— Гермиона! — закричал Ремус, барабаня в дверь кулаками. — Гермиона, открой!

Ему никто не собирался отвечать. Мысленно прикинув несколько вариантов развития событий, Люпин не стал медлить. Он не знал, за чем именно она понеслась в лабораторию. В лучшем случае — просто побыть одной, но в худшем. Там ведь полным полно ядов и всякой дряни… Дальше Ремус уже не думал и подорвал замок лёгкой «Бомбардой». МакГонагалл простит ему это небольшое варварство, совершённое исключительно из благих намерений.

Если бы вместо Люпина в тот момент в лабораторию вошёл Снейп, его непременно хватил бы сердечный удар: здесь развернулась настоящая катастрофа. Пол был усыпан стеклом и всякой дрянью из стоявших на полках банок. Котлы были перевёрнуты: недоваренное зелье разлилось поверх разбитых склянок. Ремус нервно сглотнул. Когда она только успела? Гермиона же не останавливалась ни на секунду. Всё, что попадалось ей под руку, летело в ближайшую стену или на пол. Истерику, сопровождаемую столь разрушительной силой, уже трудно было остановить.

Чёртов предатель! Он использовал её в своих интересах. Манипулировал ею, заставил довериться ему. Вёл двойную игру и везде преуспевал. Всех подставлял и предавал. Для кого он шпионил? Для Ордена? Для Волдеморта? Кем он был на самом деле? Когда он был самим собой?

Всё перемешалось, завертелось, закружилось, как чёртово колесо. Говорил ли он ей правду? Лгал ли? Зачем поцеловал? Зачем заботился о ней? Зачем позволил подойти ближе? Да и сама хороша! Влюбилась, как последняя идиотка! Как она могла потерять бдительность, как могла довериться слепому чувству? Это совсем не в её стиле. Никакой рациональности, никакого холодного ума и точных расчётов. Только чувства, пустые, безнадёжные, всепоглощающие чувства, в которых она растворилась и утонула с головой.

Сама же спотыкаясь и чуть не падая, Гермиона больше не сдерживала своих эмоций.

— Ненавижу! Ненавижу!

Она уже собралась было приняться за бумаги на письменном столе Снейпа, когда не смогла протянуть к ним левую руку.

— Гермиона, не надо!

Люпин крепко держал её за запястье, и только боль заставила Гермиону обернуться. Она посмотрела на него снизу вверх: его лицо было непривычно серьёзным, даже грозным. Ремус никогда не был с ней груб. Он бы не причинил ей боли ни за что на свете. Даже сейчас, когда она сама была угрозой.

Ей хотелось вырваться, но Люпин не дал этого сделать. Тогда она развернулась к нему и уже хотела было второй рукой ухватить что-то тяжёлое, когда и второе запястье оказалось перехвачено. Ремус резко потянул обе её руки на себя, — так, что Гермиона буквально столкнулась с ним.

— Успокойся! Ты слышишь меня? Успокойся! — он позволил себе повысить голос, чтобы перекричать её.

Но Гермиона всё ещё не могла успокоиться. Она громко всхлипывала и начинала задыхаться. Слова уже стали безотчётными, разорвавшись на отдельные звуки, тонущие в её рваных вздохах. Страх, паника, истерика. Всё смешалось в один большой котёл, перевернувший вверх дном всю её душу.

— Он не мог! — продолжала повторять она. — Не мог!

Ремус хорошенько встряхнул её, а затем крепко прижал к себе.

— Тихо-тихо, милая, — ласково шептал ей он, гладя по голове. — Тебе нужно успокоиться. Мы во всём разберёмся.

Это подействовало лучше любых заклинаний. Её всхлипы становились тише, дыхание медленно выравнивалось, а сердце перестало так быстро колотиться. Только плечи ещё дрожали. Гермиона судорожно ловила губами воздух, уткнувшись лицом в грудь Ремуса. От её слёз вымокла его рубашка, но он едва ли беспокоился об этом. Люпин крепко обнимал её к себе и неустанно повторял что-то успокаивающее. Его голос, такой нежный и ласковый, медленно убаюкивал её.

— Я не могу, Ремус, — наконец прошептала Гермиона. — Я так не могу… Что мне делать?

