Ветер стихает, вокруг становится тихо. Я поднимаю голову — Черь скрылась за облаком, Чевь готова последовать за ней. Не сходя с тропы, я быстро оглядываю растущие вокруг травы. Дорожная трава нередка в этих местах, возможно, я сумею ее найти. Мне хватило бы пары стеблей, чтобы не сбиться с пути.

Но как назло, я вижу только сорняки. Я опускаюсь на четвереньки, пристально вглядываясь в колышущиеся травинки. Хоть бы стебелек. Но ничего. Черь вслед за сестрой прячется за облаком, и на тропу опускается мрак. Теперь я точно не смогу ничего разглядеть.

Я поднимаюсь на ноги и задумываюсь. По вековечному лесу можно блуждать до конца жизни и не найти выхода. Но я — маг, более того, мне подчиняется вода, а значит, я могу ее почувствовать своим сердцем, а почувствовав, найти ее. Мне не нужно искать ручьи и реки, которые в лесу так же изменчивы, как и деревья. Я хочу найти большую воду, которая протекает вдоль южного края леса и которая наверняка откликнется на мою магию.

Мне нужна Шиниру.

Я берусь за зуб тсыя и закрываю глаза. Неизвестно откуда взявшийся лунный свет падает мне на лицо, не я не позволяю себе удивляться. Чем дольше я в лесу, тем труднее мне будет вернуться. Меня может закружить и отнести куда-нибудь к горам Каменного водопада, а оттуда почувствовать Шиниру мне не поможет даже самая сильная магия. Да и Мастер, прождав положенных два дня, решит, что со мной что-то случилось, а мне не хочется рассказывать ему про морока. Я должна действовать быстро.

Легкий влажный ветерок доносит до меня капли воды. Они падают на мои губы, и я слизываю их языком. Зуб тсыя дергается в моей руке, указывая направление, и я отворачиваюсь от лун и устремляюсь по тропе вперед, не открывая глаз. Темнота жжет мне веки, я слышу звуки и чувствую чьи-то прикосновения, но только крепче сжимаю в руках зуб и иду туда, куда зовет меня магия.

Шум воды все ближе, и вот уже под ногами начинает осыпаться земля, а в воздухе пахнет сыростью. Я открываю глаза, в лицо мне дует холодный ветер с реки. Тропинка уже не кажется серебристой, луны потускнели и готовы спрятаться, уступив место показавшемуся над горизонтом краю солнца. Я шла всю ночь, но не заметила этого. Не почувствовала ни усталости, ни голода, ни жажды. Впереди виднеется край леса, а в за ним несет свои воды стремительная Шиниру. Граница Шинироса, граница Цветущих земель, место, откуда пришли напавшие на деревню Серпетиса разбойники.

Далеко же меня занесло. Чтобы добраться до дома Мастера, на лошади мне придется ехать два дня. Пешком получится еще дольше, но могло бы быть хуже, если бы я оказалась у северной оконечности леса или на западе.

Я выхожу из леса, когда солнце уже выплывает из-за горизонта. Горячий шар греет мне спину, и я вдруг понимаю, что замерзла. Я подхожу к реке, осторожно спускаюсь по крутому берегу до самой воды, зачерпываю, умываюсь. Оглянувшись на лес, я нахожу его почти приветливым. Освещенные солнцем верхушки деревьев снова мне что-то шепчут, но теперь я не различаю их голосов.

Я снова зачерпываю воду и снова умываюсь. Не знаю, как далеко ближайшая деревня, не знаю, как далеко Обводной тракт — дорога, идущая вдоль леса от Шиниру и до самой области Шембучень. Я проверяю фляжку с водой в кармане. Она полна, я почти не пила. Надеясь в ближайшей деревне расспросить о том, как добраться до тракта, я отправляюсь в путь вдоль реки.

Я добираюсь до деревни уже к полудню. Ноги болят, в груди словно притаился ощетинившийся колючками усух. Я совсем отвыкла ходить пешком и потому очень устала. Нечесаные волосы ветер то и дело бросает в лицо. Я даже не думаю о том, как выгляжу после долгого пути. Мне хочется просто упасть на землю и уснуть, вытянув горящие огнем ноги. Не знаю, пустят ли в деревню мага, но я должна попытаться. Возможно, кто-то из местных вскоре решит съездить в Шин, и я надеюсь, что, предложив небольшую магическую помощь, смогу присоединиться. На юге, далеко от бдительного ока владетеля, к магам наверняка должны относиться проще.

