– Йен, мы же ещё увидимся? – девушка одёргивает очень узкую юбку, что облепляет её худые бёдра. Не дурнушка, вполне симпатичная, но всё же в иной ситуации я, скорее всего, не уделил бы ей и пары минут.

– Зачем? Мы вроде завершили интервью. Ты разве не удовлетворена им?

Я перекидываю спортивную сумку через плечо и направляюсь в сторону парковки, слыша, как пока позади раздаётся стук каблуков. Журналистка всё же нагоняет меня, и начинается песня, которую я слышал уже сотни раз. Её слова знакомы наизусть, потому что каждое слово обо мне и каждое из этих слов не прошло бы в газетёнке докучливой журналистки цензуру.

Мне совершенно не ясно, к чему эти причитания и обвинения, учитывая, что я не делал намеков на то, что между нами может быть нечто большее, чем одноразовый минет.

В тот вечер, кроме моего недостойного семьи Сандерс поведения, ничто не предвещало беды. Я находился немного на взводе, как и всегда после игры, но благоразумно отказался от продолжения вечера в клубе, зная, что впереди меня ждут новые тренировки, и я планировал отдохнуть перед ними, чтобы войти в свою лучшую форму.

Неожиданно машина, что ехала по встречке, вильнула в мою сторону, и, если бы… Если бы не так много факторов, влияющих на самые худшие ситуации в жизни, я бы остался цел. Скорость, на которой я ехал домой, дождь, что застилал стёкла автомобиля, опустившийся на город вечер. Но избежать аварии не удалось. Увы, стрелка на спидометре зашкаливала, когда я влетел в автомобиль, что выезжал с второстепенной дороги. Всё произошло так стремительно, что в моей памяти почти не отложился момент удара носом о подушку безопасности, треск посыпавшегося лобового стекла и смятый бампер машины. В результате аварии моя левая нога оказалась зажата металлом автомобиля в тиски.

А далее только воспоминания – как разорванное письмо любовницы, которой ты изменил. Вроде фрагменты удалось собрать воедино, но остались пробелы. Тусклый свет в коридоре больницы, куда меня привезла скорая, слова анестезиолога, обращённые ко мне перед тем, как на лицо ложится маска. Пробуждение. Вязкое, как моя кровь, что залила «Мустанг». Я приходил в себя несколько раз, но слабость была такой силы, что утягивала меня обратно в забытьё, а я не смог с ней бороться. Казалось, там, в темноте, что так манила, я мог бы отдохнуть, но меня выплюнуло из неё в суровую реальность.

Когда я пришёл в себя, то сообразил, насколько всё плохо, уже по одному скорбному выражению лиц врачей. Они заверяли меня, что, с учётом аварии, я легко отделался. Всё могло быть гораздо хуже и мне повезло. Ещё пара сантиметров, и тазобедренная кость раскрошилась бы в пыль. Не попади в ту ночь я в руки опытного хирурга, который сумел собрать мою ногу по кусочкам, меня могла бы ждать ампутация. А так, пока, по их прогнозам, мне светит длительное восстановление. Но то, что они отказались от дальнейших прогнозов, говорило мне лишь об одном – они не могут дать гарантию, что я вернусь к нормальному образу жизни, не то что к спорту.

Я ненавидел ожидание. Всё моё прошлое до аварии связано со скоростью, движением и риском. И вот сейчас единственное, на что я способен, – это ждать и пялиться в потолок, не зная, как в итоге срастутся кости и связки. Существование с тростью вместо жизни с клюшкой – это мне грозит?

Учитывая характер травмы, в НХЛ меня поместили в долгосрочный травмированный резерв. Шансов, что я приму участие хотя бы ещё в одной игре этого сезона, не имелось.

– Айс.

Голос друга вывел меня из горьких дум, и я перевёл на него взгляд, испытывая к нему острую ненависть. Какой бы крепкой ни казалась наша дружба, но теперь я не уверен, что она сможет пережить моё поражение и предстоящий спортивный триумф Дентона. Мы играли в одной команде, были товарищами и соперниками одновременно, хотя каждый из нас занимал своё в ней место. Мысли чёрные, едкие и гадкие проникали в сознание. Я поморщился, точно это могло их стереть, испытывая стыд за проявленную слабость.

