— Да, — говорю я сквозь стиснутые зубы.

— И ты хотела купить свою свободу пучком несуществующей травы? — Я, наконец, улавливаю в его голосе ярость и поднимаю голову. Мы встречаемся взглядами, и его взгляд пылает. — Хотела, чтобы мы разрешили тебе достать один из сверточков и поколдовать, да, маг?

— Я не травник, — начинаю я, но светловолосый подает знак, и боевая игла вонзается мне в грудь.

— Обыщите ее еще раз. Мы подъезжаем к Шину, она могла чего-то насобирать, пока ходила в овраг. Наместник не поблагодарит, если от ее магии у его коров молоко скиснет.

Я падаю на бок, не в силах пошевелиться. В этот раз забвение приходит с острой болью в груди и длится дольше. Я прихожу в себя уже в городе, но на этот раз я крепко связана, и никто не собирается помочь мне усесться. Так и приходится трястись в повозке, глядя в голубое небо и слушая гомон людских голосов вокруг. Мы проезжаем рынок — я понимаю это по выкрикам торговцев, звону кузнечного молота и запахам, от которых мой желудок делает попытку откусить кусочек себя самого. Я страшно голодна и снова хочу пить. Но мы уже рядом с домом наместника, и страх заползает в меня скользкой змеей, сжимается кольцами вокруг сердца и замирает в ожидании. Что будет?

Что будет со мной?

Я думаю о Мастере. Он уже должен был забеспокоиться. Меня не было три дня, он уже должен был понять, что что-то не так. Я надеюсь, что он почувствует, где я. Догадается, что я попала в руки солдат, и, может, придет в Шин, чтобы просить за меня.

Повозка останавливается, колеса в последний раз скрипят, замирая. Мужчины окружают меня, светловолосый внимательно глядит мне в лицо и чуть раздвигает губы в ухмылке. Протянув руки, он обхватывает меня за плечи и помогает сесть. Пальцы перчатки с боевыми иглами вытянуты в мою сторону, друс тоже. Я оглядываюсь вокруг. Голова еще кружится. Места этого я не знаю, но догадаться, куда меня привезли, не составляет труда.

Дом наместника — длинный, с двумя входами и рядом светлых окон. Плетеная дверь открывается, и наружу выходит кто-то из работников — высокий мужчина в замызганном корсе с тазом для умывания в руках. Он смотрит на меня, смотрит на солдат, и до него постепенно доходит, что именно он видит перед собой.

Таз с водой едва не выпадает из его рук. Глаза выпучиваются, рот приоткрывается, на лбу выступает пот.

— Чего уставился? — Светловолосый тут как тут. — Наместник дома?

— Нет, он… Он на рынке с мигрисом, собирает гиржу, — отвечает работник. Немного думает, оглядывает меня еще раз и добавляет: — Благородный.

Солдат фыркает.

— Скоро ли вернутся?

— Да уж скоро должны… благородный.

Работник мнется, на его лице — страх и любопытство одновременно. Я стараюсь не встречаться с ним взглядом — три укуса боевой иглы за день будет много. Я еще не пришла в себя после второго, а мужчина с перчаткой следит за мной неотрывно, даже не моргая. Наконец, подхватив таз поудобнее, он спешит прочь.

— Ждем наместника, — говорит светловолосый.

Мне тяжело сидеть со связанными руками и без опоры для спины, но я креплюсь изо всех сил. Светловолосый снова дает мне воды, и я помимо воли дарю ему благодарный взгляд, на который он отвечает приподнятой бровью. Да, это не жест доброй воли, а всего лишь милость тюремщика к пленнику, но для меня эта вода — настоящее спасение.

Яд постепенно отпускает мое тело. В груди теперь жжет так же, как и в шее, которая кажется мне распухшей и какой-то чужой.

Дом наместника стоит чуть на отшибе, так, чтобы городские дороги не проходили мимо и народ без надобности не любопытствовал. Редкие прохожие глядят на меня заинтересованно, а на солдат — с уважением. Вот, мол, поймали преступницу, молодцы. Я опускаю взгляд, чтобы не выглядеть вызывающе, и смотрю на свою пыльную и грязную одежду. Бруфа выглядит так, словно я ходила в ней чевьский круг, не меньше. А ведь перед походом в лес я постирала ее. Я кажусь настоящей замарашкой, бродягой, а вовсе не магом, который может заговаривать кровь и воду. Неудивительно, что в глазах прохожих нет испуга. Чего тут бояться.

— Кажется, едут, — спустя недолгое время говорит коренастый.

Светловолосый приосанивается, покрепче хватается за древко друса, кивает остальным. Взяв кобылу под уздцы, коренастый отводит ее чуть в сторону, и повозка катится следом, освобождая чуть больше места у дверей дома наместника, хотя мы и так не могли бы ему помешать.

Я вижу двух всадников. Вздымая клубы пыли, они скачут сюда, и один из них — наместник. Я никогда не видела его, но безошибочно предполагаю, что он — тот, кто постарше, с гордой осанкой и колючим взглядом глаз чуть навыкате. Второй, усатый красивый мужчина, должно быть, мигрис. Он меняется в лице, когда видит меня в повозке, поворачивается к наместнику и что-то ему говорит. Тот уже тоже заметил меня и просто кивает. Его лицо остается неподвижным, словно ему все равно.

Скакуны останавливаются на дорожке, ведущей с улицы к дому, всадники спешиваются и передают поводья выскочившему из-за угла дома работнику — тому же, что шел недавно с тазом в руках. Наместник широкими шагами идет к нам, и я сжимаюсь в ожидании его первых слов.

— Что это? Почему? — Он задает вопросы, но в голосе нет растерянности. Наместник требует ответов, и сейчас же. — Откуда это?

«Это» — судя по всему, я. Я снова опускаю голову, на сей раз — чтобы скрыть злость, которая начинает во мне подниматься. Я не привыкла, чтобы со мной так обращались и так обо мне говорили. Мне не хочется с этим мириться, и только запах яда боевой иглы и память о нем заставляет меня молчать.

— Поймали на Обводном тракте, фиур, — говорит светловолосый. — Попрошайничала. Смущала проезжающих.

— Девушка, — обращается ко мне наместник, — подними голову и скажи мне, кто ты.

Я вздыхаю. Руки связаны, так что до зуба не дотянуться, но сказать я все равно должна. Глядя на наместника, медленно и четко я произношу уже в который раз одни и те же слова.

— Я — ученица Мастера из вековечного леса. Маг крови и воды.

— Ты действительно нарушила запрет, ученица Мастера? — спрашивает он мягко. — Да, — отвечаю я.

— И у тебя были на это причины?

— Да, — говорю я. — Я искала травы для ритуалов зарождения, поддалась мороку двоелуния и оказалась у берега Шиниру. Я потеряла путеводную траву и была вынуждена идти вдоль тракта, потому что боялась сбиться с пути.

— Ты приставала к путникам?

— Да. — Я рассказываю о встрече с двуколкой.

Наместник задумчиво пожевывает верхнюю губу, уставившись на мой шрам, мигрис рядом с ним качает головой. Я вижу по глазам, что моя попытка оправдаться провалилась. Я — маг, я расхаживаю по дорогам Шинироса без разрешения.

— Она пыталась подкупить нас, — говорит смуглый солдат с перчаткой. — Мы нашли в ее карманах свертки с травами, выбросили все.

Лицо наместника темнеет. Он готов сказать что-то резкое, но передумывает, уже открыв рот. Я же готова провалиться сквозь землю. Светловолосый промолчал, но его товарищ не стал. Наверное, тоже из тех, кто ревностно чтит закон.

— Фиур, — после некоторого молчания напоминает о своем присутствии мигрис. — Мы должны обсудить…

— Да-да, помню, — тот несколько раз кивает и отступает в сторону, позволяя своему спутнику пройти. — Иди в дом, Чормала-мигрис. Зови рабриса и… и фиоарну в кухню.

Потом смотрит на меня.

— Тебе повезло, девушка, и твою судьбу я буду решать не сейчас. — Наместник кивает, словно утверждая. — Везите ее в клетки. Пусть держат до моего вызова, но пусть дадут пищу и воду. Мне нужен живой маг.

— Будет сделано, фиур, — склоняет голову светловолосый.

— Потом возвращайтесь. Я одарю вас.

Лица всех троих вспыхивают от удовольствия, а я чувствую, как веревки, обвивающие мое тело, словно становятся все туже.

Клетки. Самое мерзкое место, которое только можно себе представить. Место, откуда вот уже шесть Цветений маги уходят на смерть.

11. ПРАВИТЕЛЬНИЦА

Если есть что-то сильнее боли тела, то это боль сердца. Из меня его словно вырвали. Лишили меня света, который освещал мир вокруг, и теперь я не могу видеть его красок и цветов.