Лес приветливо шелестит листвой сбоку дороги, словно приглашая ступить под тенистую сень. Но у меня нет больше дорожной травы, и мне не разобраться теперь в сплетении его тропинок. Голос Шиниру, несущей свои воды с другого боку дороги, далеко не так ласков. Она не зовет — предупреждает своим плеском о том, что близко лучше не подходить.

Течение здесь сильное, вода глубокая. Я ощущаю ее своим магическим чутьем, и она мне не нравится. В Шиниру нет магии, но в ней есть что-то такое, что меня пугает. Темная мутная глубина, готовая обнять неосторожного пловца. Холодные, неживые объятья. Я чувствую воду, я могу повелевать ею, но только не водой великой Шиниру. Еще не родился в мире маг, который мог бы ей повелевать.

Я поднимаюсь на пригорок и оглядываю деревеньку, притулившуюся у излучины реки. Мне даже не требуется останавливаться, чтобы пересчитать домики, их видно как на ладони. Всего две дюжины — небольшие, низенькие, слепленные из глины, набранной тут же, на берегах. Я вижу пару утлых лодчонок на берегу, поодаль пасутся коровы, и через пару десятков шагов я уже слышу мерный стук молота по наковальне. Он гулко разносится в вечернем воздухе, навевая воспоминания о деревне, где я родилась.

Первыми меня замечают мальчишки, примостившиеся с удочками в высоких дудуках у реки. Зеленые стебли, напитываясь водой, растут не по дням, а по часам, и у нас в Шембучени их рубят почти каждый день. Они сладкие и сочные, а еще из сплетенных вместе сушеных стеблей получаются прочные циновки. Сушеные дудуки не боятся влаги, да и большей части грызунов они не по зубам. Ими устилают полы в деревенских домах. Когда циновка становится грязной, ее просто бросают в печь.

Из-за кустов появляются головы самых любопытных, потом привстают и остальные. Двоим малышам доверяют важное дело сообщить о чужаке фиуру, владеющему деревней. Они несутся от реки со всех ног, не забывая иногда оборачиваться и поглядывать на меня. Кажется, я их напугала.

Я приглаживаю волосы руками, отряхиваю корс и бруфу — широкие штаны с завязками у щиколоток и на коленях, пытаюсь придать своему лицу приветливое выражение. Вышедшие мне навстречу двое мужчин вооружены. Я чувствую запах старой крови на их перчатках с боевыми иглами. Принюхавшись, я понимаю, что кровь эта не такая уж и старая. И это меня удивляет.

Может быть, я наткнулась на деревню, откуда прибыл Серпетис? Но постройки целы, и я не вижу вокруг следов боя. Я спускаюсь с пригорка, и мужчины, убедившись в моем намерении, идут вперед. Они не спускают с меня глаз. Я тоже стараюсь не отводить взгляда, иду, раскрыв ладони и чуть вытянув руки вперед в жесте мира. Я не хочу, чтобы они посчитали меня угрозой. Да и какой угрозой может быть измученная, едва стоящая на ногах после ночного и дневного перехода женщина?

Я останавливаюсь у крайнего дома, на дороге, идущей с одного конца деревни к другому. Ветер откидывает с лица волосы, и мужчины уже настолько близко, что мы можем разглядеть друг друга.

Первый, высокий жилистый бородач, прищуривается, цепляясь взглядом за мой шрам. Его лицо красно от пота, волосы мокры, руки покрыты ожогами. Кажется, это деревенский кузнец, и это его молот приветствовал меня своим стуком на пути сюда. Он держит в свободной от перчатки руке друс. Острие алеет в свете заходящего солнца, и я замечаю, как с него в дорожную пыль стекает капелька яда.

Второй, юноша на вид чуть постарше Серпетиса, сжимает в руке короткий меч. Он смотрит на меня ясными карими глазами, но его взгляд не застывает на моем лице — он касается моей одежды, моих рук, моих ног, моих волос. Он оценивает меня, пытаясь распознать друга или врага.

— Я пришла из леса, — говорю я, доставая из-за воротника зуб тсыя, который ношу на шее. — Пожалуйста, позвольте мне остановиться у вас на одну ночь и укажите дорогу к Обводному тракту. Я сбилась с пути. Мне нужно попасть в Шин.

Они останавливаются в десятке шагов от меня, переглядываются, словно решая, кому заговорить первым. Я вижу в глазах кузнеца суеверный страх. Он пожимает плечами и смотрит на зуб тсыя, который я все еще держу в руке. Подняв руку с друсом, указывает на него острием.