В этом доме давно не было обычной заварки, поэтому чай оказался с малиной, судя по цвету и вкусу, и с листьями смородины, судя по запаху.

– О-о-о, – протянула Аделина, сделав глоток и закрыв глаза от удовольствия. – Я мечтала об этом целых два года, мой дорогой. У тебя самый вкусный чай из всех, что я пила! Благодаря тебе я почти не тоскую по кофе… Хотя, судя по твоей коллекции кофейников, ты бы многое за него отдал. Ей-богу, я гостила у тебя столько раз, но не увидела на кухне ни одного заварочного чайника, зато кофейников сколько угодно. Ты, наверное, был знатный кофеман…

С правой стороны к Аделине подлетел табурет, на него опустилась печатная машинка с глянцевым синим корпусом. Грегор заправил в нее лист пожелтевшей бумаги и ответил:

«Но я всегда думал, что это чайники!»

Странница расхохоталась, да так сильно, что чуть не расплескала на себя чай, а на пол – горячую воду, в которой грела ноги.

– Ну ты даешь! – воскликнула она, утерев слезы с морщинок вокруг глаз. – Ты всегда такой честный! Это я люблю в тебе больше всего после твоей доброты. Слишком много я повидала людей, готовых завернуть гостя в целый кокон вранья, лишь бы не оконфузиться перед ним. А ты, значит, думал, что это чайники…

«Я не люблю кофе, – честно признался Грегор, – но для тебя варил бы его с удовольствием каждый день. Надо только найти где-нибудь зерен и смолоть…»

– Увы-увы, – меланхолично улыбнулась Аделина. – Теперь нам не видать зерен до тех пор, пока мы не запустим Ветродуй и не возобновим торговлю с южными островами. Если честно, я уже не помню вкус кофе. Когда я очнулась полвека назад, весь кофе в Хайзе был давно уже выпит предыдущими Странниками или испортился. Даже тот, что хранили в кудесничьих банках… И какао давно пропало, так что это грустный мир без горячего шоколада со сливками. Я стала капризной в старости, не правда ли?

«Ты выглядишь расстроенной, – заметил Грегор. – И не торопишься с новостями. Должно быть, хороших нет?»

Аделина вздохнула, разглядывая его портрет на каминной полке. Когда она впервые попала сюда, ей было только семнадцать, и Грегор казался ей стариком, а сейчас у нее на голове седины было куда больше, чем у него. И чувств к нему тоже было намного больше, поэтому так не хотелось его разочаровывать.

– Ты угадал, хороших новостей у меня нет… Я говорю о ерунде, потому что боюсь заговорить о главном… Какие, в самом деле, кофейники и зерна, когда проклятье вот-вот станет необратимым… Осталось всего три месяца, мой дорогой. А я так и не нашла последнюю кнопку Ветродуя…

Аделина помассировала опухшие колени и помяла лодыжки. Ее ступни, распаренные водой, были розовыми, жилистыми и тонкими. Словно бы стоптанные годами путешествий, они напоминали плавники морского окуня.

– У тебя так уютно, – тихо сказала она. – Тут я чувствую себя как дома. Вот бы остаться здесь с тобой и подождать, когда придет Великий ветер, и все снова станут свободны.

«Мой дом – это твой дом, – простучала печатная машинка. – Ты можешь остаться здесь, когда только захочешь».

Они повторяли этот диалог уже много раз, но сегодняшний был особенным. Потому что сегодня Аделина не собиралась уходить.

– Не мог бы ты подать мою сумку? – попросила она, чувствуя, что никакая сила сейчас неспособна оторвать ее ноги от целебного тепла воды.

Грегор не мог вселиться в чужую вещь, поэтому сумку принесло его пальто, которое недавно помогало гостье снять верхнюю одежду. Сумка была сшита вручную из брезента и не слишком ловко – разновеликими частыми стежками. Но зато отличалась крепостью, имела уйму карманов, надежно закрывалась и не промокала. А еще у нее был удобный широкий ремень для носки через плечо и две лямки сзади, чтобы превращаться в рюкзак, если нужно.

Странница откинула клапан сумки, расстегнула ее и аккуратно извлекла из недр небольшую книгу в красивом, словно бы посеребренном переплете. Она выглядела совсем новой, но лет ей было в два раза больше, чем самой Аделине. Этот дневник изготовил один из первых Странников – кудесник Высшего круга. Созданная им бумага не поддавалась порче, не выцветала, не горела в огне и не впитывала влагу, а обложка не трескалась ни от сильной жары, ни от лютого мороза.

