До последнего я молилась всем известным богам, чтобы это оказалось очередной плохой шуткой пирата, но все мои надежды рухнули, когда я поняла, куда он привел меня — в ту самую пыточную ублюдка Антонио, чью тушу давно растерзали плотоядные акулы. Ничего здесь не изменилось: все тот же темный подвал с единственной почти что перегоревшей лампочкой и всяким хламом.

Ваас толкнул меня на диван, на котором, казалось, еще не так давно срывал с меня одежду, а потом оставил на растерзание тому больному ублюдку… Я внимательно следила за каждым движением пирата — пройдя в глубь комнаты, он принялся рыться в железном шкафчике, пока не выудил из него бутылек с какой-то прозрачной жидкостью.

— Будет больно, принцесса, — как бы между делом бросил пират из дальнего конца комнаты, продолжая рыться в шкафу.

— Обнадеживающе, — хмыкнула я в ответ.

Я с замиранием сердца смотрела на то, как в его руках появляется кусок оборванной ткани, который, вероятно, должен был послужить в роли моего кляпа. До последнего я строила из себя неприступную особу. Бывшего, мать его, воина ракъят, в конце-концов…

Но мое тело предательски вздрогнуло, стоило Ваасу рухнуть на диван рядом со мной.

— Давай сюда свою нежную ручку, принцесса, — усмехнулся главарь пиратов, наблюдая за тем, как в плохо скрытой панике бегают мои голубые глаза.

Я никак не отреагировала, продолжив буравить взглядом обшарпанную стену — тогда мое запястье резко оказалось в цепкой хватке мужчины, который не был намерен ждать.

— Хотя бы скажи, что меня ждет! — на рваном выдохе бросила я и вздрогнула, устремляя на мужчину взгляд брошенного щенка.

— А ты недолго продержалась, amiga, — усмехнулся пират, блестя азартом в глазах. — Я был уверен, что ты начнешь визжать не раньше, чем мы приступим к делу. Куда же от моей принцессы съебалась эта ее бесячая гордость, а?

— Пошел бы ты, Монтенегро, знаешь куда? — раздраженно прошипела я.

Мне было не до его гребаных издевок.

— Просто скажи уже, на что эта хрень похожа, а потом заткнись и приступай к делу.

— Окей, принцесса, не кипятись, — на отвали бросил Ваас, продолжая нагло ухмыляться мне в лицо.

Как же бесит.

— Щелочь, — продолжил он, слегка взболтнув бутылек с жидкостью перед моим лицом, на что вновь получил мой озлобленный взгляд. — Я не химик, amiga, не ебу, что за формула. Но точно знаю одно, моя дорогая — эта херь жжет покруче долбанного розжига, разъедает кожу. Она и следа не оставит от этой хуйни, — пират кивнул на татау. — Но ты не ссы, принцесса. Я знаю, что это такое: сам проверил, и, как видишь, все еще жив и здоров.

— К сожалению… — сухо бросила я, отвернувшись.

— Не язви, pequeña perra*, — ответил Ваас.

Резким движением он вытащил пробку из ампулы, после чего мое запястье оказалось прижатым к поверхности стола. Пират кивнул на кусок рваной ткани, лежащий на столе.

— Зажми между зубами. Иначе поломаешь нахер.

Я взяла кляп, неуверенно поднося его ко рту и попутно следя за траекторией руки главаря пиратов. Он уже поднес бутылек к той части моей руки, где находилась лучевая кость, но я остановила его.

— Даже на руки ничего не наденешь? — как бы между делом хмыкнула я, нервно прикусывая губу. — А если обожжешься?

— НАСРАТЬ, MARY! Хватит оттягивать время! — рявкнул Ваас, бросая на меня испепеляющий взгляд.

Я прикусила язык.

— А теперь будь хорошей девочкой, заткнись уже и потерпи немного ради папочки, окей? — обманчиво ласково процедил пират без доли улыбки и вдруг сжал мое запястье до хруста, без раздумий переворачивая ампулу.

