Наконец грунтовка упёрлась в рыжую яму, откуда торчали рассохшие ракиты. Впереди за холмом виднелись овчарни, "овчарники", по выражению несведущего Лакина, чуть дальше уже стояла контора совхоза. Субботы тогда еще не объявили выходныи, но все старались уйти пораньше, поэтому в послеобеденный час "Коминтерн" казался вымершим. Машину встретили гуси.
Председатель Метихвостов выскочил на улицу, увидел Лакина и многозначительно поцокал языком. Метихвостов хорошо помнил эту бригаду. Позапрошлым летом Лакин привозил фильм о кознях Ватикана и спьяну спалил стог сена, заснув в нем с горящей "Шипкой". Еще председателя злило, что Лакин напирал на эллинистические культы, сыгравшие якобы большую роль в появлении христианства. Пассаж о воскресшем Митре, которого поздние греки вывезли из Персии, Метихвостов уже выучил наизусть. В "Коминтерне" даже одного барана назвали Митрой. Рога его напоминали нимб.
Выругавшись, председатель пошёл искать ключи от клуба. Это было ветхое, наскоро побеленное здание раньше служило дровяным складом. Почти всю зиму оно стояло запертым. Но не для всех. В глухой ночной час нежно поворачивался тяжелый ключ в замке, и по пыльным половицам осторожно ступал Давид Иерусалимчик, "Рэб", как его прозывали односельчане. За Давидом растянутой вереницей, посекундно таясь и оглядываясь, шествовали Коломойцы - Фая, Рая с дочерьми, учётчик Сидор, полуглухой парень по кличке Матя и другие "ночники". Днём в клубе шебуршали мыши. Ночь в клубе была другой. С пятницы на субботу тихо читали затертый молитвенник, ломали белую "витушку", окунали в соль, плескали сок красной смородины (вина не делали), стоя, под луной, обмирая в страхе, что - поймают.
Неизвестно, сколько бы еще шли в клубе ночные моления, если б не прилетело в районную газету "Липовецкие будни" письмо. На двойном тетрадном листке в клетку аноним сообщал - семьи Юдиных, Иерусалимчик, Толчеевых и Коломойцев устраивают ночью в клубе "Коминтерна" синагогу. Читают там тихонько поздним вечером и ночью Библию, поют псалмы и машут полотенцами. "Долго ли, писал обеспокоенный жалобщик, советские трудящиеся будут терпеть это змеиное гнездо сионизма?!"
Макарова, прочитав лист первой, вздохнула. Она знала, кто писал. Почти знала. Подоплёка анонимки была ей ясна. Земля под клубо-сараем до революции принадлежала семье Юдиных, тётя Анюта, урожденная Юдина, просила председателя отдать этот участок ее зятю. Метихвостов отказал. Но тётя не унималась. План ее был прост - объявить клуб синагогой, поднять шумиху в "районке" через Макарову и дождаться сноса.
- Ведь это черт знает что, а не клуб большого овцеводческого хозяйства! - возмущалась тётя Макаровой. - Сараи и то лучше бывают.
Пока же по дощатым полам клуба раздора гуляли юркие сквозняки. Старшеклассники вносили длинные зеленые скамейки и кривые стулья из конторы. Девчонки мели пол длинными вениками. Метихвостов побежал за реку собирать народ. Крыхин "колдовал" на облезлой школьной парте, смешивая компоненты крысиного яда. Согнутый, сосредоточенный, он напоминал средневекового алхимика. Лакин мотался из угла в угол, сжигаемый внутренним жаром. Глаз его остановился; на дверном косяке, где красным (карандашом или краской) были написаны две цифры. Подойдя поближе, он заметил непонятные буквы, одна похожа на "ш", другая на большую букву "Г".