Кого-либо из членов семьи я видеть категорически не желал. Каждый из них нашёл бы повод обрадоваться, увидев меня прикованным к койке, а сейчас у меня не было сил бороться с ними. Поэтому, когда новости просочились в прессу, я попросил отца позаботиться о том, чтобы никто из родственников сюда вдруг не заявился. Но в моей палате регулярно появлялись члены команды и тренер. С последним мы обсудили сложившуюся ситуацию, но помочь он мне ничем не мог, кроме ободряющего слова. Поэтому я отлично понимал, что всё сказанное в этих стенах не более чем лицемерный страх перед правдой о моём сумрачном будущем.

– Чего тебе?

– Так и будешь утопать в жалости к себе? – интересуется Люк, и я сожалею лишь о том, что не могу сейчас дотянуться до костылей и снести ему башку. Пока лежал в госпитале, тысячу раз успел подумать о том, что моё сегодняшнее состояние – это наказание за собственное мудачье поведение.

– Катись к чертям, Дентон, – посылаю его сквозь сжатые зубы, но друг лишь разваливается на стуле рядом с видом человека, который никуда в этой жизни не спешит.

– Так я уже тут, Айс, наблюдаю, как один из чертей утопает в жалости к себе.

Закатываю глаза, отчётливо понимая, что этот дебил никуда отсюда не уйдёт.

Тогда я ещё не знал, что впереди меня ждёт несколько операций и множество бессонных ночей, сопровождаемых болью, и дней, в течение которых даже встать с постельной койки без посторонней помощи мне не удастся. И всё же моё будущее оставалось неопределённым.

За день до выписки после успешно проведенной операции и положительным прогнозом врачей, которые смогли поставить меня на ноги, мне требовалось определиться, где я буду жить в период реабилитации, и вариантов оказалось немного. Я мог бы остаться в своей квартире в Трайбека, вызывать к себе врачей, медсестёр, реабилитологов и проституток, которые бы скрашивали моё одиночество. Но перспектива подобного досуга на ближайшие месяцы вызвала у меня острый приступ скуки, и, когда отец в очередной раз позвонил справиться о моём состоянии, а заодно пригласил пожить в загородном доме, я всерьёз обдумал это предложение. Но вовсе не потому, что соскучился по кому-то из членов семьи.

Стоя у порога родительского дома, я пытался мысленно вообразить, как сейчас поживает его новая обитательница. В нашу первую встречу, когда нас застукал отец, она выглядела точно пойманное в силки дикое животное. Маленькая лисичка, которой прищемило лапу, смотрела на меня так, словно готова расцарапать мне всё лицо. И сейчас я задавался вопросом: удалось ли деньгам отца огранить этот алмаз, придать ему форму, найти достойную оправу. А когда она отворила дверь, то не только ослепила меня, но и ранила до крови острыми гранями своей красоты.

Похоть и жажда, смешанные с осознанием того, кем она является на самом деле, вызвали за собой внутри меня новые эмоции: злость, ненависть к ней и зависть к собственному отцу. И смотря на эту наглую девицу, кулаки сжимались, а я представлял, как мои пальцы смыкаются на её тонкой шейке и ломают хрупкие позвонки. Но стоило опустить взгляд к губам, и я пропадал: мысли сбивались, оседая тяжёлым комом вниз – в район ширинки. Там набухало, пульсируя, распрямляясь, – и меня уже не волновало, чья она жена. Мне хотелось задрать очередное маленькое платьице, открывающее вид на шикарные ноги, отодвинуть в сторону кусочек ткани и трахать её, пока это желание не ослабеет. Прямо там, в холле отцовского дома.

На долю секунды она заставила меня забыться. Не думать о том, что передо мной корыстная дрянь, готовая лечь под старика ради денег, не думать о том, что теперь мы связаны семейными узами и она носит одну со мной фамилию.

И самое паршивое – я почему-то до сих пор не забыл вкус её губ, хотя с трудом мог припомнить имя последней девушки, с которой переспал. Та сцена, что произошла между нами три года назад, никак не выходила из головы, оставив незаживающий ожог в моей памяти.

Тогда в её глазах вместо ожидаемого ликования девчонки, сорвавшей джекпот, я обнаружил страх и растерянность, на смену которых с появлением отца пришла злость. С другой стороны, она, несомненно, находилась в состоянии опьянения, поэтому мои выводы о её чувствах могут быть и не верны.