Мысленно пробую повторить. – А-семьдесят-восьмой. – И?…

В памяти ничего не проявляется. Были бы имена, хоть какая-то цепочка ассоциаций может быть, я и вытащила бы очередной кусочек пазла-воспоминаний. А так… номер – это просто номер, никаких воспоминаний не будит.

А мое имя?

Мэйра, – произношу мысленно, пробую к себе приставить и понимаю, что память все-равно молчит, как будто это – очередной ярлык, другой, не бэ-два-четыре, но тоже ярлык. Странно это все.

Внезапно меня озарило. Сон во сне! Вот что это! Для каждого уровня придумали свой ник, все просто!

Хотя догадка эта и не пробуждает мою память, по-прежнему ничего не помню, но мне становится легче и как-то немного теплее. Даже руки стали меньше дрожать.

Поглядывая на других, а понимают ли они что спят, вдруг замечаю, что сама стала объектом пристального внимания сидящей напротив бабульки.

Прямо чувствую на себе ее ощупывающий взгляд. Хотя она и изредка поглядывает на меня, но эти мгновения ее взгляда я ощущаю как прожектор, безжалостно освещающий всю мою старость и немощность.

Взглянув на нее, я не хочу больше смотреть, неприятное зрелище, и мне страшно даже представить, что я тоже вот так выгляжу.

Внезапно в голове шевельнулось какое-то воспоминание. Кажется тот, а-семьдесят восьмой который, он вроде бы был моим знакомым, может даже другом, что-то нас связывало. Пытаюсь еще напрячь память, но она молчит. Но долго задумываться не получилось.

– Всосали? Глотать не забывали? – опять Янцвек, издевается. – Взяли салфетки, вытерли лица и все остальное и бегом в зал профилактики, там все и узнаете. А грязнули пойдут спать!

Вытирать все остальное? О чем он? Я опять ненадолго поднимаю взгляд и тут же опускаю – как я раньше этого не заметила – у многих пища просто вываливается изо рта, а третий слева, напротив меня, вообще просто льет себе в открытый рот янтарную жидкость, которая благополучно течет ему на грудь и ниже. Лицо у него сосредоточенное, он, видимо “глотает”, пытается, но у него не получается, наверное еще никак не “отморозился”.

Ладно, по этому сценарию, канве, похоже, что мы действительно были в криосне. И может ему, по этому долбаному сценарию опять же, просто надо больше времени для “разморозки”.

Рядом с ним сидит тот противный толстяк. А глаза-то у толстяка оживленные, не как у других. Номер у него, бросаю взгляд и тут же опускаю глаза, номер у него эн-один-три, и он тоже смотрит на меня.

Почему они на меня смотрят?

Поднимаю взгляд и вижу как этот эн-тринадцатый неуклюжим движением руки выбивает кружку у старательного недоразмороженого.

– Иди поспи еще, ге-восемь, – его голос хрипит и булькает. Видно, что говорит он с большим трудом. Толстяк встает, разворачивается, и с напряжением, видно, что говорить ему не просто, я это вижу, начинает какую то мысль. – Ос-с…, – Но больше он сказать ничего и не успел.

– Молчать! – подскочивший как-то неуловимо мгновенно Янцвек ткнул его пальцами в грудь и толстяк захрипел согнувшись.

– Куски идиотов!, – Янцвек прямо-таки нас специально оскорбляет что ли?

– Вам еще нельзя говорить, не готовы. Молчать всем, а то потеряете голоса или будете хрипеть как этот.

Он опять тыкает пальцами, тремя, я рассмотрела, в грудь эн-тринадцатого, и тот начинает хрипеть – дышать чаще, но, что странно, с облегчением на лице.

И что это было? Что за хитрую абилку он себе прикрутил? Три пальца – и наказание и, похоже, какой- то целительный массаж, тычками. Да сон это, конечно! В реале такого не существует! Облегченно вздыхаю и немного успокаиваюсь.

Отстранено отмечаю, что мы действительно почему-то все молчим после процедурной, а до нее же говорили, немного, конечно, но вроде бы нормально? А вот после “тестирования”, чтобы это не значило, все замолчали, даже шептать никто не попробовал. Странно, конечно, но что еще ждать от такой идиотской канвы?