Аделина положила дневник себе на колени и произнесла:

– Натан, будьте так добры, уделите мне минуту.

Книга щелкнула серебряной застежкой. Это означало, что Натан слушает. Странница убрала седую прядь с обветренного лба, пожевала губу и еще долго собиралась с духом, глядя на то, как солнечный свет проникает в гостиную. За панорамными окнами стояли позолоченные им кусты физалиса с алыми фонариками плодов. Таяли бриллианты росы на траве. Блестели гладкие, сочные листья хост, что сбились пестрым стадом у развалин сарайчика, где днем царила безопасная для них тень. Солнце добралось до камина, рассыпалось искрами отражений в подсвечниках, упало в таз, где грелись ноги-плавники, пробежалось блестящей дорожкой по струе кипятка, который Грегор аккуратно лил из самого большого в коллекции кофейника, чтобы подогреть воду. Дом все еще был холодным, и она мгновенно остывала.

– Нам придется выбрать нового Странника, – произнесла Аделина, перемешивая воду ногами. – Я уже чересчур стара для этой работы. Как бы я ни была опытна, мое тело сильно ослабло, а времени почти нет… Мои стопы так мозжат по ночам, что я не могу спать, а от холода у меня вступает в спину, и я порой неделями не могу разогнуться. Боюсь, к середине осени я стану совсем бесполезна. Если я буду тянуть до последнего, у нового Странника не останется времени на подготовку, поэтому я должна отступить сейчас.

Она вздохнула и погладила птицу на обложке книги.

– Мне повезло найти целых две кнопки, и я была уверена, что смогу отыскать последнюю. Это долгие годы гнало меня вперед, но теперь я понимаю, что износила себя. Такой дряхлой развалине больше нечего дать миру. Мне пора уйти на покой. Что вы думаете об этом, дорогой Натан?

Книга вздрогнула, и Аделина убрала с нее руку. Взметнулся белый веер страниц и распался на две части. В середине чистого листа проступила одна-единственная темно-серая надпись:

«Время прощаться».

– Вы как всегда лаконичны, мой друг, – грустно улыбнулась Аделина, но это было не все, что книга хотела ей сказать.

Страницы стали быстро перелистываться, и на них то там, то тут в разных местах возникали отдельные слова или целые фразы.

«Мы провели… много времени… вместе… Аделина… Бесценный опыт, который… ты… собрала для будущих Странников… я бережно сохраню и передам в целости и сохранности… Не нужно… бояться… будущего. Затишье длится уже долго, но… я верю – однажды будет Ветер… Мы еще увидимся… когда снова станем людьми… Я хотел бы… тебя обнять… на прощание. Но я… пока еще… – просто книга».

Аделина беззвучно заплакала, прижав серый том к груди.

– Вы всегда были прекрасным другом и советчиком, Натан. И не только для меня. Для многих Странников. Я бесконечно вам благодарна, но у меня совсем нет подходящих слов на прощание. Это так глупо после всего, через что мы прошли. Я чувствую себя такой старой и бесполезной…

Она отняла книгу от груди, и страницы снова замелькали.

«Не время плакать… Пора… отправлять письма».

Бумажные половинки сомкнулись и всей стопкой бухнулись на левую сторону. Стало видно, что из конца книги вырезано несколько листов.

– Я очень надеюсь, что вам от этого не больно, – вздохнула Аделина. – Все же это кощунство, как ни погляди…

Внимательный Грегор замаячил перед ней чистым желтоватым листком.

– Спасибо, мой дорогой, – улыбнулась Странница, – но это очень важное письмо, и я отправлю его прямо по воздуху, так что обычная бумага тут не подойдет. Она может размокнуть от дождя или порваться. Вот почему мне приходится просить Натана.

Она аккуратно взяла последний лист книги, чуть-чуть потянула, и он отделился так легко и ровно, словно к нему приложили невидимую линейку и провели по ней лезвием. Аделина заправила бумагу в печатную машинку и продиктовала Грегору небольшое послание, а еще одно написала внутри самой книги специальным карандашом и убрала ее обратно в сумку. Когда первое послание было сложено в дельтаплан, Странница обратилась к хозяину дома: