривающую ухмылку.

— Пошли, тебя уже все заждались, — по-братски обняла я подругу за плечи, подталкивая к толпе друзей. — И сделай мину повеселей!

— Пошла ты… — засмеялась Ева, обнимая меня в ответ…

***

«— Мэри?»

Словно сквозь вату слышу старческий голос Эрнхарда над собой.

— Мэри!

Я вздрогнула и отпустила руку девушки, подскочив с пола. Доктор Эрнхардт стоял рядом и с волнением разглядывал мое мокрое от слез лицо: я и сама не заметила, как они потекли из глаз, поэтому тут же принялась вытирать их об щеки и брать себя в руки.

— Что вы собираетесь делать? — спросила я, задержав взгляд на шприце в руке старика.

— Ввести антидот, девочка. Будь любезна…

Док пододвинул меня, намекая, чтобы я предоставила подругу в его руки. Я поспешно развернулась, смотря себе под ноги, и сделала буквально пару шагов, сталкиваясь с Монтенегро: тот развалился на старом кресле и бросил на меня безэмоциональный взгляд, на что я только растерянно увела глаза и обошла пирата, чтобы лишний раз не демонстрировать ему свою слабость.

Спустя несколько минут, за которые док уже успел отлучиться на кухню, алхимик появился наконец в гостинной, все так же в своем белом халате, очках и со стетоскопом, который висел на его шее, скорее, для галочки. Морщинистые черты лица были все такими же неутешительными.

— Дайте девочке время, — все, что сказал док.

И его слова нисколько не обнадеживали. Это был намек, что задерживаться нам с Ваасом здесь нет смысла, да и самого Эрнхарда мы явно отвлекаем своим присутствием, сидя над его душой…

Вот только я была не настроена на такой исход.

— Я сойду с ума, если не буду находиться рядом с ней, — твердо заявила я, пускай мой голос все еще поддрагивал от кома в горле.

— Пошли, — разумеется, поднявшийся с насиженного места главарь пиратов проигнорировал меня.

Он нарочно пропустил мои слова мимо ушей и, как выносящий приговор судья, собирался было покинуть особняк, но…

— Я сказала, что останусь здесь, — процедила я ему в спину, демонстративно оперевшись плечом о стену и сложив руки на груди.

В моих глазах горел вызов, и я с нетерпением ждала, когда смогу лицезреть разгневанную рожу пирата, стоит тому медленно обернуться. Стоящий невдалеке от нас Эрнхардт заметно напрягся: вряд ли он ожидал, что кто-то позволит так откровенно перечить Ваасу. Последний, на мое удивление, держался спокойно, правда, только внешне: как же сильно запульсировала вена на его шее, стоило мне открыть пасть и высказать свое «я». Ваас развернулся ко мне, не спеша что-либо отвечать, поэтому я вздернула бровь, спрашивая, мол «и что дальше?».