— Сейчас тебе стоит поспать, — ответил Люпин. — Расслабиться, поспать и больше ни о чём не думать. Совершенно ни о чём. Понимаешь?

Он прижался щекой к её волосам и вдохнул их запах. Ему тоже стоило отдохнуть после всего этого.

— Да, не думать… — Гермиона закивала и снова вздрогнула. — Мне надо в комнату… и… я замёрзла…

Ей действительно вдруг стало очень холодно, словно все её положительные эмоции кто-то выпил из трубочки. Впрочем, истерика порой может быть похуже любого дементора.

Услышав её ответ, Люпин осторожно поцеловал её в макушку, как маленького ребёнка. Затем он снял с себя пиджак и, укутав в него Гермиону, поднял её на руки.

— Хорошо, милая, — он коснулся своими сухими губами её лба. — Скоро ты будешь в своей комнате, в своей постели. Ляжешь под одеяло и крепко заснёшь.

Его уговоры в другое время могли бы показаться смешными и даже глуповатыми. Но это была экстренная ситуация, совершенно особый случай. Люпин прекрасно понимал, что он не мог поступить иначе и оставить девочку наедине с собственными эмоциями. Как мог он позволить ей разорвать себя изнутри? Не побежать за ней? Не успокоить? Для него это было естественно.

Ни Люпин, ни Гермиона, не думали о том, какими интимными и нежными были в тот момент их тактильные контакты. Никто не смущался и не противился этому. Всё вокруг замерло и перестало существовать. Ни в прошлом, ни в будущем. Даже тот поцелуй под омелой ничего не значил. Всё, что чувствовала Гермиона, когда Ремус нёс её до комнат, — комфорт, усталость и опустошённость.

========== Глава 27 ==========

На следующий день был объявлен траур. Профессор МакГонагалл взяла на себя полномочия директора и незамедлительно распорядилась об ускоренной аттестации всех студентов. Экзамены отменили, но никто этому особенно не радовался. Школа перестала быть безопасным местом. Поэтому студентам было разрешено вернуться домой уже на следующий день. Многие так и сделали: после траурных церемоний, которые никто не проигнорировал, одна треть учеников уехали на Хогвартс-экспрессе в Лондон. Среди них были практически все слизеринцы. Гермиона слышала, что не все из них хотели уезжать, но на этом настояли их родители. Были и те, кто не выдержал морального давления: после того, как стало известно, что Малфой ушёл с Пожирателями, а Дамблдора убил Снейп, для слизеринцев начались тяжёлые времена. Косые взгляды и перешёптывания за спиной — лишь малая часть того, что пришлось им пережить из-за одной только принадлежности к «предательскому» факультету. Дети бывают ужасно жестоки. В отличие от взрослых они обладают удивительной непосредственностью и совершенно не обременены чувством такта. И если старшие курсы ещё старались скрывать своё презрение, то первокурсники открыто задирали друг друга.

Внутренние конфликты только усугубили ситуацию в школе. Профессор МакГонагалл сначала хотела отправить по домам сразу всех студентов, но Кингсли переубедил её. По его словам такая скоропостижная эвакуация могла посеять панику и без того растущую в волшебном мире. После похорон Дамблдора было объявлено, что в школе можно задержаться ещё на неделю и полноценно закончить свой курс.

Гермиона не выходила из комнаты три дня. Она отказывалась от еды и практически не вставала с кровати. Разговаривать ей тоже ни с кем не хотелось, — только когда приходит Люпин, она иногда интересовалась, что произошло в школе. Ремус остался в школе — МакГонагалл попросила его помочь в организационных вопросах. Он, конечно же, согласился. На него легла часть обязанностей Снейпа: ускоренный курс ЗОТИ для студентов всех курсов ему пришлось освоить за пару дней. Кроме того, Ремус общался с особо агрессивными родителями, которые изводили школу совами и личными визитами. Их беспокойство можно было понять, но некоторых истеричных мамаш лишний раз не хотелось даже пускать на порог. Это было непростым временем для всех. И тем не менее всех родителей приходилось выслушивать и отвечать на их претензии. Минерва в одиночку не смогла бы с этим справиться. Так Люпин неожиданно для многих вернулся в Хогвартс.

Он приходил к Гермионе два раза в день: до занятий и вечером, пытаясь привести её в чувство.