Уголок губ Вааса дернулся вверх: его забавляли мои намокшие глаза на фоне натянутой защитной улыбки, но вопреки этому он продолжал внимательно слушать. За одно это я была ему безгранично благодарна…

— Мои приемные родители увлеклись бухлом, скажем так. Начались ссоры, скандалы, драки. И с каждым годом мне становилось страшнее, ведь…

Я попыталась выровнять дыхание, чтобы не предстать перед пиратом в роли конченой плаксы, но выходило у меня все равно херово.

— Ведь я тоже начала попадать под раздачу. Причем, это была мать, она всегда была более агрессивна, чем отец… А потом я повзрослела. Научилась давать отпор. И вот тогда насилие… Физическое насилие… Оно надо мной прекратилось.

Я подняла глаза на мужчину, неосознанно ища в его взгляде одобрение. Ища в нем гордость. Гордость за его маленькую девочку, однажды научившуюся постоять за себя, ставшую сильной…

— У меня никого не было, кроме семьи, Ваас…

Пират без лишних эмоций провел пальцем по моей щеке, стирая упавшую слезу. Я не знала, что он чувствовал от моих слов, но мне было достаточно того, что он слушал меня.

— Я столько лет жила мыслями о том, что однажды все наладиться, но… Точкой невозврата стала ночь, когда она в очередной раз напилась и у нее поехала крыша.

В моей голове невольно раздались крики из прошлого — все внутри меня похолодело.

— Ей только нужен был повод вцепиться мне в глотку. Малейшее неповиновение… И она была готова придушить меня там, в этой гребаной ванной… Она чуть не убила меня… Мать, воспитывающая меня всю мою жизнь, чуть не убила меня! Господи…

— Эй, Mary, посмотри на меня, посмотри…

Сквозь тяжелые воспоминания я расслышала успокаивающий голос Вааса. Пират обхватил мою голову руками, припав к ней лбом. Его губы все так же были расплыты в легкой улыбке, а в глазах горело такое до боли знакомое безумие.

— Ты здесь, Mary, ты со мной. Ты — это я, а я — это ты. Смотри, hermana, ты почти отказалась от своего прошлого. Тебе лишь осталось забыть о своих дружках, принцесса, и тогда ты полностью освободишься от его влияния… Но знаешь, в чем прикол, а? В том, что нет у нас с тобой прошлого, Mary, нет прошлого и нет будущего. У нас с тобой, amiga, есть только настоящее. Есть только мы, hermana. Мы оба отказались от семьи и гребаных моральных принципов, оба искали другой жизни, пытались спастись, но посмотри, как низко мы пали.

— Я не хочу возвращаться домой, Ваас… Но это не значит, что я останусь на твоем гребаном острове.

— Именно, Mary. Мы не смогли найти приют на этом острове, amiga, не смогли обрести покой, не смогли найти лучшей жизни и уже не сможем найти, hermana, а знаешь почему? Потому, что остров уже не отпустит тебя, querida, я не отпущу тебя. Ты уже пустила здесь корни, ты приросла к этому клочку земли. Безумие острова уже давно овладело тобой, тебе лишь нужно принять это и жить дальше, amiga, ведь каждый ебаный прожитый день здесь — это, сука, подарок фортуны… Но ты хоть представляешь, что обрела? Раньше твоя жизнь всецело зависила от «близких» тебе людей, которым в действительности было насрать на тебя. Раньше ты была слаба, Mary, не могла защитить себя — ты блять не могла лишить человека жизни даже в тот момент, когда он был готов сделать это с тобой… А все потому, что ты была заперта в этих сраных жизненных рамках, как беспомощная крыса, — злобно выплюнул Ваас, шипя каждое слово мне на ухо.

Однако я знала: его очередная вспышка гнева направлена не в мою сторону, а в свою. Ваас в который раз мысленно провел параллель между нами, невольно узнавая в том напуганном, глупом и наивном человеке, готового на все ради блага семьи, самого себя…

— Общество требует вас сдерживать себя, руководствуется гребаными моральными принципами. Но никто в этом ебаном стаде не говорит вам, почему. Никто не говорит вам, как… А теперь ты свободна, Мария. Ты пришла к истине. И эта истина — я. И поверь, у нас еще будет столько времени впереди, столько великих дел amiga…

Я почувствовала улыбку, тронувшую губы пирата. Улыбку, всегда напоминавшую мне животный оскал. Хищный, азартный, недобрый… Он коснулась моего уха, опаляя щеку горячим дыханием, однако, вопреки жару, тело вздрогнуло, а кожа покрылась толпой холодных мурашек.

— Я покажу тебе, насколько, сука, быстро можно достичь успеха, если делать то, что желаешь, mi querida Maria…

Как много «нас» в его словах. Я слушала его, и мое сердце разрывалось от того, что я знала — пират лжет.

Не было никаких «нас».

— Ты… Ты двуличен, Ваас, — цежу сквозь зубы, а он смеется еще больше.

— Если я двуличен, amiga, то нетрудно догадаться, кто мое второе лицо, а?

Он отстранился, в последний раз проводя ладонью по моей щеке — я же дернулась в сторону, как ошпаренная.

— А вот лица тех, кому ты так доверяешь сейчас, исчисляются десятками, amiga.

— Неужели? — нервно усмехнулась я, пока пират отдходил к окну и поджигал сигарету.

Ваас устроился на подоконнике и посмотрел на меня так, словно заранее знал, что одержит победу в любом споре. Вот только он еще ни о чем не догадывался…

— А как же Сара?

При упоминании этого имени лицо пирата не проявило никаких эмоций, за исключением появления тусклого огонька в глазах.

— Вот ты ничего не рассказывал о том, что не стал отправлять ее видео для выкупа, не стал искать ей покупателя. Ты ничего не рассказывал о том, что хотел оставить ее на острове, в своем лагере, что ты ей чуть ли душу не изливал о ракъят, о своей сестре. Неужели потому, что из нее так же пытались сделать воина?

На этом моменте Ваас заметно помрачнел, медленно затягиваясь и смотря мне в глаза. Теперь он понял, что я обо всем узнала. Я же чувствовала себя использованной наивной дурой: глаза были на мокром месте, но я продолжала держать с пиратом зрительный контакт, потому что блять я все еще наивно желала увидеть в глазах пирата что-то, что скажет мне:

«Да, он открылся вам обеим. Но в тебе он смог разглядеть что-то большее, чем гребаного воина ракъят!»

С каких пор мне было важно это?! С каких блять пор я не хотела делить этого ублюдка с кем-то, делить ни телом, ни душой?! С каких пор во мне проснулось желание быть оставаться для него кем-то особенным, кем-то, сука, значимым?!

— Ты ничего не рассказывал, нет… А вот она все рассказала. Прям там, в горящем здании. Ты ведь видел ее среди ракъят, ты бы ее точно не пропустил глазами… Знаешь, было очень интересно послушать.

— Маша.

Впервые я услышала свое настоящее имя, произнесенное главарем пиратов. Он спрыгнул с подоконника и неспешно направился ко мне, я же удалялась в один шаг вместе с ним. Не хотела. Как же я не хотела, чтобы он прикасался ко мне. Любое его прикосновение теперь расчитывалось моим телом, как чертова фальш…

— ТЫ ВРАЛ МНЕ, ВААС! Врал прямо в глаза все эти дни! Все! — на эмоциях я повысила голос, прикрывая дрожащие губы ладонью. — Ты обманывал точно так же, как и Деннис, и еще смел обвинять его! Ты точно так же пользовался мной, как какой-то запасной игрушкой. Ведь я такая забавная зверушка, так ты говорил, да? Я поняла тебя, на какой-то хер приняла таким, я открылась тебе, Ваас!

— Да, Mary, такой я моральный урод! Что, удивлена, принцесса?

Ваас остановился в паре метров от меня, так же начиная закипать и активно жестикулировать.

— Не нужно быть со мной искренней, окей блять? Если за ложь я тебе язык вырву, то за правду — ты лишний раз не получишь по своему милому личику. Но блять за свою никому в хуй не впившуюся искренность ты не получишь нихуя, ясно, amiga? Я не твоя мамочка, принцесса, и жалеть тебя не собираюсь, Mary! Это не твой любящий дом, сучка, а мой чертов остров блять, и если ты не поймешь это уже наконец, то сдохнешь нахуй от моей пули, окей?!

Он выжидающе смотрел на меня, тяжело дыша от гнева.

— Окей, — сухо ответила я, пожав плечами.

Слезы в один миг словно высохли сами собой.

— Знаешь? Плевать… Мне плевать на то, что ты сделал. У меня только… Будет один единственный вопрос… Почему ты купил меня, а не ее?