Света придумала, как убьёт его, придумала ещё там, в развалинах дома на улице Гастелло, когда разглядела его вблизи. Она поначалу тогда даже ужаснулась, увидев, насколько он большой и мощный. Она поразилась тому, как он дышит. Как много он вдыхает!

И тогда же… тогда она сообразила, что в этой огромной груди должно быть огромное, величиной с ведро, сердце, которое гонит и гонит десятки литров крови в его большую голову, чтобы питать его большой мозг. Сердце, которое гонит кислород в эти горы мускулов. Да, ему нужно было очень много воздуха, много кислорода, которого тут, в лесу, почти не было. Уже тогда Света поняла, что главное его сюда завести, а дальше у неё всё получится. И у неё получилось.

Силач держался за дерево, держался, дышал-дышал, а потом и завалился на мягкий ковёр из белого пепла. Упал на спину и остался лежать, даже и не пытаясь встать; он всё ещё вдыхал воздух, но его дыхание уже больше походило на спазмы. А потом и они прекратились. Минуты не прошло, как он застыл. Света осторожно стала к нему подходить, вдруг ещё жив, вдруг задержал дыхание – притворяется. Но когда подошла и остановилась в пяти шагах от него, то поняла: силач был мёртв. Его единственный глаз, который, кстати, находился больше в левой части лица, был оранжевым от полопавшихся в нём сосудов.

Девочка подошла ближе и ткнула его палкой. В бок, в щёку. Даже в глаз – силач не пошевелился. Нет, он был по-настоящему мёртв. Окончательно мертв. Дело было сделано. Она и сама себя чувствовала нехорошо, нужно было убираться из этого прекрасного и проклятого места. Но ей кое-чего захотелось…

Приз! Трофей! Ей была нужна награда, подтверждающая её победу, и она вытащила из ножен Кровопийцу. Светлана никогда в жизни ничего подобного не делала, но всё равно решилась на это. Ещё раз убедившись, что он мёртв, – девочка для этого вогнала ему тесак на половину лезвия под рёбра, – стала отрезать ему его мощную ладонь.

Как и кожистая дрянь, его рука резалась плохо, кожа толстая и прочная, кости вообще как камень. Она задыхалась, обливалась потом, перемазалась его густой и пахучей кровью, но всё-таки отпилила ему левую ладонь. Света хотела показать её Любопытному, а может, и Сильвии. Чтобы они все знали, на что она способна. И эта рука ей показалась дороже всех её медалей и кубков. Это был её самый ценный трофей.

Глава 4

Она и сама не помнила, как вышла из леса; в ушах звенело, перед глазами плыли даже не круги, а целые тёмные озёра, сердце билось так, что девочка слышала каждый его удар. Света шла, едва переставляя ноги, почти ничего не видя перед собой и почти ничего не слыша, она буквально потеряла контроль над собой, но даже в этом помутнённом сознании смогла догадаться, что от белого ковра и белых деревьев нужно отойти подальше.

Подальше, прежде чем можно будет позволить себе рухнуть на землю и перестать двигаться. Перестать шевелиться вообще. Отдышаться. Там, лёжа на почти белом гравии, она медленно приходила в себя. Чувствуя, как сначала перестало бешено колотиться сердце, а потом и отступило марево перед глазами. Сколько Светлана так пролежала, она не могла сказать, но когда навязчивый звон в ушах превратился в лёгкое шипение, Света села. Ей опять сильно хотелось пить и есть. Она собиралась достать бутылку из рюкзака, а руки липкие. Сначала девочка не поняла, что с ними, но взгляд её случайно упал на огромную, чёрную лапищу силача. О! Она её не потеряла, даже в полусознательном состоянии, даже задыхаясь, тащила эту дрянь по лесу, не бросила. А лапа и вправду была огромной, и ей стало ясно, почему у неё всё липкое и чёрное. И руки, и одежда были перепачканы его кровью. Ну и Бог с ним. Света достала новую бутылку воды и открыла её. Много выпила, после чего поняла, что это только обострило её голод.

Только теперь Светлана огляделась. Ой, а она тут никогда не была. Девочка вышла из Леса намного южнее того места, где входила. Синие купола церкви отсюда едва виднеются. Невдалеке возвышается куб из разных железных штук. Света с трудом угадывает, что это за здание. Это торговый комплекс «Континент», она в нём была пару раз. Но тут с него словно содрали кожу и мясо, оставив только «скелет» здания.

