- Вот что осталось от Кости. - Мать развернула красный футлярчик. Лежал в нем обгоревший, расплавившийся иностранный орден. - Летчик, Костин товарищ, принес. Сбили Костю немцы около Мадрида. Сгорел сынок...

Любовь Андриановна умолкла. Слезы катились по морщинам щек. Это были первые слезы после получения известия о смерти Кости. Лена села рядом с ней на пол, прижала к груди ее седую голову. Она не мешала матери выплакаться и сама плакала. Это было окончательное примирение с несчастьем перед тем, как начинать новую жизнь.

- Напишу дяде Матвею в Берлин: мол, немцы сожгли Костю. Пусть дядя глянет в их глаза вот так! - Лена нахмурилась, и мать впервые почувствовала, что взгляд у нее крупновский - беспощадный, приземляющий.

Любовь Андриановна выпрямилась, твердо сказала Лене:

- Снохе помоги. Заперлась в комнате, как медведица раненая в берлоге, то воет, то кричит на ребенка.

XXV

Светлана редко выходила из своей комнаты, днем занавешивала окно, потому что солнце раздражало ее. Новорожденный кричал часами, и она, чтобы утешить его, кормила часто и бессистемно, а он кричал еще сильнее, как будто бы вместе с молоком вливалась в него тоска и тревога матери.

- Такая анархия погубит мальчишку, - сказал как-то Александр. - То у него запор, то свищет, как из гуся. Непорядки!

Женщина метнула на него насмешливый взгляд.

- Учитель! Женись, тогда узнаешь, как их воспитывать!

Но, увидев, с какой лаской смотрит деверь на ее сына, улыбнулась, и веснушчатое лицо ее вспыхнуло материнской радостью.

- Эх, парень ты парень! Легко и светло у тебя на душе. Завидую. А вот женишься, привяжешься к человеку, а его...

Александр, стиснув зубы, молча ждал, когда она справится со слезами. Потом уверенно, как о деле, давно решенном, сказал:

- Костю возьму в светелку. Сегодня начинается у меня отпуск, вот мы с Костей и подружим.

- Чудной ты парень, Саша! Надо бы спорить с тобой, а не могу.

- А что попусту спорить-то? Чай, мы не полоумные.

- Я говорю, простой и чистый ты.

- Часто купаюсь, оттого и чистый, - пошутил Александр.

Нарядную ветловую качалку, похожую на гнездышко, перенес он к себе. Сам купал маленького Костю, ловко держа скользкое тельце в жестких руках, кормить носил по регламенту, в соблюдении которого проявлял железную стойкость и неумолимость.

Уравновешенность, неторопливые речи парня, сдержанные движения его крупной и легкой фигуры вселяли в душу Светланы ясность и твердость. Зная, что Саша в доме, она чувствовала себя спокойнее.

Крик краснолицего малыша не трогал Александра: парень сидел у стола за книгами. Если Светлана или Лена хотели взять Костю на руки, Александр, хмуря брови, говорил:

- Не балуйте человека! Орет? Это единственная возможность у него заявлять о себе. У кого дети, у того и крик.

Лена гибкой лозой склонилась над младенцем, нежно воркуя:

- Миленький мой! Гуленька! - и, выпрямившись так порывисто, что на груди натянулась кофточка, бросила брату вызов: - А все-таки Костя чудесный!

- Комок мяса и слабых костей. Но мы сделаем из него человека.

- Ты не любишь этого крошку!

- Пока не за что. Не заслужил. А ты, Лена, любишь?

- Да, люблю! - вызывающе ответила сестра, как и многие девушки, считавшая, что способность чувствовать является исключительно способностью женщин. - Он такая крошка, такой маленький человечек, такой топсик!

Александр взял колыбель и пошел к дверям.

- Ты куда?

- К тебе в комнату отнесу.

- Этого не нужно. Зачем же? Я не умею с ним...

- Ты же любишь его безумно, у тебя ему будет лучше.

- Нет, нет! Ты все понимаешь очень упрощенно.

- Подхалимка, - все так же ровно сказал брат. - Безответственная. Не любишь его, но он ловко играет на твоих нервах, вот ты и подлизываешься к нему. Все женщины артистки, ломаки.

- Не стригись наголо, пожалей кудри. Без волос уж очень строгий вид у тебя. Недобрый...

- Хорошо, кудри пожалею, но и лохматым добрее я не буду.

- Ты подражаешь Юрию.

- А он мне.

Лена налетела на брата с кулаками, но вдруг обняла его и попросила:

- Не сердись на меня, пожалуйста.

Пристально, с недоверчивым вниманием посмотрел на нее Александр.

- Не понимаю женщин: добры они и красивы, по зачем же мучают людей? И ты, Ленка, будешь такая же?

- Сань, ты влюбился, да? - тихо спросила Лена.

Он ответил тоном обреченного:

- Как бы мне не жениться.

Вышел в сад на скамеечку под дубом и начал чертить по песку палочкой замысловатый узор. Подошла Светлана, села рядом.

- Думай, Саня, пока не поздно. Избегай тихоньких, ласковых, они мох, а не женщины, - сказала она, проводя палочкой по готовым линиям узора. - Не умеют ни любить, ни ненавидеть. Вместо любви - привычка, привязанность, а ненависть не поднимается выше злости.

Налетел из Заволжья горячий ветер. Над головой зашумел листвою дуб, по дорожке, по плечам Светланы заметались золотистые блики. Александр растер ногой рисунок на песке, вздохнул.

- Ну, еще, еще говорите, Светлана Макаровна.

- Мужчины добиваются ласки да нежности, ну вот девки и прячут ум, щебечут и ломаются. С ними нужно как с товарищами спорить, вести себя попроще. Особенно умную не выбирай - умные башкой живут, а души-то в них нет. Баба без души, да с умной головой - страшная. Правда, и такие, как Марфа, тоже не для тебя: темная, глядишь на нее и ждешь всякое. Сама не знает, что сделает через минуту.

В этот день Александр не принес Светлане Костю на кормление в назначенный час. Она поднялась в светелку. Деверя там не было. Не явился он и к ужину...

Горячее, беспокойное желание сейчас же повидать Марфу Холодову овладело Александром мгновенно. Правда, и прежде он часто смотрел вечерами на далекие огни кумысолечебницы, где отдыхали Марфа и Рэм Солнцев, но не терял власти над собой. Теперь же, представляя себе ее глаза, блестевшие неверным блеском в сумеречных сенях, улыбающиеся губы, он досадовал на себя за свою обидную, почти собачью покорность перед ней.

"Надо поговорить с ней обо всем", - думал он сейчас, вкладывая в эту неопределенную фразу все то беспокойство и смутные томления, которые вызывала в нем Марфа. Он не замечал ни Волги, горевшей разноцветными огнями закатного солнца, ни стаи молодых утиных выводков, близко подпускавших лодку к себе. Забыл, что в лодке ружье, греб изо всех сил, откидываясь корпусом назад. Голая спина, искусанная мошкарой, обливалась потом, весла гнулись и скрипели. Дыхание становилось все короче и отрывистее. Сумерками обогнул островок, разжал онемевшие руки, и лодка с опущенными веслами, гонимая косым течением, врезалась в песчаную отмель.