Толи у нас разыгрался аппетит, толи сыграло роль своеобразие самого факта, но ноги показались нам великолепными, и мы пожалели, что, имея в своем распоряжении еще несколько подобных ног, оставили их прежним владельцам.

Бенедикт закончил свой рассказ, и в эту минуту открылась дверь и лакей объявил:

— Его королевскому высочеству кушать подано!

И все перешли в обеденную залу.

XIII

ЖЕЛТЫЕ ЗМЕИ

Должен признаться читателям, что на этом завтраке не было слоновьих ног, но от этого ни в коей мере не умалилась изысканность его — королевского завтрака, устроенного с пышностью и без расточительства.

Принц был в восторге, он только и думал, что об охотах на тигров и слонов, и сожалел лишь об одном — что он не простой смертный, не частное лицо и потому не может позволить себе по собственному желанию уехать хоть на следующий день в Индию, Африку или Америку.

Пришлось рассказывать ему обо всех других путешествиях: о сражении с пиратами в Малаккском проливе, стычке с чеченцами и лезгинами на Кавказе; услышав о каждой новой битве, о которой Бенедикт рассказывал все с той же необыкновенной простотой, принц Эрнст аплодировал все с тем же увлечением и воодушевлением.

— И вы говорите, что во время этих охот, стычек и сражений вам иногда приходилось чувствовать страх? — спросил принц Эрнст.

— Совершенно определенно, принц, и даже часто.

— Расскажите нам об одном из ваших страхов, самом жутком.

— О! — воскликнул Бенедикт. — Мне не придется долго раздумывать.

— Мы слушаем.

— Я осматривал Джидду на Красном море, когда, переходя улицу, увидел человека, одетого в полуевропейский, полуместный костюм, и распознал в нем француза. На нем были египетские феска и кафтан, и в то же время он носил бретонские короткие штаны и кожаные обтягивающие гетры.

Я подошел к нему и выяснил, что был совершенно прав: это оказался знаменитый охотник Вессьер, вот уже семь лет живший в Абиссинии, зарабатывая себе на жизнь тигровыми шкурами и слоновьими бивнями: он добывал их на охоте.

Он только что получил в Джидде карабин Девима, использующий разрывные пули: сам Девим отправил ему это оружие с просьбой испробовать его во время охоты на гиппопотамов и слонов. К карабину было приложено сто разрывных пуль.

Он приехал в Джидду еще и для того, чтобы пополнить свой запас дроби и свинца.

Обменявшись несколькими словами, мы договорились, что все свои веши я отправлю к г-ну Эймера, нашему консулу в Суэце, и проведу с Вессьером две недели в Абиссинии.

Сделать это было нетрудно — следовало только переплыть Красное море. За пятнадцать или восемнадцать часов верблюды отвезли бы нас к кочевому жилищу Вессьера. Уже на следующий день, к вечеру, мы были в Массауа.

В Массауа мы в самом деле нашли верблюдов и проводника, который провел нас к одному из водных путей, составляющих исток Атбары.

Там мы обнаружили палатку и двух негров — это были палатка и негры Вессьера. Уже восемь — десять лет, как, устав от всей мелкой суеты у нас в Европе, он уехал из Франции и отправился на берега Нила за тишиной и свободной жизнью.

На следующий же день после нашего приезда мы взялись за охоту. Накануне Вессьер дал мне разные советы, которые дают новичку.

Под 12 или 13° широты, где мы находились, в изобилующих дичью лесах вдоль верховий Атбары, приходилось более всего опасаться не хищников — львов, тигров и пантер, ибо им достаточно было только выпустить когти, чтобы получить себе самое сочное угощение в виде газели, лани, оленя, и они редко нападали на человека и даже, когда он сам на них нападал, предпочитали убегать, а не искать с ним бесполезного боя.

Нет, опасаться нужно было жары а 40 градусов и влажных верховий, изобилующих ядовитыми тварями; там было целое племя змей разных видов: кобра, кафрелло, рогатая гадюка, аспид, а в особенности страшны были маленькие желтые змейки с черной полосой по телу, они перемещались тысячами, как европейские bombyx processionaria[20 - Мигрирующие гусеницы-шелкопряды (лат.).], и укус их был смертелен.

Однако Вессьер добавил, что все эти опасения сильно преувеличены и что за восемь или десять лет, в течение которых он жил среди львов, тигров, пантер и разного рода рептилий, все эти любители попортить кожу не нанесли ему ни одной царапины.

После таких разговоров мы отправились на охоту, располагая, помимо призывных рожков, пятью или шестью ориентирами, которые должны были помочь отыскать нашу палатку. Оставляю в стороне все наши охоты в Абиссинии, а которых не было ничего уж такого примечательного. Мне довелось убить льва, двух-трех пантер и множество мелких газелей размером с только что родившегося на свет ягненка, но восхитительных своим изяществом и легкостью.

На третий-четвертый день я раздробил бедро одному из этих очаровательных животных и, удержавшись, не знаю почему, от того чтобы направить в него свой второй выстрел, бросился бежать за газелью. Это происходило в месте, поросшем чем-то вроде вереска, и я не потерял ее из вида. Так что я бросился бежать за ней, надеясь взять ее живьем.

Это занятие длилось примерно с полчаса, пока я не упустил ее из-за неровности местности, где напрасно пытался отыскать ее след. После этого получасового бега я почувствовал жажду и лишь тогда, остановившись, ощутил то, что не испытывал, пока длился тот бег, — я ощутил, повторяю, как в висках у меня болезненно пульсировала и билась двумя молотами кровь.

Я должен был находиться от силы в четверти льё от нашей палатки и был, в общем, убежден, что меня отделял от нее только лесок, поросль из ателя и курая, а за этим леском линия растений, явно более зеленых, чем другие, в особенности мимоз, указывала на русло потока.

Все вокруг было сумрачно. Почва представляла собою нечто вроде мокрого и скользкого болота; можно было подумать, что в этих краях, где так редко падает капля воды, накануне прошел дождь. Вокруг меня была масса листвы, мешавшая мне видеть собственные ноги. То и дело мне приходилось то ломать ветви, хлеставшие меня по лицу, то обеими руками, как пловцу в воде, раздвигать массы листьев, нависавших вокруг. Двадцать раз я оборачивался с намерением вернуться назад, но идти вперед не казалось труднее, чем назад. И я решил все-таки на всякий случай двигаться вперед.

И вот я добрался до какой-то поляны, где мог вздохнуть свободнее. Это был небольшой пригорок, и, благодаря ему, голова моя оказалась чуть выше этого низкорослого леса, но в двадцати шагах от пригорка почва опять понижалась, и мне снова пришлось искать дорогу в этом темном лабиринте, и, где, как мне теперь казалось, я слышал со всех сторон странные шумы, непонятные шорохи.

Это обстоятельство вызывало вопрос: что это? Ужасный ответ не замедлил явиться в виде какой-то спирали, которая скручивалась и раскручивалась на конце ветки в нескольких сантиметрах от моего лица. То было не что иное, как змея в два фута длиной с очень тонким телом цвета опавших листьев, а по нему вдоль всего спинного хребта шла черная сетка. Это была именно та змея, которую, как советовал мне Вессьер, следовало опасаться: ее укус в несколько часов убивает человека самого здорового и крепкого сложения.

Я подался назад, но почувствовал, что волос моих коснулось нечто живое. Тогда я застыл в неподвижности и ограничился только тем, что повернул голову: сначала направо, затем — налево, потом откинул ее назад и выяснил, что у моих ног, над моей головой, вокруг меня со всех сторон на всех деревьях, на всех ветках кишели тысячи этих рептилий — одни из них свернулись и не двигались, другие медленно скользили всеми своими длинными телами, стараясь попасть под луч солнца, пробивающийся сквозь листву.

Вот откуда исходили шорохи, которые я слышал здесь с самого начала.

Несколько мгновений мне чудилось, будто передо мной голова Медузы: я был полностью парализован страхом. Я принялся искать с какой-нибудь стороны свободный проход, чтобы немедленно бежать. Но пока я только чувствовал, будто мои ноги вросли в землю, и не смел сделать ни шага в страхе от того, что мог наступить на одну из этих ужасных тварей. Заметьте, что именно в этот день я облачился и местную одежду, состоящую из штанов и куари. Таким образом, ступни, ноги, грудь, руки у меня оставались голыми!