– Не дам! – говорю я и вдыхаю карамельный запах гривы.

– Она же старая совсем, ее из милосердия кончить надо! Дурень ты, братец! – смеется Андрей, мой третий брат, которому еще рано назначать удел.

Мне тоже рано. Андрей Дмитриевич всего на два года меня старше, мы с ним похожи: оба русые, безбородые, длинношеие и худющие. «Ветер качает» – это про нас. Но Андрюша во всем удачливее меня. И в учебе, и в седле. Он уже на службе, был замечен польским ипатом – лихостью выделился.

– Нет! – отвечаю я.

Лошадь я им не отдам.

– Зря, что ли, гнали?

– Не позволю, и все тут!

– Тьфу! – сдается Василий, и братья разворачиваются.

Отцу подают свежего коня.

– За мной! – весело кричит князь. – Научу вас, сынки, охотиться!

Охотничья ватага направляется обратно в лес, теперь ее возглавляет отец.

Один из всадников отстает. Он немногим старше меня, высокий, худой и подвижный. Борода не выросла, бритая голова прикрыта круглой шапочкой, из-под застегнутой на груди накидки торчит черный воротник. Он хочет потеснить Савелия, но конь не слушается седока, пятится. Савелий стоит, как стоял.

– А ну, перекрестись, смерд!

Охотник выпрямляется в седле, потом наклоняется, словно пытается клюнуть Савелия в темя крючковатым, как-будто сломанным, носом. Я узнаю его. Это сын нашего соседа, боярина Романа, школяр Ян. Он учится в университете, а сейчас отпускное время, вот он и приехал домой. Помню, он задирал меня маленького, а сейчас делает вид, что не узнал.

Савелий глаз не прячет и напоказ широко крестится левым польским крестом. Вроде и смотрит без издевки, но что-то во взгляде серых глаз ярит всадника. Тот шипит ругательство и хлещет коня. Савелий смотрит ему вслед все тем же спокойным твердым взглядом.

Карамельная лошадка постепенно успокаивается.

– Отпусти ее, – велит Савелий, его взгляд полон тоски.

– И куда она пойдет?

С сожалением размыкаю руки. Савелий не отвечает, но я сам вижу, что слепая лошадь, спотыкаясь, бредет в сторону болота.

– Я возьмусь нянькать тебя, отрок, – говорит Савелий.

Я неожиданно этому рад.

***

Избушка Савелия стоит на отшибе, у самого леса. Изгородь украшена огромными бурыми букетами папоротника, я с изумлением рассматриваю их. Похожие на перья гигантских птиц листья давно засохли, осыпаются.

– То старуха моя… – поясняет Савелий, указав на ограду. – Нечистую силу отваживала.

Мы проходим к двери мимо низеньких яблонь-первогодок.

– На ту половину двора не ходи, – предупреждает дядька. – Там у меня пчельник.

Обутой в лапоть ногой Савелий сгребает пыль, разравнивает ее.

– Вот те первая задачка. Представь себя на крыше хаты. Сможешь двор нарисовать?

Дядька поднимает с земли и сует мне хворостину. Я послушно рисую квадрат избы, квадрат двора, баню, сараи, точками помечаю ульи и рисую маленькие деревца – яблони.

– Хорошо! – Савелий стирает мой рисунок. – Теперь нарисуй отцовские владения. «Прикол-звезда» – вверху.

Я шарю глазами по ясному небу, и Савелий приходит на помощь:

– Вон там она! Начни с реки.

Прутом вывожу кривую линию – Двина.

– Велиж обозначь кружком. Так. Мы где?

– Кто мы?

– Веска наша.

– Березуха вот здесь, – я ставлю точку в вершке от Велижа.

– Эх хватанул ты расстояние! Ладно. Какие города отцовские знаешь? На каких реках? Сразу рисуй. Ближайший?

– Усвяты на Усвяче.

Я ставлю точку и веду линию реки сверху вниз к Двине.

– Как далеко?

– Два дня пути.

– А за Усвятами что?

– Узкое на Ловати, – отвечаю и, не дожидаясь вопроса, уточняю: – Еще полдня по тракту через болота.

Я провожу еще одну линию снизу вверх, рядом с нарисованной.

Савелий морщится:

– Реки, пожалуй, не такие прямые. И в чем смысл двух таких владений рядом?

– Торговля, – как на уроке, отвечаю я, – по Ловати с Новгородом, по Двине с немцами.

– А самый дальний город?

– Жижецк, больше семидесяти верст до него.

Я, высунув кончик языка, старательно веду кривую извилистую линию Жижицы из правого верхнего угла рисунка к Двине.

Савелий щурит глаз, оценивает рисунок. Вроде доволен.

– Ладно, соседей опиши. Вот здесь кто?

Он лаптем показывает пустое место на земле справа.

– Князья Бельские.

– На юге?

– Родичи наши, Друцкие из старшего рода.

Молча дядька показывает на земли слева.

– Бояре Ильиничи, – называю я и указываю в пересечение Усвячи и Двины. – День по реке. А дальше великокняжеские земли.

– А в Жижецке у нас кто стоит?

– Гарнизон польского короля.

– Против кого стоит?

– Против Новгорода.

– Вот и ошибся! Новгород нынче московский князь Иван взял под свою руку. Ладно, хватит, идем в дом, я тебе киселя налью.

Хата бревенчатая, низенькая, пол земляной, чисто выметен. Потолка нет, из-под соломенной кровли со стропил в единственную комнату свешиваются связки грибов. Грибы сплошь белые. Они уже подсохли и пахнут! Я глотаю слюну.

– Ух ты!

Из кучи корзин за печью Савелий вытаскивает мне одну, а себе за плечи забрасывает кузовок. Все сплетено добротно, ни кусочка лозы не торчит.

– Шапку свою здесь оставь, упаришься, – Савелий протягивает мне другую.

***

В лесу пахнет грибами и совсем не пахнет палыми листьями.

– Не показывай лесу нож! – учит дядька Савелий. Я аккуратно, чтобы ненароком не растоптать, становлюсь на колени перед подберезовиком и, прежде чем достать нож, украдкой оглядываюсь. Вон еще одна бурая шляпка, а неподалеку другая. Осень стоит солнечная, и шляпки грибов хорошо видны из-под листвы. Мой нож не такой, как у Савелия. У дядьки нож кривой, короткий, с потемневшей от времени рукоятью. Как пальцы хозяина. Прежде чем положить срезанный подосиновик в корзину, я вынимаю попавшие туда листья и укладываю гриб к грибу так, чтобы не мять шляпки.

Среди подберезовиков попадается незнакомый гриб, я наклоняюсь и щупаю его ножку двумя пальцами. Ножка мягкая, значит, поганка. Радуюсь своему чутью, кошусь на Савелия, но тот не обращает на меня внимания.

Несобранные вовремя опята разрослись лопухами и до человеческого роста украшают пни диковинными коричневыми цветами. Мы их пропускаем. Наша цель – сплошь благородные, сытные грибы.

Вот еще одна великолепная шляпка. Ножки опять не видать, но на сей раз я опускаюсь на колени, вынимаю из-за голенища кинжал, какой полагается шляхтичу, и уверенно режу ножку. Твердая! Угадал! Благородный гриб!

Между деревьями тянется полоска серых шляпок. Савелий наклоняется над ними:

– Моя Алевтина называла их «мышатами» и собирала маленькими. Во рту хрумкали. Хорошая была баба, все меня лечила. Теперь вот мне приходится в Витебск плыть каждый месяц. Там у жидов аптека есть хорошая. Не… Не собирай их. Старые. Они сразу после дождя уже червивые.

Что-то чернеет над травой, и я вновь присматриваюсь, наклоняюсь. Это обманка – бурый лист застрял в былинках, не смог упасть на землю и притворяется боровиком. Пока не потрогаешь – не поймешь, что ножки-то нету.

Чей-то недобрый взгляд обжигает сквозь кусты, я вздрагиваю, резко оборачиваюсь. Хищная фигура изгибается и теряется в листве.

– Савелий, волк! Смотри!

– Где? Не, княжич, стой, не паникуй раньше времени. Идем смотреть.

Мы крадемся, причем я укрываюсь за широкой спиной дядьки.

– Вот это? Коряга! Да, на волка похожа.

– Он смотрел на меня! – протестую я, уже понимая, что зря.

Дядька вместо ответа улыбается.

Савелий не носит оружия. Странный мужик, охоту вон не любит. Откуда он взялся? Интересно, отец позволит ему меня наказывать?

– Савелий, а ты меня грамоте будешь учить? – решаюсь спросить.

Дядька смотрит на меня с недоумением. «Ведь монахи для того есть», – написано на его лице, но вместо этого он говорит: