Стефан не приходил. Генри хотел, но его не пустили. Смит хотел договориться о залоге, но Этьена оставили под арестом, а дело передали в суд.

Этьен только ждал. Много чего ждал. Первого заседания, токсикоза, который должен был прийти, очередного неприятного разговора с Беком и более неприятного разговора с адвокатом, который больше учил Этьена манерам, чем говорил о деле, и радовался предстоящему ребенку больше, чем сам Этьен. Подумать только: милая омежка с пузом. Все должны лопнуть от умиления.

Ждал Генри или Стефана.

По телефону со Стефаном он разговаривал. Стефан умел красиво говорить резкие слова. Этьену даже стало не по себе. Этьена волновали счета, но Стефан это по телефону обсуждать отказывался. Только при личной встрече.

Ждал много чего, а большую часть времени лишь прокручивал в голове последние события. Что-то было странное во всем этом, во всем, что происходило в последние недели. Или даже месяцы. Или годы.

И в последние дни он больше валялся на своей кровати и смотрел вверх, на второй ярус нар. Потолка видно не было, только грязный матрас, лежавший наверху.

— Бьерре! — дверь с грохотом открылась. Этьен не спал, но лежал с закрытыми глазами. В последнее время его преследовала мысль, что его вот-вот начнет тошнить. А еще у него глаз начал слишком часто дергать и сон совсем сбился.

Вышел, уткнулся лбом в прохладную стену, снова закрыл глаза. Достали уже к нему приходить. Смит сказал без него ни с кем не разговаривать, но и Смит всегда находил время поприсутсвовать на допросах. А у Этьена после них ужасно болела голова.

Но они не пошли в привычную сторону. Темные серые неровные стены сменились ровными белыми. На полу лежал желтенький линолеум. Небольшой такой коридорчик с парочкой дверей.

— Встань. — Около последней двери Этьена снова уткнули в стену. Закрыл глаза, прислушиваясь. Постучали, дверь открыли, пара дежурных слов с кем-то, кто в кабинете. Этьен затолкали внутрь, предоставили свободу движений. Конвойный, тоже омега, как и многие здесь, присел на стул около двери.

Медицинский кабинет. Парочка плакатиков, стол врача со стулом, на который мог сесть пациент. Весы, широкая ширма, плакатик для проверки зрения и маленькая беленькая открытая дверка, ведущая в еще одну, отделанной белой плиткой, комнату.

За своим столом сидел доктор. Полненький такой, с таким же хвостиком, как у Этьена и даже с таким же цветом волос. Крашенный, но корни, опять точно так же, отросли. Но вот у Этьена отросшие волосы были чуть потемней, а у того они были попросту седыми. Доктор был старым.

— Садись. — Показал Этьену на стул.

Этьен сел.

— Какой срок?

Этьен не понял

— Сколько недель плоду?

— Около двух месяцев.

До Этьена дошло. Уже месяц никто его не смотрел, а врачи в клинике, когда Этьен записался на второй аборт, сказали, что если Этьен захочет родить, то ему нужно наблюдаться чаще, так как он с неблагополучным здоровьем. Они же и сказали Этьену бросить курить, спать столько, сколько положено, и поменьше нервничать.

Курить он уже бросил, остальное пока сделать не получалось.

Доктор начал заполнять свой бумаги, иногда спрашивая про самочувствие, про старые детские болезни и про количество абортов.

— Один. — Ответил Этьен. А потом припомнил, что вовсе и не один. — Два. — Поправился он.

— Возраст?

— Двадцать три.

Самое то, чтобы завести детей. Этьен подавил ухмылку. Казалось странным, то, что у него скорей всего будет этот ребенок. Еще больше казалось странным, что Этьен не горит желанием делать третий аборт. Не то, чтобы он полюбил детей, но ему стало интересно узнать, что же это такое. И больше всего Этьена убедило поведение Генри. На него можно было оставить ребенка.

— Подписывай.

Смит научил Этьена ничего не подписывать. Или хотя бы читать. Этьен прочитал, отодвинул от себя листочек.

— Мне не надо, — он качнул головой, —я еще не решил.

Доктор зло посмотрел на него.

— А ты нам нужен такой?

— Придется потерпеть. Я свалю скоро, не бойтесь.

