Когда все встали и направились к выходу, зарядил мелкий, противный дождь. Погода стала удручать даже Даню, а уж на Нину она совсем подействовала меланхолически.

Когда все выплыли из дома друг за другом, как тонкий ручеек, Нина еще раз глубоко вздохнула, чтобы хватило сил выглядеть как обычно, и вышла следом за всеми.

Филина машина стояла у ворот дома его бабушки. Все уже столпились около нее, даже бледная тетя Таня, завернутая в простую шаль.

– Ну давай, Филя, удачи на сессии, – шмыгнула носом Туся и привстала на носочки, чтобы обнять брата.

Филя уже год как не жил с родителями, поэтому Туся видела его почти так же редко, как и Нина.

Нинина бабушка поцеловала Филю в щеку – уже давно свои люди. Дедушка похлопал его по плечу, а потом вдруг сказал громко:

– Никита, Женя! – Нина оглянулась. Сначала она увидела подпрыгивающую кепку (потому что Никита при ходьбе немного подпрыгивал), а потом уже и самих молодых парней. Они шли по дороге. – Идите пока во двор, я сейчас освобожусь и подойду.

Нина быстро выкинула их из головы, когда Филя, закончив прощаться со всеми, посмотрел на нее. Она слабо улыбнулась, робко заправила локон за ухо и утонула в Филиных объятиях, которые, к ее невыразимому сожалению, были совсем не долгими. Нина едва успела ощутить тепло его тела, когда он отстранился и еще раз оглядел всех провожающих.

– Рад был повидаться, – сказал он и сел в машину.

Нина мечтала спросить, когда он вернется и вернется ли вообще этим летом, но прекрасно понимала, что вопросом, а точнее – интонацией и взглядом выдаст себя.

– Ты скоро назад? – спросила Туся, вытирая покрасневшие глаза.

– Сессию закрою и вернусь. Ребят привезу. – Он всегда приезжал с друзьями.

Филя завел машину и, сказав на прощание Тусе: «Про пленку помню, в салон завезу», – поднял окно.

Со страшной сердечной тоской Нина наблюдала, как белый «Мерседес» скрывается в утреннем тумане.

Домой Нина не вернулась. Казалось невозможным просто читать, или пить кофе, или играть с дедушкой в шахматы, стараясь абстрагироваться от шумных звуков, долетающих со стройки, когда сердце окружено стеной из ливня слез. Плакать так, как все девочки, уткнувшись в подушку у себя в комнате, она не могла. У Нины была особенность, которую она очень в себе не любила – слезы слишком долго остаются заметными на ее лице. Стоит ей несколько минут поплакать, как глаза опухают на час, а нос краснеет и вовсе на весь день. Все родные сразу все понимают и налетают с вопросами: «Что случилось?» и «Как помочь?» Поэтому плакать (хоть это и случалось редко, хотя бы потому, что поводов было маловато) Нина предпочитала в одиночестве и вдали от всех, кто мог знать, что причина покрасневшего носа в ее случае – это не холод, а слезы.

Натянув на ладони рукава теплого свитера (хоть раз оделась по погоде), она шла к уединенному месту около речки, которое они еще пять лет назад нашли с друзьями. Место это представляло собой небольшой песчаный пляж с невысоким, покрытым зеленью утесом. На краю утеса росло дерево, к которому Филя приделал тарзанку, чтобы веселее было нырять.

Нина взобралась на утес и села прямо у края. Хотела как следует поплакать, чтобы больше к мыслям об уехавшем Филе не возвращаться, но после мелкого дождика трава оказалась сырой, поэтому ощущения были малоприятными – джинсы вмиг промокли.

Нина вскочила, решив, что тогда будет слоняться по берегу и рыдать, но снова полил дождь. Кашемировый свитер намок и перестал согревать. Сжавшись так, чтобы мокрая ткань меньше холодила кожу, Нина поспешила вернуться на дачу, так и не дав своему сердечному горю выйти наружу.

Как только она закрыла за собой калитку, около нее запрыгал Джин. Мокрыми грязными лапами он марал джинсы, поэтому Нина строго сказала ему: «Сидеть!» Умный пес тут же успокоился, хотя хвост его все еще бешено летал из стороны в сторону. Нина нагнулась, провела ладонью по его мокрой макушке, а когда снова поднялась, увидела рабочих, которые торопились к воротам. Видимо, строить сегодня было невозможно, и они отправлялись домой.

