Ее первым вопросом было не «что ты здесь делаешь?» и не «давно ли ты спишь на полу прачечной?», а «кто ты по гороскопу?» Она просто начала светскую беседу, элегантными движениями загружая белье в стирку, как будто ничего другого и не ожидала тут увидеть.

– Рыба.

– Кто ты по китайскому гороскопу?

– А. Дракон.

– О-о-о-о-о… – Она оторвалась от мерного стаканчика, в который наливала ополаскиватель. – Значит, тебе сорок два?

– Да. Откуда ты знаешь?

– Я тоже дракон, и мне тридцать. Мы совместимы. Есть хочешь?

– Дико. Я же пропустила ужин с куратором.

– Когда?

– Сейчас. Вернее, без понятия. Должен был быть в семь. Ты не знала?

– Я не слежу за общественной жизнью. Но куратора, конечно, динамить не стоило… Черт…

Принцесса посмотрела на часы в телефоне и по ее лицу было ясно, что сделанного не исправишь. Я вспомнила:

– Но завтра он проводит еще какую-то ретроспективу китайского совриска.

– Отлично, – воспрянула Принцесса. – Значит, завтра сходим на ретроспективу, а сейчас пойдем в пельменную.

Заныканная на соседней улице пельменная явно была заведением для местных: никто не кричал в мегафон на входе – сразу и не поймешь, что здесь вообще чем-то торгуют. Принцесса заказала на свой вкус, и мы встали в очередь к окошку, из которого раздавали заказы, как в школьной столовой.

Сели за столик, огороженный ширмой в углу. Принцесса наполнила маленькое блюдце соевым соусом из фарфорового чайника и добавила в него ложечку пряной пасты из розетки с чили. Я все повторила за ней, как ритуал.

– О боже… это вкусно!

– Конечно, вкусно, – подняла брови Принцесса. – Этому заведению почти сто лет. Здесь настоящие, нетуристические пельмени.

– Не-е-е-ет, ты не понимаешь. Это первая вкусная еда, которую я здесь попробовала. Я умираю от голода с момента приезда. Я буду ходить сюда каждый день!

Принцесса взглянула на меня со смесью любопытства и жалости.

– Ладно, западный человек. Покажу тебе еще несколько мест. Дай свой вичат.

– У меня нет вичата.

– Как же ты со всеми общаешься?

– Никак. Я только сегодня купила местный номер.

– Дай я тебе установлю.

Принцесса умудрялась одновременно колдовать в телефоне и изящно есть, ловко орудуя палочками в тарелке и соуснице. Я же боролась с каждым пельменем, как с Чужим, роняя его в соус, протыкая и подвергая прочим пыткам прежде, чем наконец съесть истерзанным и расчлененным.

– Какой у тебя номер? А… ладно. – Принцесса с интересом взглянула на майн кампф с пельменем и сама позвонила с моего телефона на свой.

– Ого! – замерла она, не донеся пельмень до рта. – Какой у тебя крутой номер телефона!

– Да, я знаю. Очень простой.

– Ну да… Только иностранка могла согласиться на номер с шестью четверками.

– Почему?

– «Четыре» по-китайски звучит так же, как «смерть» – несчастливая цифра. Ты заметила, что у нас в гостинице, например, в лифте нет четвертого этажа?

– Да?.. А я радовалась – такой удачный номер, легко запоминается…

– Всех китайцев он будет приводить в ужас. Столько смерти в одном маленьком айфоне!

По дороге в гостиницу мы купили вина и пошли распивать его в бар на крыше с великолепным видом, мусорное подобие которого утром разорила уборщица. Небоскребы пульсировали кислотной кардиограммой в вечернем небе. Принцесса уверенно прошла к самому козырному столику на краю крыши и расставила на нем вино и бокалы, прихваченные из студии.

– А… нас не прогонят? – я оглянулась на пафосный бар, официантов во фраках и нарядную публику, распивающую коктейли по цене тонны скетч-буков.

– Они привыкли. Мы же художники, – Принцесса произнесла «художники» в значении «короли мира».

Мы разговорились, я стала расспрашивать ее, откуда она и что с ней было в жизни до этого момента.

