– Почему? – удивленно спрашивает Игорь.

– Обычай такой – сначала гостей привечать, накормить, напоить…

– И спать уложить, – смеется Кирилл.

– Оно и верно, – улыбается Пуления Авсеевна, – нук, поторапливайтесь и не боись, никто ваши вещи тут не тронет, среди когалов воров нет, мы не такой народ, чтобы чужое брать.

Прикольно. Наверное, хорошо жить в таком обществе, где никто ни у кого не ворует. Сбрасываю с плеч свою рюкзак и прислоняю к стопке одеял, но на всякий случай достаю из кошелька деньги с карточкой и смартфон и распихиваю по карманам джинсов. Пусть на всякий случай при мне побудут. Кидаю на рюкзак ветровку, худи тоже снимаю, но беру с собой, вдруг похолодает, вечер уж, завязываю рукава кофты вокруг пояса.

– Идемте-идемте, – торопит нас Пуления Авсеевна.

Выходим из шатра и топаем за ней между рядами пестрых шатров. Выводит она нас на поляну к сухому дереву. Дерево огромное высоченное, ствол толстый гладкий давно уже потерял кору и ветви все высохшие, без листьев или хвои, вытянуты кверху и сплетены между собой, образуя круг или колесо. Не только непонятно, что это за порода, да и не определить хвойное оно или лиственное раньше было. Под кроной дерева несколько низких столиков покрыты белой скатертью с вышитыми узорами, уже всё сервировано, готово к трапезе.

– Сначала сюда, умыться с дороги! – кричит нам Аверьян Егорыч.

Он уже успел снять свой охотничий костюм и переоделся в белую рубаху, подпоясанною красным туеском, возле него несколько деревянных ведер с водой и ковшик, тоже деревянный. Рядом с ним несколько девушек с полотенцами и вениками из полыни и трав. Подходим.

– Как с гуся вода, так с тебя худоба, – приговаривает старик, опрокидывая в подставленные ладони каждому из нас по ковшику, – хорошенько и руки мойте и лицо, смывайте дорожную пыль и гоните прочь сущностей, что прицепились к вам в миру. Негоже их тут держать, во святом месте.

С этими словами девушки набрасываются на нас и начинают хлопать своими вениками, злых духов видимо опять из нас изгоняют. Мне становится смешно. Только после ритуала духогонения нам выдают полотенца, чтобы вытереться.

– Всё? Мы теперь чистые? – спрашиваю я у Аверьяна Егорыча.

Но он лишь усмехается.

Прежде чем вернуть полотенце рассматриваю его, оно тоже с вышивкой, орнамент и кажется мне, что там изображены девушки с вениками.

– Добро пожаловать к столу, – приглашает нас Пуления Авсеевна.

Для нас накрыто отдельно. Видимо мы всё ещё не до конца очистились, сторонятся нас, привечают, а близко к себе не подпускают. Присаживаемся попой на ковры вокруг низкого столика. У нас самовар и деревянные блюда со всякой стряпней. Тяну руку к хворосту.

– Дарина, нельзя пока, – Лера хлопает меня по руке и тихонько объясняет, – видишь никто не прикасается к еде, значит, ждут сначала чего-то.

Оглядываю всех, Лера права, ни один человек ещё не взял ничего со стола, руки у всех опущены, все смотрят на главный стол. Мне становится неловко.

За большим столом видимо самые уважаемые люди, седовласые деды с длинными белоснежными бородами. Один из них встает и что-то говорит на своем когальском, обращаясь не только к своим, но и к нам тоже.

– Что он говорит? – шепотом спрашивает Олеся.

– Объявляет о начале Радогощи, подводит итоги уходящего лета, радуется хорошему урожаю, приветствует вас на своей земле, надеется, что с вашим приходом плодовитость улучшится.

– При чем тут мы? – удивляется Олеся.

– Ваше присутствие может способствовать ещё лучшему урожаю на следующий год, – объясняет старик.

– Всё равно ничего непонятно, – смеется Олеся.

Между тем седовласый старик подзывает к себе какого-то мужика, богатырского телосложения, примерно сорока лет, кудрявые волосы всклочены, нос картошкой, смотрит исподлобья и борода с рыжинкой.

– А это жених, у которого свадьба намечена в Радогощь, – переводит нам Аверьян Егорыч.

– Страшный какой, – шепчет мне Олеся.

– У него уже есть две жены, в Радогощь появится третья, – продолжает рассказывать Аверьян Егорыч.