Когда капля щелочи упала на мою руку, я не сразу поняла это, однако уже спустя несколько секунд почувствовала, как жидкость жжет кожу. Я сдавленно прошипела в кляп, что есть силы сжав в кулак разорванную обивку дивана. Не дав мне толком свыкнуться с жжением (если к такой боли вообще возможно привыкнуть), Ваас продолжил выливать по капле из ампулы на все участки моей руки, где было выведено татау. К тому времени, как ядовитая жидкость касалась поверхности еще здоровой кожи, предыдущая капля уже разъедала ее внутренности, от чего боль не только не притуплялась, но еще и становилась в разы сильнее…

Вскоре, как и обещал Ваас, щелочь пробралась в глубокие и наиболее чувствительные подкожные слои — никогда прежде я не испытывала подобной боли. По инерции я одернула обожженную руку, но, разумеется, вполне ожидавший этого главарь пиратов не позволил мне вырваться, вцепившись в мое запястье мертвой хваткой. Он не задумываясь продолжал эту пытку, равнодушно слушая, как я кричу в кляп, согнувшись в три погибели прямо возле него. А может, он вообще нихера не слышал в тот момент: его внимательный взгляд был прикован исключительно к гребаному рисунку на моей руке, который медленно терял свой цвет и очертания, превращаясь в покрасневший, обожженный слой кожи…

Да, Монтенегро определенно не ебали мои жалостливые стоны и слезы. Все, что ему было нужно — свести наконец это чертово татау.

Решившись поднять мокрые глаза на свою руку, я тут же отвернулась, сдерживая рвотный рефлекс. Я не понимала, вернее, отказывалась понимать, как Ваас вообще мог так спокойно наблюдать за тем, как щелочь пенится, разъедая мою кожу буквально на глазах. Как моя покрасневшая рука покрывается многочисленными пузырями с какой-то мутноватой жидкостью. Как на ней образуется корка и лопаются сосуды. Я и представить себе не могла, сколько последствий принесла бы подобная пытка, учитывая ее зверство и полную антисанитарию — многочисленные рубцы и шрамы не так пугали меня, как возможные в дальнейшем проблемы с дыханием, сепсис или вообще чертова ампутация руки. А, зная Вааса — он бы и ампутировал без анастезии…

Не помню, сколько продолжался этот ад: мой мозг стер дальнейшие воспоминания, дабы защитить весь организм. Я вернулась в расплывчатую реальность, уже стоя возле грязной раковины и держа изуродованную конечность (по-другому это было не назвать) под напором проточной воды. Где-то за спиной маячил главарь пиратов, периодически бросая на меня безмятежный взгляд и пристально следя за тем, чтобы я не отходила от раковины и не доставала руку из-под воды. Хотя я и пошевелить ей толком не могла: кожа тут же неприятно натягивалась и лопалась, вызывая адскую боль.

Глаза встретились с отражением в непротертом зеркале — на меня смотрела заплаканная девушка, чье лицо было прикрыто прилипшими к нему волосами. Никогда прежде мне не было так чертовски омерзительно смотреть на себя — на такую жалкую и беспомощную, что аж блевать охота. Я с отвращением увела взгляд, склонив голову к раковине — теперь вид изуродованной руки казался мне более приятным, нежели собственное отражение в зеркале.

Все мое тело потряхивало от обиды и гнева, в первую очередь, на саму себя, и уже потом на Монтенегро, который так грубо и жестоко, равнодушно обошелся со мной. Я утерла слезы здоровой рукой, втягивая воздух сквозь стиснутые зубы, с отвращением рассматривая собственную отекшую руку, на голой поверхности которой до сих чувствовалось неприятное жжение. Ваас оказался прав — от татау действительно ни черта не осталось… впрочем, как и от моей кожи.

— Сколько еще мне так стоять? — я удивилась тому, насколько охрип мой голос.

— Минут 15, amiga, — послышалось за спиной, и я почувствовала тепло мужчины. — Только рукой не тронь, а то еще сильнее эту хуйню вотрешь…

Надо же, я настолько ушла в себя, что даже не почувствовала присутствие пирата настолько близко.

«Татау свела какие-то считанные минуты назад, а уже начала терять навык бдительности. Молодец, что сказать…» — иронично подумала я.

Молчание затянулось, тишину нарушал лишь шум проточной воды, вымывающий остатки щелочи с моей кожи. Ваас продолжал стоять до неприличия близко за моей спиной, сложив руки в карманы. Его дыхание касалось моего затылка, а щетина неприятно щекотала кожу. Я знала, пират уже смотрел не на мою руку: татау там больше не было, а потому все эти ожоги не представляли для него никакого интереса — Ваас смотрел на меня, я чувствовала этот хищный взгляд, рассматривающий черты моего лица через разбитое зеркало, но не решалась ответить на него. Не от страха. От очередной обиды, на которую Монтенегро было глубоко наплевать…