Шанхайская Принцесса провела детство в идиллической аркадии среди рек, холмов и туманов, словно сошедших со свитков китайской живописи. Она показала мне ролики из последней поездки к родителям на остров: они с матерью собирают личи хитроумным приспособлением на длинной палке; светляки то вспыхивают, то потухают в ночном саду; Принцесса с отцом исполняют тайцзы у храма, поросшего мхом, а вокруг них бегает колченогая собака; луна отражается в луже; бабушка сидит в кресле, по ее тени скачет лягушка, Принцесса подставляет ладонь, сажает лягушку к бабушке на колени и говорит что-то на китайском. Они смеются.

– Что ты ей сказала?

– Это старая семейная шутка. Когда я была маленькой, бабушка говорила: «Будешь плакать – из коленки выйдет жаба».

– Ты верила?

– Конечно. Вокруг было полным-полно жаб и плачущих детей. Я была уверена, что одно вышло из другого.

– А почему она так говорила?

– Это из сказки про лунную лягушку. Бабушка мне ее читала. Я очень любила страшные сказки.

– О, я тоже. Расскажи!

– Там так. Из нарыва на колене бездетной женщины выкатилось яйцо, и из него вылупился сынок – вонючая жаба.

– О! Продолжай.

– Муж женщины отвел сына-жабу в лес и повалил на него дерево. Но тот вскоре вернулся и дерево на себе припер. Тогда отец попытался раздавить его валунами, но тот тупо тащил на спине все, чем ни пришибут. В общем, Жаба остался жить и даже вытребовал себе невесту. Все его ненавидели, а невеста – пуще всех. Но от плача Жабы гибли рисовые поля, и он этим всех шантажировал. Женился. Ходил каждый день работать в поле, а жена думает – как же он там работает? Он же жаба!

– Да, и как?

– Она пошла за ним подсматривать. И увидела там ученого красавца – сам лежит с книгой, а множество духов за него в поле трудится. Тогда она нашла его жабью кожу и сожгла ее.

– А-а-а… У нас есть похожая сказка, только все наоборот: жаба – это неземная женщина. Так, а луна при чем?

– Терпение!.. Он, как узнал, что жена сожгла шкурку, очень расстроился. Говорит – теперь я умру мучительной смертью! Ты должна готовить мое тело на пару семь дней – тогда я снова стану лягушкой. Но жена варила его только четыре дня, пока он наконец не умер, а потом закопала его.

– Что с этой женщиной не так?

– Ну, может, она не хотела жить с жабой! Типа, лучше уж вдовой, чем так. Закопала труп, пока он не обратился. Но тут, знаешь, все хороши… Ночью он выполз из могилы зомбожабой, забрался через окно к жене в постель и прыгнул ей между глаз. И как она ни пыталась содрать его с лица – все тщетно. Той же ночью она ушла подальше от всех – не показываться же людям на глаза с жабой на лице? Ну и умерла где-то в глуши от позора и потери лица. Тогда Жаба слез с нее и, перескакивая с горы на гору, допрыгнул до луны и сел на лицо ей. Так с тех пор там и сидит.

– Потрясающе. Значит, на луне сидит жаба-зомбак из яйца на коленке?

– Типа того… Ну и вот. Бабушка грустила, что я уеду. А я сказала, чтоб не плакала, не то жаба запрыгнет обратно в коленку.

Ночной бар на крыше постепенно наполнялся людьми. Небоскребы за рекой вспыхивали, переливались и перемигивались неоновой азбукой Морзе, будто посылали в космос сигналы о межгалактической дискотеке.

– И давно ты давно уехала от родителей? Сколько уже в Шанхае?

– Не знаю, лет десять… – Принцесса прищурилась, рассматривая ночную панораму сквозь бокал. – Моя мать очень хотела мальчика.

– Почему?

– Она считала, что девочки выходят замуж и уезжают. Ну или не выходят замуж и уезжают – как я. А родителей на старости лет содержат только сыновья. Она даже ходила в особый храм просить у богов сына.

– Что за храм?

– Круглое такое здание с барельефами. На барельефах – много-много маленьких мальчиков. Все чем-то заняты – играют, бегают, прыгают… У каждого торчит из раскрашенных штанов доказательство того, что он – пацан. Женщина должна отломать маленький пенис и съесть, чтобы забеременеть мальчиком. И вот. Мать ходила, давилась причиндалом из гипса… А родилась я.