– М-да, – согласился Саксум, – аукнется нам ещё уход «испанцев», ой, как аукнется!.. У нас тут людей не хватает, дыры всё время латаем, а у Такфаринаса, понимаешь, армия растёт день ото дня… Вы, кстати, к нам или куда дальше?

– К вам. На усиление.

– Это хорошо! Лишняя кентурия нам сейчас никак не помешает. А кавалерия – это вообще здорово! Это то, что больше всего сейчас нужно. Мусуламии своими конными разъездами нас уже задёргали. Шастают, понимаешь, по всей округе, как по собственному двору… Вы, кстати, никого не видели по дороге?

– Нет, вроде…

– Ну всё равно, – махнул рукой Саксум, – Всё равно вас уже давно заметили. Так что давайте, не стойте, двигайте в крепость.

– Далеко тут ещё?

– Нет, – покачал головой Саксум, – тридцать стадиев. Через час будете на месте. Давай, кентурион, давай, не стой, командуй!

– Э, нет, – возразил Марк Проб, – командует у нас теперь исключительно трибун-латиклавий. А мы все так – у него на побегушках, – он придвинулся поближе к декуриону, наклонился к нему и, ткнув себя двумя пальцами под бороду, заговорщицки шепнул: – Во, как он мне надоел за эти дни, трибун-латиклавий этот! Хоть волком вой, надоел! Петух столичный!.. – впрочем, он тут же распрямился и, повернувшись к отряду, как ни в чём не бывало крикнул: – Всё в порядке, трибун! Можно ехать!

Префект важно кивнул и дал отмашку. Послышались передаваемые по строю команды, вновь зашаркали ноги, зафыркали лошади, загомонили приглушённые голоса, – войско двинулось.

Марк Проб и Саксум съехали на обочину, пропуская мимо себя колонну. К ним подскакал Гай Корнелий Рет. Широкое лицо его пылало праведным гневом.

– Это возмутительно! Это переходит всякие границы! Я незамедлительно по прибытии сообщу о произошедшем инциденте префекту Титу Крассу. Ты обязательно будешь наказан. Как там тебя? Саксум, кажется?

– Декурион второй декурии третьей турмы Симо́н Саксум. К твоим услугам, трибун! – Саксум приложил кулак к своей груди.

– Декурион?! – глаза Гая Корнелия Рета, казалось, вот-вот выпадут из глазниц. – Простой декурион?! И ты посмел?!.. И ты мне?!.. И ты?!.. – у трибуна кончился воздух и он, поперхнувшись, замолчал.

– Я преподал тебе небольшой урок, трибун, – не дождавшись продолжения, спокойно сказал Саксум. – Ты шёл без передового дозора, без бокового охранения, ты выслал вперёд двух неопытных ротозеев, ты позволил себе войти в лес, не убедившись, что в этом лесу тебя не ждёт засада. А ведь здесь война! Здесь самая настоящая война. Мы только за последний месяц потеряли, понимаешь, сорок три человека! Если тебе не жалко своей собственной жизни, то пожалей хотя бы своих людей. Или ты жаждешь повторить германский «подвиг» Квинти́лия Вара?!.. Ты, конечно, можешь сообщить обо всём случившемся префекту. Но учти, что я тогда тоже буду вынужден доложить ему обо всём. Обо всём! Со всеми, понимаешь, подробностями!

Некоторое время Гай Корнелий Рет, бледный, с двумя пунцовыми пятнами на щеках, раздувая ноздри, яростно ел наглого декуриона глазами. Саксум не отвёл взгляд. Тогда трибун ударил свою сарматскую кобылицу шпорами в бока и, рванув поводья, кинул её вверх по склону.

– Ты нажил себе врага, – проводив трибуна взглядом, задумчиво сказал Марк Проб. – Такие обид не забывают.

– Ничего, – ответил Саксум. – Как-нибудь переживём. Одним врагом больше, одним меньше…

Он поднял руку и призывно помахал Олусу Кепе, всё ещё гарцующему вместе с нумидийцами на вершине холма. Кепа тоже помахал ему рукой и двинулся вниз. Взгляд декуриона вновь зацепился за роскошный, белоснежный с яркой красной каймой, плащ удаляющегося трибуна.

– Послушай, – спросил он Марка, – а почему он такой чистый? Прям светится! Ведь как-никак шесть дней в пути.

– Ты не поверишь, – усмехнулся кентурион, – у него целый короб этих плащей. Он их меняет чаще, чем наш кесарь своих юных любовников.

– Во как! – Саксум потёр пальцем нос. – Почему-то я не удивлён. Давно он из Ромы?

– Меньше месяца.

