Караваны, входящие в город по мосту, должны были заплатить особую пошлину за возможность торговать на местном базаре.
Улицы города, кривые и узкие, похожие для чужаков на загадочные лабиринты, для местного люда привычные и знакомые до невесомой пылинки и мелкой выбоинки. Немощёные улочки, зимой слякотные и скользкие, а летом источающие сухой жар, были привычны жителям Мавераннахра, поскольку других они никогда не видели.
Арыки протекали по дворам за дувалами, чтобы за каждой каплей воды хозяйки не выскакивали на улицу. На окраине городка, на берегу Акдарьи стояло два больших чигиря, наполнявших водой сардобу, питающую городские арыки. Люди не замечали слякоти зимой и духоты летом, ходили по улицам и знали каждого жителя если не по имени, то уж в лицо обязательно. Домов за высокими дувалами видно не было, никто не стремился выставлять напоказ свой достаток для зависти или нищету для досужих сплетен. Изредка через дувал свешивалась лоза винограда или кудрявая тень дуба пятнала улицу небывалым узором благодатной тени.
Различали дома по воротам и калиткам, однообразные дувалы, окружающие их, ничем не выделялись. Найти нужного человека можно по особенным воротам или приметной калитке. Здесь каждый старался украсить их если не замысловатой резьбой, то какой-то особенной меткой, запоминающейся чудинкой. Один окрашивал ворота жёлто-оранжевой охрой, залегающей мощными пластами на обрывистых берегах Акдарьи. Другой навешивал узорчатую ручку на калитку. Третий расписывал аятами из Корана. На некоторых воротах были металлическое кольцо и узкая полоска железа. На звонкий стук выходил хозяин или его сын, но обязательно мужчина. А вот деревянный молоток вызывал к калитке женщину: пришли соседки посплетничать или попросить какую-либо мелочь в долг.
По улицам свободно могла проехать арба, запряжённая парой волов, мало ли что понадобится в хозяйстве. Чаще всего улицы были шириной два-три кари. Почему так тесно лепились дома в восточных городах, никто не знал, но продолжали строить и жить по старинке. Дома окнами на улицу не высовывались, всё самое интересное было за дувалом.
Между строениями, через десять-пятнадцать домов зияли пустыри, окруженные неприхотливыми тополями, выстроившимися плотной стеной и дающими прохладу. Арыки, журчали водой, пересекающей пустыри, деловито и мелодично позванивая в своём тесном ложе. По бережкам арыка робко пробивалась трава. Её нещадно поедали бараны с отвисшими курдюками, пасущиеся под присмотром босоногих мальчишек.
Пустыри – место, где резвились и играли детишки – в куликашки побегать, в лянгу поиграть, показать свою ловкость и удаль. Некоторые мальчишки лянгу могли держать так долго на ноге, что игроки уставали ждать: да когда же этот бола устанет наконец и уронит желанный кожаный ошмёток в пыль? Взрослые собирались в тени для серьёзных разговоров.
Почтенные аксакалы, попивая зелёный чай в чайхане и вспоминая детство, хвастались, что лянгу держали от утренней молитвы до полуденной. Окружающие поддакивали, но мало кто верил россказням: за это время игрок не только уставал, но и задыхался от жажды, а без воды какая лянга? А то и родители позовут для срочной работы – прощай, любимая игра! Девочек среди играющих немного, они самозабвенно качались на качелях или загадывали друг другу загадки,
отгадки на которые все давным-давно знали, но резвились они только под присмотром своих старших братьев. Как водится, лет до восьми-девяти, а потом – платок на голову и сиди дома, жди женихов.
Дворец султана прятался за высокой стеной, сложенной из сырцового кирпича. Никому в голову не могла прийти нелепая мысль построить дувал из жжёного кирпича, даже султану. Дорого, затейливо, привлекательно для воров, грабителей и жадных родственников. Вся роскошь в виде изящного дворца, садов, фонтанов, изразцовых стен и резных деревянных колонн была внутри.
Не каждый житель города мог туда зайти, только по особому приказу и не в гости на чай со слоёной лепёшкой, а для срочной работы. Счастливец, побывавший во дворце, рассказывал о невиданных чудесах, привирая если не половину, то не меньше четверти рассказа. Говорил, закатывая в восторге глаза, о павлинах с распушёнными хвостами, сияющими всеми цветами радуги. О глубоких хаузах, выложенных разноцветной глазурованной плиткой, наполненных холодной прозрачной водой. С завистью рассказывал о дорожках, выложенных узорными плитками песчаника. О белых лебедях с крутыми изогнутыми шеями, о гуриях, прекрасных, как полная луна!