Разворачиваю салфетку полностью и вытираю лицо. Я все-таки тоже успела измазаться, непонятно когда, даже не заметила, что пища по лицу стекает. Вытираясь я почувствовала, что ощущаю не только свои руки, но и их прикосновения, кожу на лице тоже ощущаю, пока еще очень слабо, но лучше бы я и вовсе не нащупала эти жуткие складки кожи. Я опять разволновалась. М-мать, а если, вдруг, это – не сон, то что же со мной, с нами, случилось?

Пока мои мысли метаются в пустых глубинах памяти, мы выбираемся в коридор, старики в серых балахонах, с номерками на груди, и идем в очередную комнату. Опять коридоры, повороты, коридоры и мертвящий синий свет сверху. М-да, на дизайнере видимо решили вообще сэкономить. Архитекторы и дизайнеры сна, наверное жутко занятые, для такой мелочи как экзамен у студентов их, видимо, вообще не нанимают. Или им просто пофиг?

Сейчас идем долго, мне так кажется, но куда и в каком направлении – совершенно не ориентируюсь. Проходим мимо каких-то дверей с непонятными символами, которые ничего не напоминают, да и разглядеть их толком не удается, зрение по-прежнему паршивое.

Зачем тут вообще вставлен долгий путь по коридорам? Совершенно непонятно. Такое впечатление возникает, что мы ходим по кругу в ожидании пока обновится карта канвы для очередного перформанса…

Пока мы идем, замечаю, что идти сейчас мне полегче, и я уже не мерзну так сильно, хотя мурашки озноба нет-нет, да и пробегут по спине.

Наверное запрограммированное состояние улучшения после приема процедур и пищи, – уныло размышляю. Точно идиотская канва.

Тем временем та бабка, которая сверлила меня взглядом, пробирается сквозь толпу и пристраивается рядом. Вот же мочалка старая. Ну и что ей надо от меня? Мало того что мне чертовски неприятно находиться в толпе стариков, так еще и соседство подобной бабки, казалось, говорит мне – смотри, ты такая же как и я, делая сон, если это сон, неправдоподобно реальным.

Пытаюсь ускорить шаги, но не очень то и получается, и она, зараза, не отстает. Когда говорить то можно будет? Я бы ей сказала, чего нибудь этакое “ласковое”, память судорожно напрягается пытаясь подыскать эпитеты но пока ничего не находит.

А это бабка пристроилась справа и идет рядом как-будто мы близкие подруги. Мало мне этой докуки, а тут слева еще и эн-тринадцатый, толстяк, догнал и тоже пошёл рядом со мной. Смотрит на меня искоса. И получается, что каждый сам по себе идет в нашей толпе, а мы идем как бы вместе, втроем.

Ну, блин, достали! Меня что, мёдом намазали? А эти уродские псевдо-пчёлки, совсем не полосатые, а серые, хотят покушать? Я не понимаю их интереса ко мне, но мне это почему-то совершенно не нравится.

А если…, – я замедляю шаг, – …а вдруг я выгляжу лучше чем они? Может поэтому у них повышенный интерес ко мне?

Спотыкаюсь, хватаюсь за грудь и делаю вид, что мне плохо и я не могу идти быстро..

И вдруг чувствую, что этот пухлый гад меня подхватывает за руку и поддерживает. А вот не надо мне твоей непрошенной помощи. Пытаюсь выдернуть свой локоть из его лапы, но это не так-то и просто. Сил у меня мало, рука еле дергается, а толстяк-то, оказывается, гораздо сильнее. Старый урод, отвяжись! – кричу на него, к сожалению мысленно, и опять дергаю руку.

Но этот гребаный эн-тринадцатый сипит, побулькивает, дышит он так, и продолжает меня поддерживать.

– И кто же же это у нас тут такой бодренький?

В этот раз я голос Янцвека прямо таки с облегчением услышала. Опять этот носатый оказался рядом внезапно, раз – и рука толстяка исчезла с моего локтя.

– Эн-тринадцатый, надо же какой прыткий, уже и другим помогаешь. Иди-ка вперед, лидер ты наш, будешь начальником в этой команде убогих.

Янцвек уходит вперед, брезгливо вытирая руки невесть откуда взявшийся салфеткой..

Надо же, прикоснулся к старости! Сука, сами придумали этот сценарий, а теперь он демонстрирует не только ненависть, но и отвращение. Чего он добиться хочет? Как действовать-то нужно в этой уродской канве?