Ведро действительно светилось мягким зеленоватым светом, похожим на свет лесных гнилушек. Если б то были соединения фосфора!

  Вернувшись из лавки, где ему всучили окаменелую серую горбушку, кусок овечьего сыра со срезанной плесневелой коркой, нечастный алхимик не понес выносить ведро в поганую яму. Вместо этого он высыпал соляно-мателлические крошки, посмотрел на них и ахнул - коричневатая и черноватая пленка с них слезла, а белейшая соль покрылась мельчайшими точками золотистого металла. Сами они испускали слабеющее, но еще заметное свечение. Точки очень походили на золото - которого по всем правилам не должно было быть! Но ведь перегрев нарушил процесс, все пошло не так. Значит, теоретически это могло быть золото.....

  И все-таки точки оказались частицами настоящего золота. Сомнений быть не могло! Все доступные алхимику реакции указывали на то, что это, как ни странно, аурум. Но аурум немного иной. Он никогда не встречал светящегося золота. К тому же свет от него шел какой-то мертвый, пугающий......

  Погруженный в свои поиски, алхимик мало что слышал о современной науке. Если бы он интересовался хоть изредка, мог бы припомнить про радиоактивное излучение, открытое Склодовской и Кюри, о фантастических элементах полонии и уране. Ведь об этом можно было прочесть не только в научных журналах, но и в провинциальных газетах. Но Арвид прессу не жаловал, и слово "радиация" было известно ему в устаревшем значении - изгнание из масонской ложи.

  Золото! Мало, но зато хорошей пробы! Сбылась мечта алхимиков! Случайно, с огромными потерями, золото все же удалось выделить из неблагородных металлов. Сейчас, правда, ретушер с трудом восстанавливал ход своих мыслей, его сознание вряд ли оживило заветную формулу. Повторить свой эксперимент он не мог. И все равно Ожига был дико горд, раздумывая, похвастаться ли своим друзьям или не надо? Нет, наверное! Они ему не поверят, украдут золото, и, наконец, кристаллизация произошла, когда он спал. Но золото тем плохо, что его не утаишь.

  Станция Львив-2.

  Мне приснилось, что я умер, но еду в поезде снова во Львов. Промелькнули в мокром окне спящие темные Броды с освещенным вокзалом, понеслись туманные предрассветные села, замелькали поля - но все никак не рассветало. Словно осталось минут 10 до восхода солнца, а солнце забастовало и отказывает подниматься, не желает светить. Чей-то голос, который я раньше слышал, говорит - следующая остановка - в Брюховичах.

  Никто в Брюховичах не вышел.

  - Скоро Львов - подумал я во сне.

  Поезд несся, дымил, стучал, а я все думал, сплю или не сплю. Может, я и вправду попал уже на тот свет?

  Голос вверху произнес - Львив-2. И добавил - Инший Львив.

  Я спрыгнул, пошел под таким же ажурным навесом-трубой, что и на самом деле был во Львове. Но вместо таблички Lemberg там было написано - Львив-2.

  - Надо спросить у пассажиров - решился я, - они должны знать, Львов это или не Львов.

  Первый человек, к которому я обратился с этим глупым вопросом, оказался приличным господином в бобровой шапке и длиннополой куньей шубе. Он курил сигару и молчал.

  - Ах, оставьте меня, - небрежно бросил он, услышав мои слова. - Я ничего не понимаю, я умер только в прошлый понедельник. Спросите у других.

  Хм, удивился я, если он умер, то почему живой? И какая разница, что это его постигло в понедельник? Наверное, псих!

  Я подошел к полной женщине с загорелым веснушчатым лицом, стоявшей на перроне, закрыв ногами плетеную корзину.

  - Пани, не подскажете мне, куда я попал? Разве это Львов? Я не узнаю его!

  - Это Львив -2 - невозмутимо сказала женщина. - Отсюда вы никак домой не попадете.

  - Но почему?!

  - Потому что умерли.

  - Это ад? - спросил я ее зачем-то.

  - Возможно.

  После всего (мой сон).

  Ноябрьским вечером 1939 года, слякотным и поздним, в мастерской художника Якова Боровского раздался громкий стук. Машинально обтерев измазанную кисточку о занавеску, он пошел открывать.

  - Только одна минутка, Яша - сказал ему кто-то. - Я от Валерия Витальевича. Его только что взяли. Беги скорей. Сегодня придут! Сука Манский написал донос. Формализм, буржуазное упадничество, личная нечистоплотность. Уезжай срочно, Яша. Сейчас 11 вечера. В полночь они явятся.

  - Куда же мне ехать? - спросил художник растерянным голосом.

  - Чем дальше, тем лучше. У тебя же есть знакомая кассирша на станции. Это ж дачно-барачное Подмосковье. Народ здесь жалостливый. Даст по доброте душевной завалявшийся плацкартный билетик.

  Яков Боровский тот час же бросил все и один, без вещей, без красок, побежал под дождем на железнодорожную станцию. Билет ему продали до городка со смешным названием Хыров - в только что присоединенную Львовскю область. Боровский был так испуган, что плохо соображал, где это находится и что он там будет делать. Может, его туда не пустят, арестуют прямо на перроне? Поезд оказался набит сотрудниками НКВД, они всю дорогу веселились, не спрашивая ничего у вечно хмурого Якова. Только один раз проводница задала ему какой-то банальный вопрос, и Якову пришлось, не расслышав толком, буркнуть - командированный. Направили создавать детскую изостудию.