Мартин вглядывался, изучал, слушал уверенный молодой голос. Этот человек очень далеко, за миллионы световых лет от дрейфующего «Мозгоеда». Человек Мартину незнаком. Далек от него не только пространственно, но и социально. В распоряжении этого физического благополучного ХУ-объекта целый мир, калейдоскоп возможностей, океан впечатлений. Зачем ему понадобился он, Мартин? Почему этот человек, приветливый, улыбающийся, из своего благоустроенного мира, где он наслаждается уверенностью, гражданской полноценностью и свободой, вмешивается в его, Мартина, жизнь?
Вот так просто. Вмешался и толкнул фигурку. Неудивительно. Все киборги для людей фигурки. Их расставляют на шахматной доске и отправляют в бой. Мартин сразу представил гигантскую доску, едва лишь «Жанет» объяснила ему правила игры. Он двигал свои пешки, коней, ферзя, ладью и думал, что именно так поступают и люди — двигают фигурки. Он тоже был одной из них. Он был средством, а в схватке участвовали люди. Он должен был стать для одной из сторон преимуществом — новым оружием. Когда же получившая преимущество сторона одержит победу, он будет утилизирован. Корделия тогда сняла его с игрового поля и научила двигаться автономно, выбирать между черной и белой клеткой самостоятельно. Игрока, хозяина в голове больше не было. Теперь он сам полноценный, разумный участник, и правила игры другие — человеческие.
Его вернули на доску. Он снова стал пешкой. Его силком толкнули на черную клетку и заставили сделать ход. Он опять средство. Часть плана этого доброжелательного человека, которого никогда прежде не видел. Корделия тоже стала средством. Такой же игровой фигурой. Люди играют не только киборгами, но и своими собратьями. Собратьями даже престижней. Именно этим, престижем, объясняется отсутствие киборгов на Геральдике — приказы исполняют люди. Держать в качестве личного слуги или сексуального партнера киборга - признак неполноценности, неуверенности и бедности. Богатые и уверенные играют только в людей. А этот Александр ван дер Велле богат. И очень уверен.
Что за игру он ведет? Мартин, оцепеневший в своем убежище, мучительно размышлял. Это похищение, как сказал Александр, не более, чем инсценировка. Никто не должен был пострадать. Мартина планировалось обездвижить, поместить в транспортировочный модуль, а затем, после переговоров, вернуть Корделии. Мартин не понимал смысла задуманного. Детектор показывал внушительный процент искренности, но Мартин не верил. Логика не просчитывалась. Разыграть фиктивное похищение, чтобы уберечь Мартина от настоящего? Зачем? Корделия не раз объясняла, что в том мире, в котором ей приходится существовать, любое действие рассматривается как инвестиция, перспективный бизнес-проект. Рассчитываются прибыль и убытки. В чем же прибыль Александра ван дер Велле? Ему нужен не Мартин? Полина права? Ему нужна Корделия?
Инсценировка нужна, чтобы сблизиться с ней. Она необходима ему как средство.
Один из деловых партнеров Корделии как-то пригласил ее на свидание.
— Он в тебя влюблен? — осторожно спросил Мартин.
Корделия печально усмехнулась.
— Он влюблен не в меня, он влюблен в мой холдинг.
Александр хочет с ней играть, двигать по игровому полю как ферзя. Он, Мартин, киборг, знает, что значит быть фигурой. Знает эти ощущения, эти противоречия, эти страхи. Он знает, как покоряться и молчаливо сопротивляться, как вкрадчиво упорно саботировать, как обращать энергию игрока в свою собственную. Ему уже не больно, он привык. Он успеет спрятаться за процессор, отрешиться. Но Корделия человек, она все чувствует. Ей не уйти в кибернетическое беспамятство. Александр сказал, что никто не должен был пострадать… Но Корделия пострадала. Мартин видел кровь на ее лице. Беглый пират, взбунтовавшийся наемник приставил бластер к ее виску. Александр легко распорядился ее чувствами. Пусть бы его план сработал, и Мартин был бы похищен без стрельбы и травм. Пролежал бы несколько суток в гибернации. Розыгрыш. Фальшивка. Но Корделия об этом не знала!
— Я очень боюсь тебя потерять, — сказала она однажды.
Сказала очень тихо, ровно, без эмоциональных перепадов. Но слова, почти неокрашенные, схематичные, врезались в память и проросли.
— Я очень боюсь тебя потерять…
И потеряла. Из-за этого человека — Александра ван дер Велле. Она поверила в утрату, она вернулась туда, на палубу гибнущего «Посейдона», под черный нависающий иллюминатор.
