Наизусть схему метро не помню, так что поизучаю в вестибюле. Она сейчас в сравнении с той из следующего века совсем простая. Как схема молекулы поваренной соли в сравнении с молекулой полисахарида. Самая ближайшая к Манежу станция метро – Библиотека имени Ленина! Я не виноват, ленинизм сам отовсюду лезет. Поеду через кольцо с двумя пересадками.

Ну что сказать про Олю, нормально выглядит, даже скорее очень хорошо. Но портит её это пальто, берет красный этот, шарфик, сапожки… В купальнике она мне нравилась больше. Я человек простой, так всё это и высказал, когда наобнимались. Обнимались с лёгким визгом и вполне по-школьному, даже с легким подкручиванием против часовой стрелки, хорошо Олькиными ногами никого не задел. Толпа еще не собралась, да и вряд ли будет, чай не у Мавзолея.

– Предупреждаю заранее, Петрова, тебе опять придется раздеться.

– В каком смысле, раздеться?

– В прямом. Это вам не кинотеатр, в Манеже как в музее сдают пальто. Надеюсь, у тебя под ним что-то надето или только бельё?

– Вот кобель Милославский! Не надейся, не обломится тебе сегодня!

– Тогда, сударыня, прошу вашу ручку и пойдем приобщимся к высокому искусству.

Принял у девушки пальто, сдал в раздевалку, оба номерка в свой карман.

– Ты чего, кепку в рукав засунул, дерёвня?

– Я своим привычкам не изменяю. Был бы шлем, в руке бы понес, а шапку всегда в рукав. Ибо классика и традиция.

– Какая тут выставка наша?

– Вон туда пройдем, наша в третьем зале.

– Ты что, был уже тут?

– Вчера на открытии.

– А сегодня зачем снова пошел?

– Тебя увидеть, пообщаться.

– Да ты соскучился, Милославский! Какой же ты идиот! У нас же тогда могло всё иначе сложиться.

– А оно нам надо, иначе? Ты девушка импульсивная, можешь сотворить что, поддавшись чувствам.

– Ну я же не дура! – чуть не сказал, что не уверен, но успел поймать свой язык как мангуст змею. И вообще, я не собираюсь говорить, что позвал её просто убить лишнее время до рандеву с Петром.

– Кого из наших видел после Школы?

– Вот её – киваю на стену. А там как раз Женькино фото.

– Ой! Это Женька! Здорово! Везет вам, вы рядом живете, можете встречаться. Это ты её засунул в фотосъемку? – громкий и возбужденный голос школьницы начал привлекать посетителей.

– Давай отойдем, неудобно, уже люди оборачиваются. – но получилось еще хуже.

– Смотри, это ты! – и опять громким голосом.

– Ну я, проект весь не без моего участия вышел. А еще Онегин в него подпрягся.

– НАШ Онегин?

– Не знаю, насколько он ваш, но тот самый.

– Молодой человек, это же вы на фотографии? Вы там помогали?

– Нет, я организовывал историческую часть.

– Здорово, такой молодой и уже организатор. А можно с вами сфотографироваться тут?

– Нет, здесь темно и висит знак «не фотографировать».

– Жора, эдак у тебя скоро автографы брать начнут. Слушай, а можно тут буклетик стащить?

– Зачем так сложно? Их продают.

– Купи мне буклет! Купи-купи-куп-и-ииии!

– А потом мороженое?

– А потом мороженое после выставки. О, тут на пятой страничке есть кадр с тобой. Девкам покажу своим – вот с этим на выставку ходила по приглашению, уписаются. Или не поверят.

– Ты же уже взрослая девушка, как ты можешь позволять себе хвастаться перед другими комсомолками своими знакомствами?

– Опять начал про комсомолку? Я тебе еще прошлый раз не простила. Смерд, ты пренебрег мною!

– Я не пренебрег, я испугался, что придется жениться. А я еще молод, я только жить начинаю!

– Кому ты нужен такой жених? Дерёвня!

– Вот тебя трудно понять – то «девки уписаются», то «дерёвня». Сложные вы люди, особи противоположного пола. Как в том фильме «Должна быть в женщине какая-то загадка, должна быть тайна в ней какая-то».

– Красиво сказано, что за фильм?

– «Чародеи», не вышел еще. Жди, под новый год покажут.

– А ты тогда откуда знаешь?

– Дык, дерёвня у нас маленькая, все про всех знают.

– Врешь опять небось! Сам сочинил и приплел.

– И какой мне резон так подставляться, чтоб кто-то потом имел возможность сказать, что Милославский врал?

– У тебя самомнение раздуто до неприличия. Ты настолько самовлюбленный тип, что даже врать тебе неудобно. Как так можно, Жорж?

– Я себя очень уважаю, тут ты права. Быть всегда честным трудно, но мы трудностей не боимся.

– Кто мы?

– Комсомольцы. Ты же не врешь, как и я?

– Угу. Особенно про родственников из Пензы. И про домашку. И про тебя. Ой.

– А поподробнее, что ты про меня не врешь?

– А ты тогда про Женьку скажешь честно?

– Я разве врал когда?

– У тебя с ней было?

– Петрова, прикинь: вот мы бы с тобой в лес пошли и там покувыркались. А потом меня бы парни из банды спросили, мол чего делали, ЭТО САМОЕ с Петровой в лесу устраивали? И я бы им в подробностях описал, сколько раз и в каких позах… Это нормально, ты считаешь?

– Глупый что ли?

– А ты меня про Коваленко спрашиваешь, нормально? Тебя бы стали спрашивать, ты бы что сказала?

– А я и так говорю, вот! Говорю, что мы с тобой на Школе, как ты выражаешься «в полный рост»! – Я хренею, дорогая редакция, как понимать этих девушек?! Надо эти разговоры по душам заканчивать. Просто гуляем по выставке, любуемся работами.

– Жора, а ты перспективный?

– В смысле?

– Ну я вечером расскажу, что меня на эту выставку приглашал комсомолец, который на Школе комсомольского Актива был и которому теперь товарищи из ЦК ВЛКСМ оказывают поддержку в организации нового молодежно-патриотического направления.

– Республиканский ЦК.

– Это ты один так думаешь. Раз Школа была всероссийская, то и занимался ей россиянский комитет, типа? Дерёвня! Да даже я знаю, что такого нет уже давно. Жора, ты бы хоть поинтересовался сам, как там всё устроено. И не сбивай меня. Я про тебя родителям расскажу, а они спросят: этот парень перспективный или нет?

– А им какое дело? Я никому в зятья не набиваюсь, мало того, не готов к такой роли.

– А всё равно спросят. Они у меня коллекционируют перспективных женихов.

– Тогда говори, что не очень. Мол, пока он дорастет до нормальных размеров, ты уже замужем будешь. А когда второй раз замуж пойдешь, он уже женится.

– Ха! Класс, я так и скажу. А мы в другие залы пойдем?

– Да, время еще есть.

Поскольку я не планировал становиться частью коллекции семьи Петровых, даже провожать Олю не стал. А может дело в том, что мы мороженое долго кушали, и у меня уже не оставалось времени на джентльменские телодвижения. Поцеловались около метро и разбежались. Правда, целовались чуть дольше, чем это принято у приятелей и не в щечку. Получили даже вполне ожидаемый комментарий «Совсем молодежь стыд потеряла!» К пятнадцати часам я уже стоял около входа в гостиницу и ждал Онегина, и было мне не жарко. Поэтому к моменту его появления на горизонте график прогулки окончательно сформировался: «Привет, Петр! А пошли кофе пить! Погода прямо мерзопакостная!» И мы пошли пить кофе.

Вот так и вышло, что вторую опасную беседу на тему пророчеств мы вели опять в ресторане. Месть выбирал я, а Онегин результат одобрил кивком, в итоге угнездились за отдаленным столиком, но не около стены. Столик был несерьезный, прослушку к таким в этой эпохе не подсоединяют. И не надо ржать, лучше перестраховаться, чем налететь на неприятности.

– Петр, а ведь ты сечешь в методах слежки, прослушки, сбора информации. Это заметно.

– Ты же сам сказал, бывших КГБшников не бывает. В душе я тот еще разведчик.

– А бывший разведчик в курсе, что на нашу школу кто-то натравил ОБХСС? Потихоньку копают под музей, директора и трудовика. То есть всех, кто причастен к нашему пректу?

– Дело завели?

– Вряд ли, похоже, пока материал собирают.

– Ошибки не может быть? Откуда информация?

– Майор, что копает, сын моего бандита.

– Весело у вас там, прямо интриги Мадридского двора.