Но больше всего лгунишка сочинял нелепостей о вкуснейших сладостях, которыми он объедался по настоянию управляющего. Никто этому не верил: все знали, что никого во дворце не кормили на убой. Голодным не оставляли, но потчевали едой обыкновенной, какую жена может приготовить. Пресная самса с зеленью, мастава, лепёшка, не слоёная и не патыр. Но разве запретишь кому-то покрасоваться невероятным, небывалым рассказом? Сочинителю внимание, а соседям интересно.
Безыскусные вруны становились посмешищем для окружающих, и доброхоты нет-нет да напомнят о том, как Мурада-гончара сам султан одарил золототканым бухарским халатом. Подарок Джанибек-султан вручил гончару за укрощение непокорного ахалтекинца. На этого зверя, уверял словоохотливый гончар, боялись сесть все султанские конюхи. Но Мурад-джигит был великим наездником: сподобился и укротил! К сожалению соседей, халата этого никто не видел, поскольку ложь на тело не натянешь! И кроме осла, никакой ездовой скотины у него не было! Появляясь в чайхане в задрипанном засаленном халате, Мурад вызывал многочисленные вопросы и едкие насмешки:
– Мурад, а где золототканый халат? Или золото с него дождём вчерашним смыло? То-то сегодня все тропинки возле чайханы блестят! Пойди, подбери, а то украдут лихие люди! – после чего неизменно раздавался громовой хохот в десять глоток! Да что взять с простых ремесленников – только во сне, пожалуй, могли надеяться они на такие подарки!
Тот и сам был не рад, что попал на язык, так думать надо, если есть чем!
Рядом с оградой дворца на площади стояла соборная мечеть, в которую ходили султанские чиновники и немногочисленные городские беки. Неподалёку возвышался минарет, в фонаре которого пять раз в день появлялся муэдзин, созывая на молитву правоверных. Считается, что первым муэдзином был абиссинец Билял ибн Рабах, имевший зычный голос, слышный на окраинах Медины. Иногда муэдзинами назначали слепых мальчиков, которые не должны видеть, что происходит во дворах и на улицах, а самое важное: они не могли глазеть на женщин без покрывала.
Афарикентский муэдзин был зрячий, голос имел пронзительный и звонкий, слышный даже в крепости Дубасия! Любому афарикентцу в соборную мечеть дорога была открыта, но люди предпочитали молиться в своей махалле. Городская мечеть, по меркам Бухары или Самарканда, была простенькой, без величественного портала, украшенного бирюзовой плиткой цвета весеннего неба. Пятничная молитва неукоснительно проводилась при большом стечении народа, разодетого в богатые бархатные и шёлковые халаты. А что красоваться-то – люди знали, у кого дома тараканы от голода разбежались, а у кого мыши толще муллы по углам кладовой прячутся?
Молившиеся приносили с собой саджжада, на него мусульманин становился во время молитвы. Кто побогаче, приводили специального слугу – фарраша, расстилающего молитвенный коврик. Саджжада были у всех разные, можно было и без коврика помолиться, мечеть усилиями муллы за счёт вакфа вся устлана коврами, но многие считали это признаком особого благочестия. Хотя Коран предписывал только одно – чтобы место для молитвы было чистым.
Без чайханы не обходилась ни одна махалля. Это было место отдыха мужчин, женщинам и детям вход в чайхану заказан. Здесь они могли поговорить обо всём на свете: от любимой перепёлки до прибавления в султанском семействе. Можно было тихо посидеть после трудового дня, помолчать, послушать соседей или чужих людей. Много рассказов можно было услышать от проезжающих купцов и погонщиков верблюдов. Жаль, что не всегда верилось незнакомым путешественникам. Что и говорить – правда о далёких странах, лежащих за безводными жаркими пустынями, перемежалась с замысловатыми выдумками. Погонщик в изодранном халате описывал себя защитником и спасителем прекрасной, словно райская пери, черноокой красавицы. Толстый и лысый караванщик, еле передвигающийся из-за безмерно жирного брюха, становился победителем сотни разбойников, вооружённых острыми саблями и страшными, как дивы из сказки.
