Для Дельмаса стол был местом еды и отдыха, поэтому все, что бы ни говорилось за столом, не должно было приниматься в политический расчет. За столом нет политики, нет чинов, тут все люди равны, как на пляже. За столом люди наслаждаются, отдыхают, они освобождаются от необходимости быть глубокомысленными - достаточно с них веселого, остроумного каламбура. Матвей согласился с гостем. Прежняя озабоченность исчезла с лица Дельмаса, глаза его уже не напоминали глаз испуганного коня, они весело сияли. Он улыбался и отпускал остроты по адресу Невиля Гендерсона:

- Беда мне с этим быстроногим джентльменом: он так страстно полюбил Адольфа, что боюсь, как бы не сбежал к нему от родной матери.

Попрощавшись с гостем, Нина ушла наверх в свою комнату. И сразу же все почувствовали себя усталыми, скучными и как бы поглупевшими.

Дельмас уже без прежнего подъема рассказал анекдот о невозмутимом самообладании Джемса и Сомса.

- К сэру Сомсу приходит друг дома сэр Джемс, спрашивает, как здоровье его супруги. "Пройдите в ее комнату, сэр, узнаете". А когда Джемс вернулся, Сомс спрашивает: "Ну, как вы, сэр, находите ее?" - "Да ничего, сэр, только слишком холодна ее рука". Сомс выкурил сигарету, сказал: "Ничего удивительного, сэр, она еще вчера скончалась". - "Благодарю, сэр, за информацию, а то я принял ее равнодушие на свой счет".

- Английский юмор всегда отличался тяжеловатостью, - сказал Алиев, глядя на лестницу, по которой только что ушла его жена. - Англичане в 1913 году своей шуткой едва не довели маршала Фоша до самоубийства, - продолжал он. - Фош настаивал на том, чтобы вступить в Берлин и там подписать мир. Англичане возразили: "Слишком большой почет для пруссаков, они перепуганы и никогда не возьмутся за оружие". Тогда Фош сказал, что в таком случае через двадцать лет немцы сами вступят в Париж и подпишут там договор. Только это уже будет договор не о поражении Германии...

- Это было бы печально, но маршал Фош, к счастью, ошибся! - с веселым легкомыслием отозвался Дельмас. - Культура моего народа так высока, что каждый, кто вступал на нашу землю, становился пленником этой культуры.

- Но великая культура Франции требует защиты от армии, которая уже растоптала... - горячо заспорил Алиев, но Матвей строго посмотрел на него, и он умолк.

- Озорство подростков. Но, возмужав, они пожалеют и с повинной головой падут на колени перед величайшими творениями интеллекта, - сказал Дельмас.

Официант принес на серебряном подносе кофе и ликер. Матвей раскурил трубку, Дельмас срезал кончик сигары, затянулся дымом, пригасив тяжелыми, темными, без ресниц веками масляный блеск глаз.

- Время требует откровенности, господин Крупнов.

- Чувствуйте себя как дома, мой дорогой коллега. - Матвей мягко дотронулся до желтой холеной руки гостя.

- Мой друг, говорят, что Гитлер непрерывно совещается с Гальдером, Кейтелем и Браухичем.

- Любопытно.

- Гитлер будто бы спрашивает: может ли Германия победить, воюя на два фронта? Генералы отвечают: нет, не может. Гитлер боится двух фронтов. Мир может спасти Россия. Я так и сказал Жоржу Боннэ.

- Но одна Россия двух фронтов не создаст, - ответил Крупнов. - О, если бы мир зависел лишь от моей страны, войн никогда бы не было! Я знаю ваше благородное стремление создать блок против агрессора. Но ваши усилия разбиваются об упрямство тех, кто не устает повторять: "Лучше мир с Гитлером, чем война против него вместе со Сталиным". Вы представляли свою страну в Москве, вы знаете, какие глубокие дружеские чувства питает наш народ к французскому народу, к его славной истории. Нам хочется видеть Францию в блеске и славе. - Он умолк, а потом, вздохнув, сказал: - Боюсь, что иначе смотрят на Францию некоторые ее друзья.

- Друзья редко бывают бескорыстными. Что же поделаешь? Государству свойствен эгоизм, как и человеку... Немцы заигрывают с Россией. Неужели возможен противоестественный союз фашистской Германии и России?

Матвей нахмурился:

- Мы враги фашизма. Мы были готовы защищать Чехословакию. Но что сделал господин Даладье? Господин Даладье подписал мюнхенский протокол, сказал Матвей. И ему вспомнился человек небольшого роста, с бычьей шеей, то благодушный, как Кола Брюньон, то подавленный и мрачный. "Не находись тогда Эдуард в бездне депрессии, он не подписал бы протокола", - ядовито шутили над Даладье.

Матвей сказал, что Советский Союз и сейчас готов выполнить свою миссию, а для этого требуется искреннее желание Франции и Англии защищать мир вместе с Россией. Но господин премьер-министр Франции, кажется, думает иначе: он заранее боится, как бы Гитлер но был разбит при помощи Советского Союза.

- Неприятно, когда знаешь, что ружья заряжены и могут выстрелить, хмуро сказал Дельмас.

- Да. Некоторые хотят, чтобы эти ружья стреляли... в Советский Союз. Нам это не нравится. Мощь и достоинство моей страны хорошо известны всему миру.

Дельмас замялся, потом несколько патетически произнес:

- Можно с ума сойти от ужасного несоответствия между тем, что говорится и что делается. Никогда люди не обнаруживают столько непонимания, как в канун катастрофы.

Он напомнил о немецких угрозах Польше, о том, будто Гитлер сказал о господине Беке, что он милый человек, но уже почти не хозяин страны.

- Вы хорошо знаете господина Бека? - с улыбкой спросил Дельмас. - О, не знаете! Такой милый, наивный эгоизм, такое трогательное тщеславие. Однажды на приеме был у него сэр Антони Иден. Наутро в газетах: "П о л к о в н и к Бек принял к а п и т а н а Идена". Как это вам нравится?

Матвей долго молчал и потом, не отвечая на вопрос, сказал задумчиво:

- Бек учился в Германии.

- За любезность он платит любезностью: Геринг охотится в Беловежской пуще. Ваши солдаты помешали бы ему, - сказал Дельмас.

- Да, но пан Бек не хочет пропустить через Польшу красноармейцев, чтобы они помешали Герингу, - сказал Матвей.

Дельмас полушутя-полусерьезно стал жаловаться на свою судьбу: он должен спасать Польшу, Румынию, Грецию, сохранить такого мощного союзника, как Россия.

- А между тем достаточно одного слова матушки Москвы, и взбаламученное море войдет в свои берега. Я не преувеличиваю, друг мой. Я знаю, как много у вас пехоты, - сказал он как бы мимоходом.