— Тебя еще не спрашивали. — Он подтянул документик обратно к себе и сам поставил подпись вместо Этьена. — Вот и все дела. Сам же благодарить будешь.

Доктор хотел убрать бумажку в открытый ящик стола. Этьен поначалу ошалел от такой наглости, а потом даже разозлился. Его ребенок, ничей больше, и он сам будет решать, что с ним делать!

Он резко подскочил со своего места, выхватил бумажку у этого человека из рук, разорвал его в мелкие клочки за пару секунд.

Так делать было нельзя. Доктор улыбнулся, а Этьена тут же почувствовал неслабый удар по спине. На этом весь разговор закончился. Его бросили в комнатку два на два с одним только железным стулом, толчком и без чего-либо, похожего на кровать. Условия хуже были только один раз — много лет назад, когда в приюте Этьена на ночь заперли в кладовой.

Но ребенок все равно был только его. И даже Генри не имеет на него такого права, какое имеет Этьен. Он потрогал свой живот. Идеально плоский. Через сколько-то там месяцев живот начнет расти, и Этьен станет кругленьким. Он уже видел низеньких беременных омег. Они были похожи на мячики. Должно быть, все это жутко неудобно и раздражает. А если Этьена начнет бесить и еще что-то, то о милом праведном образе можно будет забыть.

Уйти в мысли ему не дали. Сначала послышался грохот из-за стены и отдаленный лязг. Потом все заглохло, и в следующую секунду дверь со скрипом отворили.

— На выход.

Этьен подскочил со своего места и быстро надел кофту. И двух часов не прошло. Если они считали, что час в карцере — это нормально, они идиоты. Обычно Этьен сидел там и неделями, когда сильно кого-то доставал. А ведь потом — нет. Потом, когда появился Генри и Стефан стал ему другом, Этьена стали меньше трогать не только заключенные, но и работники колонии. Этьен тогда этого как-то не приметил. Посчитал должным. А сейчас припомнил.

Они снова вернулись в медицинский кабинет. Только теперь там был еще и складный с красивой фигурой бета. Прокурор, который все промывал Этьену мозги своими речами. Плохой человек. Хотел засадить Этьена на подольше и ничто его больше не заботило. Чтобы понять насколько это мерзкий человек, стоило краем уха услышать, как даже Бек ругается с ним. Из-за дела Этьена.

— Вас тоже беспокоит моя судьба? — Этьен остался стоять рядом со стулом. Положил руку на спинку.

— Заботит. — Кивнул бета. — И я даже могу забыть о том, что ты час назад совершил нападение на сотрудника изолятора.

— На этого что ли? — Этьен показал пальцем в сторону врача. — Я его пальцем не тронул.

— Нет, — почти зашипел прокурор, — ты как раз таки кинулся на него и даже нанес вред здоровью. Свидетели есть, не беспокойся. Любой сотрудник в изоляторе — свидетель.

— И что от меня надо?

Этьен уже догадался, но все равно нужно спросить. И уж лучше нападение, с которым Смит сможет разобраться, чем идти на поводу у этих нехороших людей. Этьену попросту его гордость не позволяла принимать такой вот шантаж. Ну и еще ребенок, которого нельзя пока убить, он же — святое для каждого омеги. Ну и еще возможна защита от тюрьмы.

— Слушай, — бета склонил голову набок, как птичка, — я редко проигрываю, а с тобой уже все ясно. Даже самый лучший адвокат против фактов не попрет. Зачем тебе ребенок?

— Нужен.

— На жалость своим пузом подавить? Ничего не добьешься, поверь. А я вот сделаю из тебя самую настоящую шалаву, которая себе это пузо и нагуляла. И ничего от жалости там и не останется.

— Я не нагулял его. — Этьен вцепился руками в спинку кресла. Конвоир привстал со своего стульчика, а доктор хмыкнул. — И я вам не блядь, а если у вас недотрах, то на мою голову это не перекладывайте.

— Нарываешься. — Прошипел бета, который стал уж весь красным. Беты же, хоть и относились к сексу не так, как остальные, но и они на такое оскорблялись. Тем более, когда тебе под сорок, а у тебя никакой личной жизни, хоть ты и красавчик. И нечего тогда так разговаривать с Этьеном.