– Как третья? Разве они мусульмане? – вырывается у меня.

– Нет. У когалов это обычное дело, если муж здоров и может обеспечить всех, и если две жены мало плода приносят, то шаман может разрешить взять третью жену, – поясняет Аверьян Егорыч.

– Фигасе, – выдыхаю я. – Вот так порядки.

– А где невеста? – спрашивает Олеся.

– Вон в том шатре, – Аверьян Егорыч показывает пальцем на маленький белый шатер на склоне холма. Он стоит от всех поодаль, окруженный высокой изгородью, на столбах насажены какие-то шашечки. – До свадьбы никому её видеть нельзя.

– Почему? – удивляется Олеся.

– Ну значит так принято, – перебивает её Лера.

Седовласый старик с белой бородой заканчивает свою речь, отпускает жениха и садится за стол, надламывает пирог и тут же все оживают, начинают переговариваются между собой, смеются, берут ватрушки, шанежки. Еды много всякой разной. Тянусь наконец к хворосту.

Пуления Авсеевна разливает из самовара чай по кружкам передает нам.

– Кушайте гости дорогие, у нас тут всё свое и чай на травах, не ваш не магазинский, и мед с целебными травами и варенье, – нахваливает она.

Похоже у них тут всё с травами. Откусываю пирог с рыбой, и там какая-то приправа. Но вкусно, ничего против не скажешь. Меня удивляет, что на каждом столе опять стоит блюдо с высоким куличом, обсыпанном солью и два крашеных яйца по бокам.

– А зачем куличи, не пасха же, – спрашиваю я Аверьяна Егорыча.

– Это символ плодородия, чтобы больше урожая было, зерна и плодов, скота и птицы, чтобы семья разрасталась, – отвечает он.

Сидим, едим пока солнце высоко, но вот оно касается верхушки холма и над поляной раздается барабанный бой. Все тут же встают и кланяются столу.

– Благодарят за вкусную пищу, – поясняет Аверьян Егорыч. – Ну и нам пора, солнышко провожать.

Встаем, идем вместе со всеми к холму, а там уже на вершине горит костер и пляшут в дикой пляске шаманы. Темнеет быстро, вроде вот только светло было, как вдруг махом солнце за холм спряталось и стемнело, повеяло осенним холодом. Ежусь, развязываю с пояса рукава худи и кутаюсь в теплую кофту.

Яркий огонь вспыхивает на вершине и вдруг гигантское охваченное пламенем колесо катится по склону холма в сторону реки. Ветер развевает огненный плащ, колесо подпрыгивает на бугорках и сотни ярких искр рассыпаются в темноте. Красиво.

– Это символ уходящего солнца, – не дожидаясь вопросов, объясняет Аверьян Егорыч. – Как колесо катится, так и солнышко от нас убегает. День на убыль, тепло на холод, жизнь замирает.

Барабанный бой усиливается и кажется, что уже дрожит земля под ногами. Люди вокруг начинают прыгать и плясать, корчится, подражая переодетым в шкуры шаманам и что-то кричат.

– БУМ-БАМ-БУМ-БАМ! – темп ударов нарастает.

Все мельтешит у меня перед глазами и вдруг раздается ужасный грохот похожий на треск скалы, как если бы от землетрясения рушилась гора. В ту же секунду барабанный бой обрывается, словно кто-то невидимый разом рвет мембраны на всех ударных и воцаряется тишина. Люди испуганно смолкают, не кричат уже, не поют, стоят замерев на одном месте, а кто и вовсе уже сидит на своей пятой точке и держится за траву, словно земля сейчас взбрыкнет, и они боятся упасть. И она вздрагивает, резко, обрывисто, будто бы кто-то толкает пласты грунта изнутри. Я не удерживаюсь на ногах и падаю на колени, хватаюсь за то, что попадает под руку, за толстые стебли и меня начинает качать, как пьяную.

– БУМ-БАМ-БУМ-БАМ!

Теперь шум уже идет из-под земли, словно запоздалое приглушенное эхо повторяет все звуки – и барабанный бой, и крики людей – гул нарастает. Земля дрожит, ветер поднимается, свистит в ушах. Хочется зажмуриться, но я смотрю, страшно закрывать глаза. И вдруг на востоке поднимается огромная полная луна и заливает всё вокруг ярким призрачным светом. Из-за того, что она висит очень низко, кажется, что она просто гигантская.