– Это чувствуется, – сказал Саксум. – Ладно, посмотрим, что будет, когда кончится его запас плащей… Кстати, что там в Роме? Какие новости? Какие сплетни? Как кесарь? Надеюсь, здоров? И вообще… Мы ведь тут сидим, понимаешь, как в каменном мешке, – ничего не знаем.

– А что в Роме, – пожал плечами кентурион, – в Роме всё по-прежнему. Траур. Кесарь оплакивает Друза…

– Подожди-подожди, – Саксум потряс головой, – ты хочешь сказать, что наследник великого Тиберия… умер?!

– А ты что, до сих пор ничего не знаешь?!

– Я ж тебе говорю – мы тут сидим, как на острове. До нас новости доходят… как наши деньги за службу: потёртыми, урезанными и всего три раза в год…

В этот момент к ним подъехал Кепа.

– Звал, декурион?

– Да, – сказал Саксум. – Давай дуй к Тубуску – там где-то Маммас со своими людьми сюда скачет. Перехватишь его, скажешь, что всё в порядке, свои, мол, идут – отряд из Ламбессы. А то, не дай бог, он нашего трибуна-латиклавия первым встретит. Маммас не я – он ведь, понимаешь, разговоры разговаривать не станет, он на руку скор.

Кепа редкозубо улыбнулся:

– Интересно знать, а чего это у трибуна рожа такая перекошенная? Как будто он только что полную лопату дерьма съел. Что ты ему такого сказал, декурион?..

– Разговорчики! – строго оборвал его Саксум. – Ты приказ слышал, солдат?! Вот и выполняй! И быстро!

Кепа сделал испуганное лицо и, стрельнув глазами в сторону кентуриона, молча отъехал.

– Дисциплина? – сочувственно спросил Марк Проб.

– Дисциплина… – вздохнул Саксум. – Прям беда! Впрочем, – сейчас же поправился он, – у нас в а́ле – ещё ничего, без особых происшествий. В карцере, во всяком случае, уже давно никто не сидел. И вообще, наш префект предпочитает денежные штрафы. Казну, говорит, надо беречь! Удар денарием, говорит, куда действенней удара розгой.

– Мудрый человек, – заметил Марк.

– Что ты! – согласился Саксум. – Ума палата!.. Только вот денариев, понимаешь, уже практически ни у кого не осталось.

– Кстати, – вспомнил кентурион, – где два моих разгильдяя? Надеюсь, твои люди не отправили их к праотцам?

– Обижаешь, – сказал Саксум. – Мы работаем чисто. Лежат твои разгильдяи целые и почти невредимые связанными в кустах… Ты уж там проведи с ними разъяснительную беседу.

– Это будь спокоен, – заверил его Марк. – Отведают они у меня розог. Я им на спинах такие рисунки понарисую – любо-дорого будет посмотреть.

– И это правильно… – одобрил Саксум. – Да! – вспомнил он. – Так что там стряслось с Друзом?

– Друз умер, дружище, – покачал головой кентурион. – Уже почти два месяца назад.

– Вот видишь! – возмутился Саксум. – А мы тут до сих пор ничего не знаем! Я ж тебе говорю – сидим тут… как эти… А что случилось-то? Он ведь был не намного старше нас с тобой.

– Какая-то лихорадка, – пожал плечами Марк. – Три недели, говорят, бедняга мучился. Что только ни делали – ничего не помогло… А может, и не лихорадка вовсе. Ходят слухи, что отравили его. Как и несчастного Герма́ника.

– Понятно… – вздохнул декурион. – Опять одно и то же. Скорпионы в кувшине!.. Подожди, а кто ж теперь наследник?

– Да кто его знает… – почесал в затылке Марк. – Там есть, к примеру, Не́рон – приёмный сын Тиберия. Но, говорят, что Кесарь его не особо жалует… Там ещё есть трёхлетний Геме́лл – внук Тиберия… Там, наконец, есть племянник Тиберия Клавдий. Но, правда, ходят слухи, что он малахольный, Клавдий этот, так что это уж совсем вряд ли… Да и, вообще, кто может знать, что у нашего кесаря в голове? Возьмёт сейчас, к примеру, и ещё кого-нибудь усыновит. Того, о ком никто и думать не думает… Того же Се́яна, например.

– Да-а, – протянул Саксум, – дела-а…

Какое-то время они молча смотрели на медленно тянущуюся мимо них колонну легионеров, потом Марк Проб тронул декуриона за колено.

– Слушай, дружище, ты мне вот что скажи. Чего это ты прицепился к нашему Гаю Корнелию со снегом на перевале? Ты ж из него прям всю душу этим снегом своим вынул.