Можно бесконечно долго говорить о Китае, но из головы не выходит одно место. Конечно, рискую насмешить альпинистов своим выбором, но у меня это горы Шаолиня. Едва я взглянул на них, как они обняли своими шероховатыми ладонями мое сердце, заняв внутри все пространство, поднявшись молчаливой глыбой со дна и силясь дотянуться до тугих, нежно склонившихся к ним пухлыми боками туч.

Когда я стоял на небольшой площадке перед храмовыми воротами и увидел их впервые, в терабайтах памяти отыскались в момент воспоминания о том, как мой дед пел про "целовали облака слегка", и о тучке, прикорнувшей на груди утёса, Лермонтова. И осознание того, что я стою на камнях, которым не одна сотня лет и которые помнят, как       мозолистые руки строителей их укладывали здесь ребро к ребру, а затем ноги монахов полировали их поверхность, монотонно отрабатывая мастерство, словом, на тех самых камнях, которые помнят рождение легенды, – странным образом смешивалось с памятью моего детства, вроде бы даже и не связанной никаким образом с этим местом.

От такого немного кружилась голова, и я чувствовал вечную связь со всем человечеством. Мир казался необъятным, сердце замирало, пока мозг пытался переварить неизведанное ощущение и разложить его по полкам прежнего опыта, но подходящих стереотипов не было. Я всю жизнь прожил в суровом Красноярске, был знаком только со жгучими запредельными морозами, короткими торопливыми поцелуями лета и пристальным гопническим взглядом, зыркающим на тебя из-за каждого угла.

Класса с седьмого у меня появились причины думать, что, если хочу жить, надо уезжать, желательно из России. После школы пошел учиться в пед, про который у нас ходили шутки, что пед для педиков. Никто, конечно, не знал о моей склонности, но то, что люди думают о гомосексуализме, и так понятно, а тем более у нас. Злость и спермотоксикоз были жесткими двигателями моего личностного роста в те времена, которые не дали мне сломаться, утонуть в суицидальных мыслях и одиночестве.

А Китай манил своими торговыми отношениями, как цыганка, и категорически представлялся раем на земле – после бессонных ночей за чтением "Героин: ты пристрастился?"

Но, попав сюда, я быстро понял, что этот экономический рай слишком сильно смахивает на рабство. Вопреки специальности я поехал по контракту от модельного агентства – ни школа, ни, тем более, детский сад не вязались с моим представлением о свободе. Заключенный со мной контракт в агентстве, по большому счету, оказался липой – я все равно был нелегалом, однако, китайская сторона попыталась меня убедить в обратном и урезать края моей выстраданной годами лишений свободы многочисленными ограничениями.

Мне велели не выходить без надобности из квартиры, которую со мной делили еще парень и девушка, ибо на улице небезопасно и полиция. Также мне строго запрещалось знакомиться на съёмках с моделями из других агентств и добавлять кого-то к себе в Вичат1 – телефоны строго инспектировали после работы и грозили расторжением контракта. А зачем я тогда приехал?

В первый же месяц я максимально прояснил весь этот пиздёж, познакомившись со всеми или почти со всеми соседями во дворе и наврав им, что я тичер, обшарив близлежащие улицы на предмет китайской и европейской еды, и заполировав это добавлением русскоязычных сообществ с товарищами по несчастью (или наоборот? – я тогда ещё не решил) в Вичат. Менеджерам улыбался, контакты моделей и агентов на шабашку за обедом записывал в блокнот, свободными вечерами искал в клубах своё счастье, отбиваясь от настырных китаянок, повисающих на шее после двух ломанных слов на английском.

Но счастье не находилось. Мой рай рушился на глазах от понимания того, что китайское общество еще более патриархально и еще жестче регламентировано, чем российское. Из русских (в общем, славян) мне попадались только матерые гетеросексуалы, хоть и хорошие парни. Иностранцев среди моделей в моем городе было не так много, а геи среди тичеров, если и были, то, видно, лихо маскировались на фоне недавнего скандала с участием педофила-иностранца в детсаду.

И вот, сменив гоповский прищур из-за угла на невыносимое навязчивое внимание к моим светлым волосам и голубым глазам со стороны китайцев, я научился прятать лицо под стеклами солнечных очков и маской не хуже голливудской селебрити, вооружился спасительным заклинанием тинбудон2 и на третьем месяце своего небольшого контракта решил развеяться и съездить в храмовый комплекс Шаолинь.

Я приехал самым ранним рейсовым автобусом из Чженчжоу. Пока народа было не так много, за несколько минут оплатил входной билет, прихватил карту местности, прошел через навороченный лабиринт рамок металлоискателей и по гладкому асфальту вышел прямиком к повороту на гостиничный комплекс, белыми глиняными стенами и невысокими домиками напомнивший мне хатки на Таманском побережье в России.

В девять утра я уже стоял перед входом на территорию главного храма, сверкая белоснежными шортами, такой же майкой и кепкой и отказывающейся принимать загар по-сибирски светлой кожей. Сейчас я сверкал еще и зубами, потому что пришлось снять маску, чтобы выпить свежевыжатого сока из дыни и апельсинов из ближайшей палатки.

Улицы неотвратимо наполнялись туристами, в основном, китайцами, но я так же опознал русских, американцев и немцев. Заметив, что начинаю отсвечивать сильнее, чем местные достопримечательности, я натянул маску назад. В голове мелькнула мысль, что надо поторапливаться, иначе очередь на канатку начнет расти, как на дрожжах, и тогда я не успею обойти все, что хочу. Но китайцы, несмотря на ранний час, лениво сидели и стояли вокруг, неспешно перемещались по дорожкам, заражая меня своей безмятежностью, и я вспомнил, что взял комнату в гостинице, а за два дня-то точно всё обойду.

Решительно развернувшись ко входу в храм, я тут же влетел в кого-то.

– Дуибучи3, – пробормотал я, придерживая свободной рукой чьё-то худое плечо.

– Мейши-мейши4, – улыбнулся мне парень, и я пожалел, что он шагнул назад. Он был худеньким, как большинство местных молодых ребят здесь, почти с меня ростом, и такой прекрасной улыбки я, кажется, никогда не видел. Она была открытой, со смесью восхищения и любопытства. Чёрные волосы были собраны со лба резинкой в корейском стиле. Черты лица крупные. Не по-китайски большие глаза, внешними уголками чуть оттянутые к вискам. Гладкие выступы скул и ровно вытесанные линии щёк без пушка или щетины. Парень был красавчиком.

– Всё в порядке? – спросил я, чтобы начать беседу, потому что он, на мою радость, топтался на месте и не спешил уходить, не перекинувшись парой слов с иностранцем.

Смекнув, что на обаяние, флирт, интеллектуальный подкат издалека у нас не хватит ни времени, ни, возможно, словарного запаса на английском, я решил действовать прямо и грубо. Солнечные очки и маска отправились в рюкзак, и взгляду моего маленького незнакомца предстало безупречно-европейское лицо и никогда не подводившие меня в Китае незабываемо голубые глаза. У нас в Сибири таких бледных в крупных веснушках задротов с рыжими вихрами отбраковывали без зазрения совести. А тут где-то на второй неделе бесконечных вздохов шай гы5 как от женщин, так и от мужчин (!), я смирился со своей невъебенностью и стал уже без сарказма оценивать свою внешность именно так.

Улыбка на мгновение исчезла с лица парнишки, он широко распахнул на меня свои чёрные блестящие, словно с искорками кварца, глазищи. Удовлетворенно хмыкнув на положенное мне шай гы, я задрал обтягивающую майку, как делают китайцы в жару, обнажая свой six pack. Ну, ок, может, не совсем уж six pack, но, судя по тому, как пацан облизал мой торс влажным взглядом, я понял, что оба попадания – точно в цель. Хотя кто их разберет, может, просто я для него диковинный иностранный сувенир.