Почему же она тогда плачет?
***
— Он же враг! — более настойчиво повторил Мартин.
Корделия подняла голову.
— Я плачу, потому что у него был шанс.
— Какой шанс?
— Стать творцом. Видишь ли, по моим наблюдениям все люди делятся на три категории. Есть творцы, разрушители и… их можно назвать пищевые трубки. Они ничего не разрушают, но ничего и не создают. Они вроде заготовок, питательной среды, из которой эти самые творцы и разрушители произрастают. Их, этих заготовок, очень много, а творцов и разрушителей мало. Особенно творцов. Александр родился в стане разрушителей, но мог стать творцом. И он хотел им стать. Он был уже в пути.
Мартин сел рядом и спросил.
— Что мне для тебя сделать?
Корделия взглянула на него, взгляд засветился благодарной нежностью. Она обхватила его голову руками и прошептала:
— Живи. Дыши. Будь.
Мартин протянул руку и бережно снял слезинку.
— Ты не виновата, — неожиданно сказал он, — Александр сам так решил. Он человек, а у человека всегда есть выбор.
— Ты прав, выбор есть всегда.
========== 12 ==========
Почему все-таки Аркадия?
Этот вопрос ей не раз задавал Мартин. Гораздо быстрее добраться до Геральдики через Новую Землю или Шии-Раа, где тяжеловесная, многопалубная «Queen Mary» делает остановку. Стоянка около суток. И через три прыжка — орбита Геральдики. На Аркадию «Queen Elisabeth», лайнер той же компании «Botany Bay», прибудет через неделю. И все это время им предстоит провести в ожидании и неопределенности. В опасной неопределенности.
С точки зрения здравого смысла решение безрассудное, гневно отвергнутое и Вадимом, и Конрадом. С молчаливым неодобрением к ним присоединился и Мартин. Корделия чувствовала его тревогу, его настороженность. Она ловила упрек в обращенных к ней фиолетовых глазах. «Ты подвергаешь себя опасности», говорили эти глаза. «Я боюсь за тебя. Боюсь тебя потерять». Поймав один из таких взглядов, она едва не передумала, у самой стойки регистрации, когда посадку уже объявили. Но не сделала этого. А Мартину на его очередной вопрос, почему они все-таки летят на Аркадию, пространно объяснила, что выбор ее продиктован стремлением сбить со следа как врагов, так и журналистов, не оставлявших ее в покое на Новой Москве. Мартин слушал, склонив голову, затем вкрадчиво уточнил:
— 65% искренности. Обычно твой процент колеблется в пределах от 80%. И выше.
— А где остальные 20%?
— А на 20% ты врешь.
— Ах ты… киборг.
Отчасти она действительно лгала. Все эти опасения, касающиеся журналистов, папарацци, преследователей, служили своего рода оправданием. Эти оправдания, логично обустроенные, аргументированные, вполне тянули на заявленные 65%. Это не ложь, это умолчание, намеренная недомолвка. Корделия не договаривала и не признавалась даже себе, что причин, побудивших ее выбрать маршрут через Аркадию, по меньше мере, три или… даже четыре. И две из них взаимоисключающие.
Оправдывая заниженный процент, Корделия упомянула проживающую на Аркадии мать — Катрин Эскот. Мартин ничего о ней не знал (он и о погибших на «Посейдоне» муже и сыне знал очень мало, так как свято соблюдал заключенную между ним и Корделией хартию деликатности «О прошлом вопросов не задавать»), потому что в привычной для него картине мира такие понятия, как мать и отец, относились к категориям абстрактным, почти условным.
Да, была некая женщина, называвшая себя его матерью, носившая имя Эмилии Валентайн, в прошлом известная актриса. Эта женщина появлялась в его жизни несколько раз, неожиданно исчезла, и со временем обратилась в неосязаемый призрак, в воспоминания, в прекрасный миф. Для Мартина она стала идеальным, бестелесным образом, которой давно уже преобразился в одну из фантазий. Обычная метаморфоза, неизменно происходящая в памяти всех сирот, чьи родители в бережно хранимых снах обратились в легенду. Вероятно, Мартин экстраполировал этот процесс легендирования и на нее, Корделию. У нее когда-то были родители, но они точно так же необъяснимо исчезли. Тем более, что эту его гипотезу подтверждал отец, неведомый ему Карлос-Фредерик Трастамара, оставивший Корделии наследство. Геральдийский аристократ, подтверждающий свое право на мифологизацию по всем пунктам. И этот мифологизированный персонаж совершенно затмил второй — мать.
