– А я по первому образованию артист, – вдруг выдал Тота. – Я окончил Тбилисский институт культуры, батоно Георгий. – Тут Тота поздоровался по-грузински и ещё сказал несколько слов.

– Вот это да! – удивился зэк. – Так ты знаешь грузинский?

– Немного знал, многое позабыл. Столько лет прошло.

– Так ты артистом не стал?

– Нет. – Голос Тоты оживился.

– Почему?

– Понял, что никогда не стану, как Махмуд Эсамбаев и тем более как Муслим Магомаев.

– Твои кумиры? – ухмылка в тоне Георгия.

– А разве есть такие, кто их не любит, не ценит? – возмутился Тота.

– Здесь есть. Почти все… Хе-хе, так что и ты не болтай, что артист.

Болотаев ничего не сказал, но по гримасе видно, как он недоволен. А Георгий в том же небрежно-надменном тоне продолжает расспрос:

– А какое у тебя второе образование?

– Финансовая академия.

– Вот это да! – удивился Георгий. – Артист-финансист – какая адская смесь. – Он вновь стал оценивающе рассматривать Болотаева, а последний вдруг взмолился:

– Можно письмо на волю?

– Помогут? – искоса глянул Георгий, ухмыльнулся.

– Помогут, – прошептал неуверенно Болотаев.

– А что до самого Севера и Сибири не помогали? Хе-хе, отсюда просто так никто не выбирался, даже декабристы после смерти Николая I, будучи графами и князьями, не смогли.

– Я не декабрист; не бунтарь, не вор и не мошенник.

– Это очень плохо. Для того, кто сюда попал, плохо.

– Я не виноват!

– Все мы так говорим, попав сюда. – Георгий вновь смачно сплюнул. – Отчасти правда в этом есть. Потому что на воле гуляют гораздо худшие представители хомо сапиенса. Однако жребий пал на нас. Не повезло… А впрочем, что бы мы ни болтали, древняя поговорка верна – человек там, куда сам себя поставил… Понял, земляк?

– Ага, – кивнул Тота, – но я ничего не своровал.

– Ничего ты не понял, – стал очень сух голос зэка. – Ты сидишь за крупное мошенничество. Огромные деньги у государства исчезли.

– Не я… – тих голос Тоты.

– Если не ты, то кто-то ведь присвоил, а на тебя повесили… Вроде так получается?

– Конечно, так. Это несправедливо! Я буду писать…

– Ха-ха! – усмехнулся Георгий. – Вот эти кляузы, тем более от чеченца, а идет с вами война… Вот они и загнали тебя сюда, в самое страшное болото.

– Я буду бороться. Я это так не оставлю, – тихо говорил Тота.

– Через двенадцать лет выйдешь и отомстишь?

– Нет! Я здесь не выдержу. Что делать? – ещё глуше и жалобнее голос Тоты.

– Как-то бороться, – подсказывает старый зэк. – Ведь есть родные, близкие.

– В том-то и дело, что родных почти не осталось. Вначале раскулачили. Потом эта депортация, точнее геноцид, когда всех чеченцев выселили в пустыню Казахстана, – почти все померли. И вот вновь одна война, вторая, столько жертв.

– О-о! Беда! – сменился тон Георгия. Он долго о чём-то думал, а потом спросил: – А ты наверняка эту свою обиду где-то прилюдно ляпнул.

– Не «ляпнул», а сказал.

– Во-во. Теперь всё понятно.

– Я правду сказал.

– Здесь это минус, а не плюс.

– Это несправедливо!.. Я буду. – Тут Тота надолго задумался, замолчал и после выдал, как очень большой секрет: – У меня есть знакомые.

– Да? – старый зэк оживился. – А они богаты?

По лицу Болотаева было заметно, что этот вопрос оскорбил его, а Георгий сухо продолжил:

– В России, а тем более здесь только деньги – сила и власть.

– Что делать?

– Что делать? – усмехнулся зэк. – Терпеть.

– Двенадцать с половиной лет?! Терпеть это? Почему я не уехал из этой страны?

– Скулить не надо. Это не поможет, а наоборот.

– Что делать?

– Что делать? Хе-хе! Как Мюнхгаузен за волосы, ты сам себя из этого болота никогда не вытащишь, а ещё хуже будет, если кляузы будешь сочинять. Жалобщиков нигде не любят. Это тебе не Европа, где есть человек и права человека.

