Случилось это ночью

Мы проснулись от плача. Вернее, это был не плач, а скулеж. А может, и не скулеж вовсе, а стон. А если уж совсем точно, то и не стон даже, а трубный рев раненого самца муфлона на заре.

Короче, это был сборный букет из всей этой несусветной белиберды.

Все повскакивали. Прибежали на кухню. Включили свет.

Отец сидел прямо на полу. У печки. Измазюканный с ног до головы грязью. Макушку его украшала свежая пирамидка из глины.

На расспросы отец не отвечал. На просьбы не реагировал. Лишь забористо матерился и грозил кому-то кулаком.

Так продолжалось минут пять. Потом он наконец поднял голову, посмотрел на нас глазами мученика и замолк. Видно было, что он только что пережил нечто ужасное.

– Ну что?! Что случилось-то?! – взмолилась мама.

– Туалет… – прошептал отец.

– Чего? – отшатнулась мать.

– Ту-а-лет, – произнес по слогам отец.

– Ты хочешь в туалет? – участливо переспросила мать.

– Нет, – покачал головой отец. – Я там уже был. Я туда упал.

– Как?! – вконец перепугалась мать. – Ты упал в туалет?! Зачем?!

– Там… – показал слабой рукой в сторону огорода отец.

И все разом замолчали. Мама на всякий случай потянула носом воздух.

В наступившей тишине стало слышно, как бьется в окно ночная бабочка.

И тут вдруг отец театрально заломил руки и выдал, не соблюдая знаков препинания:

– Какие-то… (ругательство) выкопали… (ругательство) посреди нашего… (ругательство) огорода… (ругательство) туалет!.. (Ругательство, ругательство, ругательство. ..)

Ну, скажем сразу, на счет туалета отец, конечно, переборщил. Никакой это не туалет, как вы понимаете, а обыкновенный погреб (подвал, штаб, схрон)…

Но я не стал, как вы понимаете, влезать тут со своими уточнениями. Кому они нужны, эти уточнения?

Короче, дело было так.

В период полива, как это всегда и было, в нашем поселке начинаются перебои с водой. Люди записываются в очередь. За несколько дней вперед.

Наша очередь выпала в ночь. С двух до шести утра. За эти четыре часа отец намеревался полить все – и сад, и огород.

В оговоренный час он, как честный трудяга, закинул свою тяпку на плечо и заступил в ночную смену. А надо сказать, что папаша у меня был человек заслуженный, немолодой. Фронтовик. Прага, Варшава, Берлин и все такое прочее.

Заступил он, значит, в ночь с твердым намерением не растягивать это удовольствие – и, как пишут в приключенческих детективах, растворился в темноте.

И вот…

…Журчит в арыке вода. Верещит в невидимой траве сверчок. Молодой месяц висит в небе. Машет себе тяпкой мой папаша и прокладывает животворной влаге путь.

А в голове – тяжесть. Глаза слипаются. Спать хочется. Все-таки непростое это дело – корячиться в одиночку по темнякам. Кто пробовал, тот знает. А кто не знает, тому лучше и не пробовать.

И вот идет мой папка по борозде, прокладывает дорожку, не думает ни о чем плохом и вдруг при очередном взмахе неожиданно теряет под ногами почву и летит головой вниз. В наш погреб (подвал, штаб, схрон).

– Вначале я даже ничего не понял, – сбивчиво рассказывал потом отец. – Куда-то я провалился… Даже тяпку не успел выронить. Так с ней и ушел вниз. И – застрял!

Прошла, может быть, минута. Может, две.

Сон, естественно, как рукой… Отец резко взбодрился и попытался собрать в кучу мозг: что произошло? А когда понял, начал лихорадочно соображать, что делать. Как выбираться?

Кстати, вход имел правильную цилиндрическую форму. По задумке он и не мог быть другим. Вначале шел коридор, затем уже открывалась сама комната. Но до комнаты мы еще не добрались…

Ход мыслей отца был несколько иным.

Дело в том, что подобные ямы в деревнях копают только для известных целей.

– Я стал принюхиваться, рассказывал отец. – Но, видимо, еще не успели… Только выкопали. Тогда я попытался встать на ноги…

Какой там! Не тут-то бьио. Яма узкая, не развернешься. И глубокая. Взрослого человека скрывает со шляпой. Ноги не согнешь и не подтянешь. В общем, застрял, как пробка в винной бутылке. Да еще и вниз головой.