Двери дома распахнулись, и дедушка громко прокричал, стараясь заглушить шум усилившегося дождя:

– Ребята! Давайте внутрь! А ты почему мокнешь? – дедушка вдруг увидел Нину. – Ну-ка все в дом! И Джина захвати.

Когда все оказались в теплой прихожей, на полу тут же образовалась лужа.

– Где ты была? – спросил дедушка, пока Нина стягивала промокшие «конверсы».

– Гуляла.

– Нашла время…

Нина пожала плечами и сразу же направилась в свою комнату – принять горячий душ. В гостиной ей пришлось задержаться, чтобы успокоить бабушкины «оханья» по поводу ее «совсем сырого внешнего вида». И тут краем уха Нина услышала разговор в прихожей между дедушкой и рабочими:

– Андрей Георгич, спасибо, да мы не сахарные ведь… Дойдем! – сказал тот, который нахальный. Нина была в этом уверена. Голос другого она и не слышала никогда.

– Гроза – это ведь дело нешуточное! – сказал дедушка своим обычным строгим командирским тоном. – Слышите, как гремит. И ветер… свалится дерево и прямо на вас… Ничего страшного, пересидите, чай попьете. У нас камин горит, а то вы мокрые все…

Гостеприимное приглашение было принято.

В комнате Нина быстро стянула с себя мокрый свитер, джинсы и нырнула под горячий душ… Блаженство! Голова и пальцы на ногах тут же согрелись, а за ними все тело.

После душа Нина хотела закутаться в халат и почитать, но вспомнила, что книгу оставила внизу, у камина, где вчера провела весь вечер. Значит, халат не пойдет, там ведь они… В белых домашних брюках и свитере Нина себе понравилась, и босая, с распущенными по плечам мокрыми волосами, она медленно спустилась.

В гостиной было шумно. На долю секунды Нине даже показалось, что Даня заглянул в гости, но нет. Никита, развалившись в кресле с белой фарфоровой чашкой чая в руке, что-то увлеченно рассказывал бабушке и дедушке. Бабушка смеялась, а в дедушкиных глазах Нина увидела одобрение и радушное отношение к этому мальчишке. Хотя вряд ли правильно называть его мальчишкой. Насколько она могла судить, он на несколько лет был старше ее. Вероятно, уже окончил школу («А он в нее вообще ходил? Разве деревенские учатся?»). Друг его сидел спокойно, выглядел хмурым и молчал, глядя на огонь в камине.

Никита увидел ее первым, потому что сидел лицом ко входу, и Нина могла поспорить на свои любимые книги, что он подумал, до чего она хороша. Он своим привычным нахальным взглядом обвел ее тело сверху вниз. Нине нравилось, когда ею любуются (а сейчас он именно любовался, а не оценивал длину ног или объем бедер), поэтому она, чуть приподняв уголки губ, заправила мокрую прядь за ухо и остановилась у входа.

– А чай еще есть? – спросила она.

– Ниночка! – бабушка встала и направилась к чайнику. – Ну что же ты, кошечка моя, под дождем бегаешь. Смотри, какой шторм… Заболеешь вдруг… Вот большая кружка, подожди, я еще меда побольше положу. Иди к камину, грейся.

Нине не хотелось сидеть с молчаливым другом Никиты, поэтому она покачала головой.

– Я у себя побуду, под одеялом. Возьму только чай. – Она забрала кружку из бабушкиных рук. – И книжку…

А здесь появилась проблема. Книга лежала на подоконнике, прямо за креслом, в котором сидел Никита. Обойти его она не могла, поэтому пришлось обратиться к нему:

– Вы не могли бы, пожалуйста, передать мне вот ту книгу…

Никита с готовностью выполнил просьбу, но перед тем, как отдать Нине то, что она просила, он картинно поклонился и сказал:

– Прошу, мадам.

– Мадемуазель. Мадам – это замужняя дама, – поправила Нина.

– Ах, пардон! Прощения просим, мы в тонкостях не сильны!

Затем он порывисто встал на одно колено и протянул ей книгу:

– Пожалуйста, мадемуазель!

Нина подумала: «Господи, какой клоун. На Даню похож…» – сунула книгу под мышку и с Джином и кружкой чая ушла к себе.