– Боже! Как вы мне помогли, – вдруг блеснули глаза Тоты. – В Европу как бы весточку доставить? Одной знакомой.

– Бабе? – усмехнулся зэк.

– Она ценит меня.

– Хе-хе, ценила бы, уже была бы здесь, как жены декабристов.

– Так она не знает.

– А узнает – примчится? И что она сделает?.. Хоть богатая?

– Нет. Но она…

– Любит тебя?.. С кем-нибудь она сейчас, а любит тебя.

Тота ничего не сказал. Нервно задергался.

В это время, как и века назад, зазвонил колокол. Прогулка закончилась, и старый зэк подвел итог:

– Смотри, земляк. Декабристы были графы, князья, и их охраняли такие же графы и князья. Всех истребили. Ныне что сидят, что охраняют – одно отребье, и по-честному, те, кто сидит, по понятиям даже выше. И запомни – это самый центр Сибири, тупиковая глушь. Здесь всё сурово. Почти девять месяцев зима – холод и вьюга по камерам гуляет, а чуть-чуть лето – хуже зимы, когда в тех же камерах комары, слепни и мошкара и тогда о зиме мечтаешь.

– А вы сколько лет здесь? – выдал Тота.

– Всю жизнь, – печально улыбнулся Георгий. – Тебе это не надо.

– Не надо, – просит Болотаев. – Что делать?

– У прокуроров, судей и прочих господ помощи не ищи – ещё хуже сделают.

– Это я уже понял.

– Тогда терпи, земляк. Пока я здесь, поддержу. Но ты более нюни не распускай. Держись, чечен. Не ты первый, и не впервой вы в Сибирь попадаете.

Этот разговор, особенно последние слова старого зэка, задели за какие-то чувства… Буквально по-новому он стал смотреть на этот мир, в котором отныне осталось только два цвета – черный и белый, и этот белый цвет, как белый свет, надо выискивать, о нём мечтать, к нему ползти.

…С самого начала, когда его внезапно арестовали, Тота думал, что это просто какое-то недоразумение и его вот-вот освободят. Однако всё завертелось в таком головокружительном вихре, что он даже не мог толком поверить, что это не сон, а явь. Да, он в тюрьме. И если у других сокамерников следствие длилось месяцами, а то и годами, то его буквально за считаные дни осудили и погнали по этапу.

Он думал, что, попав на зону, на конечный пункт заключения, он начнет как-то действовать и это будет как бы его обратный путь к свободе, который он совершит даже пешком. Хотя бы пешком. Но оказалось, что в его камере временного карантина-изолятора даже шаг, всего один шаг, сделать невозможно – самая изощренная степень издевательства и пытки.

Кто-то ведь это всё просчитал и выдумал, чтобы как можно строже было наказание и чтобы заключённый осознал, что он не человек, и позабыл бы о человечности.

Наверное, так бы с Болотаевым и произошло, если бы не встреча со стариком Георгием, который намекнул: мы земляки – кавказцы. До сих пор я здесь вышку держал, а теперь твоя очередь. Не подведи.

Конечно, для Тоты это сильная встряска и повод для внутренней мобилизации, когда нельзя скулить, а надо зубы до боли и скрежета сжать и постараться всё и вся терпеть. Однако Тота ведь не из этой среды и даже от вида наколок ему уже не по себе. И поэтому он очень рад, что здесь такой влиятельный земляк оказался, а с другой стороны, принимать эстафету он не сможет и не хочет… Вот такое противоречие и так в жизни бывает почти что всегда при более-менее экстремальных ситуациях – это борьба, в этом развитие и от выбора личности многое зависит. И Болотаев, хотя ему этот вопрос напрямую и не задавали, должен был как-то ответить на запрос Георгия, и он однозначно решил, что он не зэк, всё это недоразумение. А Георгию он очень и очень благодарен и будет случай отблагодарит, и этот случай представился.

Что такое праздник и для чего устраиваются праздники?

Праздник – это кульминация события, которая своим торжеством должна затмить в сознании людей или человека все будни и обыденность существования, стереть этот серый фон и гадость, а в памяти останется радость праздника… В общей сложности более сорока лет в заключении. Это срок Святого Георгия – как не отметить такое событие?

Целый месяц готовились к торжеству; репетировали номера, чуть ослабили режим и даже старый актовый зал привели немного в порядок.