Поначалу отец попытался использовать тяпку. В качестве упора. Но пару раз соскользнул по намокшей ручке и больно ударился темечком о дно.

А вода все прибывает. Еще чуток – и захлебнешься.

– Она уже стала доходить мне досюдова! – страшно таращил глаза отец, засовывая пальцы в ноздри.

Действительно. Жуть просто.

Я живо представил…

Ночь. Темно. Тишина. Журчит вода. И в этом ее мерном журчании слышится что-то шопеновское. А еще этот долбаный сверчок! Говорят, у каких-то африканцев он предвещает смерть…

И все спят. Сволочи! А ты тут один, посреди собственного огорода, среди лопухов, в свои шестьдесят восемь… Да еще и в идиотской позе… И шансов практически нет. И это после Праги! После Варшавы! Берлина! ..

Какой кошмар! Хрен его знает, что происходит на белом свете!

«Ну надо же, – думал отец, стоя на голове и теряя последние силы, -это все не вовремя и как это все нелепо».

– Потом я стал кричать! Звать на помощь, – продолжил отец.

Куда там;? Кто услышит?

– Тогда я стал рыть руками дно, чтобы вода не так быстро набиралась…

Слушая этот удивительный и полный драматизма рассказ, я невольно думал: все-таки геройский у меня отец. Там, где другой давно бы сломался, мой не сдался и цеплялся до последнего!

– Самый позор в чем… – качал испачканной головой отец. – Вот кинутся люди искать – и что? Торчат ноги из ямы с грязной водой! Утоп в собственном огороде. Полил, называется, картошку…

Наверное, эта глупая картина особенно задевала отца, и он, собрав волю в кулак, продолжил бороться за жизнь.

Помогла в итоге сама вода. Края ямы подмылись, и отцу с превеликим трудом удалось-таки изловчиться, подтянуть колени к животу и сползти вниз. Там уже, на дне, он отдышался, откашлялся и осторожно поднялся на ноги.

Так он и простоял в яме, шатаясь, минут двадцать, мой несгибаемый отец, как караульный сурикат. Весь в глине, грязи, ботве и со слезами радости на глазах. Он в очередной раз обманул смерть. Фуф! ..

А дальше вы уже знаете .

…Конечно, я промолчал. И Витьке с Кортыком ничего такого не стал объяснять. Просто сказал, что меняем дислокацию. Копать будем за селом. Ну и ладно. За селом так за селом.

Начали мы резво, но вскоре так же резво закончили. Потому что не было интереса. Кому нужен погреб (подвал, штаб, схрон) вдали от жизни? За кем наблюдать и от кого прятаться? Кого пугать?

Неинтересно.

Так и осталась нереализованной секретная миссия славного капитана Тенкеша в пределах нашего кишлака.

А отец всю оставшуюся жизнь потом удивлялся:

– Интересно, и какому это недоумку пришла в голову бредовая идея выкопать туалет посреди чужого огорода?

Я поддакивал. Да, действительно, кому? Много дураков на свете. Чего зря заморачиваться?

И ростом он был невелик, и повадки у него были непростые, и фамилия у него была подходящая – Мусалиев. Поэтому люди прозвали его прямо и бесхитростно – Муссолини.

Человек он был беспокойный. Суетный. Увлекающийся. Но аккуратист. Ходил в хромовых сапогах. Офицерских. Чистил их и натирал сам. До блеска.

Выписывал кучу разных журналов. Среди них преобладали в основном научные и технические.

Первым делом – «Вокруг света», естественно. Потом – «Здоровье», «Крестьянка», «Работница» и почему-то «Юный натуралист»…

А еще он про охоту любил и рыбалку. Про путешествия.

Газеты читал. Все. Даже «Казправду».

Садился на свой стульчик в тенечке, обкладывался газетами и надевал очки с толстыми линзами. Отчего глаза его делались по-семитски выпуклыми и он становился похож на Дали. Правда, без усов.

Пока читал – вслух комментировал:

– Ты смотри, чё делается, а!

Качал головой.

– Расстрелять надо, – обращался он к кому-то. – И так уже десять лет лишних живет, сволыш.