-Это еврейские буквы, "шин" и "далет". Я в школе дружила с девочкой из еврейской семьи. Они на дверях пишут 2 буквы из имени Б-га - Шаддаи -сокращенно от "Шомер Далетот Исраэль". Страж дверей израильских. Защита от демонов. - сказала Макарова.
- О! -Лакин удивленно посмотрел на нее. - Это лишь подтверждает мою версию, что евреи на самом деле скрытые язычники. Ведь разные имена остались от прежних, вавилонских еще, идолов. Шэд в их пантеоне отвечал за тень.
- Сами вы язычники! - резанула журналистка.- Кто в прошлый заезд черного петуха в колодце топил?
Лакин умильно сложил руки "домиком" и, сгорбившись, пародийно пролепетал- Mea culpa, mea maxima culpa! Не ведал, что творил!
- Пить надо меньше!- назидательно изрёк Крыхин, мешая яд.
- И есть! - съязвил Лакин, окинув взглядом его нестройную фигуру.
Крыхин ему не ответил. Он боялся ошибиться в пропорциях. Тогда обиженный Лакин сел на стул и с обреченным видом стал читать свои старые записи. Тетрадь, озаглавленная "Против Библии", за годы бесконечных тасканий превратилась в пухлый, промасленный манускрипт со множеством закладок.
Скоро клуб наполнился кричащей молодежью- интересовались, какой фильм покажут после лекции. Гордо прошествовали девчонки из выпускного класса. Макарова увидела Ксеню, свою дальнюю родственницу. Они обнялись и сели в угол поговорить.
Журналистку удивила странная перемена в ксенином лице. В прошлый приезд Макарова видела смущенную девчушку неполных 16 лет, еще невзрослую, но сейчас Ксеня смотрелась серьезнее. Точно знает что-то, неведомое остальным. Влюбилась, что ли?
Ксеня хорошо рисовала, собиралась поступать в институт на художественное отделение. Макарова всячески ее в этом поддерживала, даже получила нагоняй в райкоме, опубликовав у себя в газете статью "Юная художница из Благого". Макарова не учла, что ксенина манера рисовать грешила импрессионизмом и страшно вымолвить, пуантилизмом. Теперь Ксене оставалась получить аттестат и направление в ВУЗ от комсомола с характеристикой. Но.... Ксеня дружила со своей троюродной сестрой Диной Толчеевой. Дина выросла среди "субботников", бывала на тайных собраниях и даже выучилась от своего деда Иерусалимчика еврейской азбуке - алефбету.
Не сказать, что она была верующей. Девчонки никогда не говорили о "субботниках" как о религии и уж тем более как о секте. Все, что касалось веры - было в их поколении уже вымарано. Оставалось лишь наивное самоопределение русских "субботников", назвавших себя безо всяких прав "евреями". Взявших библейские имена и специфические фамилии - Юдины, Жидовы, Моисеевы, Иерусалимчик etc. Религия их уже почти ушла, оставив от себя иудаистическую оболочку - именно оболочку. Держалось все исключительно на национальности. "Мы евреи", на том стоим. Но почему - уже туман.
Двумя годами старше Ксени, Дина после 8 класса уехла в Липовец, поступила в СПТУ. Ее мечтой был большой город, где можно найти себе еврейского мужа. Соседки по комнате Дину сразу засмеяли - ведь евреев в Липовце почти что не было, да и приличные еврейские ребята не женятся на русских, тем более на деревенских. Мама не позволит. Именно поэтому Дине понадобился паспорт с записью "еврейка". Готовясь получить вожделенный паспорт, Дина указала в анкете национальность - еврейка. Ее вызвали, отчитали, вернули анкету, требуя исправить. Дина храбро отвечала - раз ее родственники считают себя евреями, то и она тоже должна быть записана еврейкой. Родители Дины, правда, числились русскими, но и паспорта у них появились совсем недавно - когда завербовались строить комбинат на целине. До них мало кто из "коминтерновцев" мог вытащить из широких штанов заветную книжицу.