Резкий звук привлёк её внимание; через дорогу от неё были дома, а из одного окна дома, с третьего этажа, вывалилось и полетело вниз стекло. В той тишине, что висела вокруг, это было очень громко. Девочка вскочила – стёкла сами собой из окон не выскакивают. Она схватила рюкзак, палку, лапищу силача, и всё это сделала, не отрывая глаз от опасного дома. Но там ничего не поменялось, никто в окне не мелькал. Вокруг вообще никого не было, сколько Света ни крутила головой. Но всё равно, сидеть тут было… стрёмно, вся эта тишина, вся эта пустота вокруг, спёртый неподвижный воздух, какое-то нежаркое солнце… Тут всё было не такое, как везде, а какое-то… мёртвое! Девочка вскочила, ей совсем не хотелось тут находиться, и хоть она ещё не пришла в себя после Леса и всё ещё не до конца восстановила дыхание, тем не менее она потихоньку побежала на север. А за спиной раздался треск, глухой, но весьма отчётливый. Она повернулась и увидела, как с того дома, из которого падали стёкла, летели крупные пласты штукатурки. Она увидела, как по фасаду проползла неширокая трещина от третьего этажа до фундамента. Девочка прибавила шага, ну его… Правильно Сильвия говорила, чем ближе к Черте, тем страшнее.

***

Этот водитель его раздражал, он всё время разговаривал и разговаривал. Он был ярый антипрививочник, ругал власти и всё выпытывал у Виталия Леонидовича, будет ли он прививаться. И когда узнал у Роэ, что тот прививаться не собирается, то, найдя в пассажире родственную душу, стал болтать ещё больше. Ну, хоть курить не запрещал. Попросил только открыть пошире окно.

– Здесь направо, – произнёс Виталий Леонидович, надеясь, что шофёр сменит тему.

– Да я тут всё знаю, – сразу отозвался водитель, – вот Шунгеровский лесопарк, я тут зимой на лыжах катаюсь.

– Прекрасно.

– Да, а летом сюда с собакой приезжаю, пробежаться, это так хорошо на меня влияет, прямо как новые лёгкие получаю после пробежки, только вот клещей тут много, в прошлую весну Альма, собака моя, подцепила клеща. Представляете?

– Угу.

– Да, пришлось к ветеринару везти, тысячу восемьсот с меня взяли. Кстати, а вот, – шофёр указал на двухэтажный особняк, – вот это дом цыганского барона.

Виталий Леонидович не ответил. Он знал, что это не так.

– Вон какие они деньги на наркоте зарабатывают, – продолжал водитель.

– А вот здесь направо, – произнёс Роэман, показывая ему, где свернуть. – Вот… Вот тут.

– Тут? – машина чуть притормозила. – Да тут дороги нет.

– Как нет? Вот же перед вами дорога.

– Просёлок? Я там «сяду»! Вон какая грязища. Лужи…

– Не сядете, не волнуйтесь. Поезжайте.

– Точно застрянем, – шофёр нехотя свернул с асфальта. – А куда хоть ехать?

– Вон дом, видите, – Роэ показал ему на домишко, стоящий почти в поле, на опушке леска.

– Дом? Там разве живут? Он, кажется, заброшенный!

– Никакой не заброшенный. Езжайте, – Виталий Леонидович начинал уже злиться.

Покачиваясь на ухабах и объезжая лужи, такси наконец доехало до гнилой и чёрной от старости лачуги, которую Роэман называл домом.

– Я скоро, – Виталий Леонидович вышел из машины и подошёл к кривой, висящей на одной петле калитке.

Впрочем, тут всё было подстать этой самой калитке – завалившийся забор, кривой сарай, сам дом. Он вошёл во двор и подошёл к покосившейся двери дома, остановился. Ему показалось, что кто-то в сарае, который примыкал к дому, скулит. Не то чтобы ему было интересно, но… Он сделал пару тихих шагов и открыл дверь сарая.

Там, в полутьме, у стены, сидел на старом ведре белокурый мальчик, лет семи-восьми, он весь сжался, одежда на нём была сырая, ему было холодно, и он, пошевелившись, чем-то звякнул негромко, всхлипнул и стал кашлять. Сначала Роэ не понял, что это у него на шее, но потом разобрался. На мальчишке был ошейник, и он был прикован цепью к стене. Мальчик большими испуганными глазами смотрел на Роэмана, а тот даже в полумраке сарая разглядел на лице ребёнка кровоподтёки. Но это всё его не касалась, Виталий Леонидович, не произнеся ни звука, закрыл дверь. В сенях было темно.