– Когда это вы договаривались? О чём? – вспылила я.

– Не паникуй, – Север небрежно опустил руку мне на плечи, игнорируя моё возмущение. – Всё нормально. Для таких моментов и существуют одиночки. Ими затыкают дыры.

И ещё до того, как я осмыслила услышанное, отдал приказ:

– Зверь, возьми там кого-нибудь на замену.

Мой испуганный взгляд метнулся к кучке одиночек, обречённо жавшихся у стены.

– Это неправильно… – прошептала я, но меня никто не услышал.

– Крыска вчера ногу на тренировке повредила сильно, – сообщил Зверь, яростно тыкая в наладонник.

– Значит, двоих возьми, – бросил Север, не позволяя мне вырваться из его несильных объятий. – А лучше четверых. Всё-таки северные границы. И пошевеливайтесь. Платформа ждать не будет. Нюня, беги к Берёзе, скажи, чтобы выдала тебе задание на всю неделю. Оль, у тебя тёплые вещи есть?

– Тёплые вещи? – переспросила я, рассеянно глядя на Лёшкину спину и вспоминая накануне довязанное пончо. – Какие тёплые вещи, Север? Ты только что велел выбрать из одиночек четверых смертников, чтобы затыкать ими дыры. Так нельзя.

Парень тяжело вздохнул и подтолкнул меня к выходу.

– Нельзя, – согласился беззлобно и равнодушно. – Но я так делаю. Светофор так делает. Карась так делает… Впрочем, если хочешь, я скажу Нюне, чтобы она вернулась.

Я задохнулась от беспомощного гнева и стыда. Потому что Лёшкиного возвращения я не хотела, но и спасать её ценой жизни других людей неправильно.

– Ты напрасно паникуешь, Ёлка, – тяжёлая рука переместилась с плеч на мою талию. – Неделя на северном кордоне не означает обязательную и неминуемую смерть. Поверь, если бы там на самом деле всё было так ужасно, совсем скоро Детский корпус лишился бы всех своих студентов. Мы, конечно, щит между защитниками Яхона и его врагами, но поверь мне, Цезарь не просто так выставляет в авангард детей, – Север ухмыльнулся. – Если верить статистике, количество военных смертей значительно уменьшилось после изменения стратегии.

Я закрыла глаза. Статистика, конечно… Джокер, который бьёт любую карту.

– Всё будет хорошо, обещаю. Ты же знаешь, что дикие не охотятся на молодняк, – продолжал утешать меня Север, подталкивая к складу. – А против сикров Корпус почти никогда не выставляют.

Почти. Я горько усмехнулась.

– Ты хочешь сказать, что эта четверка будет рисковать так же, как и мы? – я бросила на парня скептический взгляд, не желая начинать бессмысленный спор о том, что происходит и что должно происходить в цивилизованном обществе.

– Нет, – Северов недовольно поджал губы. – Они будут рисковать даже больше. И по собственной инициативе рваться в самые горячие точки только для того, чтобы заслужить себе право остаться в моей Фамилии навсегда. Оля, пожалуйста, давай ты расскажешь мне о том, какая я эгоистичная свинья, на платформе. Сейчас на это совершенно нет времени.

– Тебе на них наплевать, – ужаснулась я, стараясь не смотреть в сторону четверых парней, которые сейчас хмуро слушали Зверя.

– Мне на всех наплевать, – признался Север. – Идём, надо тебя утеплить.

***

Сейчас, спустя десять дней, эти его слова вспыхнули красными буквами у меня в мозгу, заставив выгнуться в крепких Северовских руках.

– Пусти, ненавижу тебя! – выла я, пытаясь вырваться и не обращая внимания на робкие попытки привести меня в чувство. – Это ты виноват! Ты с самого начала решил… они не… мы же… люди… не… дырки…

Воздуха не хватало, чтобы произнести всё, что вертелось сейчас в голове. Дыхание вырывалось со всхлипами, но лёгкие отказывались вновь наполняться кислородом.

– Вашу мать! – зло кричал Зверь, а мне слышались за его словами боль и страх. – Где, мля, Соратник?? Я не собираюсь возвращаться в лагерь без…

– Заткнись и отпиши нашим, что мы возвращаемся, – велел тот, кто всё ещё отказывался выпускать мое рыдающее тело из своих рук. – И кто-нибудь, суки, дайте мне, наконец, ампулу с успокоительным!

Почти в то же мгновение я почувствовала укол в плечо и услышала удивлённый шёпот Берёзы:

– Одного не пойму: где она так в синюю краску перемазалась… Откуда там краска вообще? Это какое-то новое оружие?

Я икнула и истерически рассмеялась, тряся головой и впервые в жизни проклиная свою исключительность, свою «изумительную способность», как говорил Сашка. Платформа дёрнулась, приводя фоб в движение, но я успела скользнуть уплывающим в небытие взглядом по снежной пустыне, по алому пятну, по четырём таким маленьким с высоты полета мёртвым телам. Закрыла глаза и отвернулась, уткнувшись носом Северу в грудь.

– Лучше бы я сдохла.

Северов почти до боли сжал меня, безмолвно протестуя против моих слов, и прошептал тихонечко:

– Завтра будет легче, обещаю. Это пройдёт.

– В первый раз всегда херово, – поддакнула Берёза, а потом лекарство победило истерику, и я все-таки уснула.

Проснулась уже на подлёте к лагерю, разбитая, несчастная и злая, как чёрт, потому что легче не становилось. Я всё ещё чувствовала себя виноватой из-за того, что мы потеряли Соратника. Я видела свою вину в смерти Ватрушки, ведь я обещала ему, что всё будет хорошо. Но больше всего я ненавидела себя за то, что осталась жива. Мне было противно от мысли, что Север так или иначе оказался правым. Впрочем, он всегда был правым, чего бы ни касался спор. Его манера дискутировать была весьма оригинальна, но действенна: нельзя проиграть в споре, если у тебя только два мнения, одно твоё, а второе – неправильное.

– Ёлка, ну хватит дуться, – проговорил он, когда мы устраивались в одном из фобов, отправлявшихся на север. На мне был водоотталкивающий ультратонкий термокостюм, зимние ботинки и собственное пончо, но Северов всё равно недовольно хмурился, считая меня недостаточно утеплённой. – Это давно принятые правила. Не надо изобретать велосипед.

– Я не изобретаю велосипед. Я просто хочу немного справедливости.

– Справедливости? – парень хмыкнул, заметив, что к нашему разговору прислушиваются. – Справедливо будет по отношению к другим членам Фамилии, если я начну брать всех слабаков только потому, что они жалкие неудачники? Справедливо будет, если погибнет, например, Берёза, защищая какого-нибудь болвана, который не может приспособиться к жизни?

– Я уже сказала тебе, что я думаю по этому поводу, – ответила я, не поднимая на него глаз. – Эгоистично плевать на всех. Эгоистично и неправильно, а ты этого не понимаешь.

– То есть, если бы я сокрушался и лил слёзы по тому поводу, что я должен поступить так или иначе, было бы лучше? – вспылил Север. – Извини, это не для меня. Моя задача состоит в том, чтобы выполнить задание с наименьшими потерями для Фамилии. Я хочу, чтобы мои друзья и люди, которые мне доверяют, вернулись в Корпус живыми. И мне действительно плевать, если для этого придётся пожертвовать чужаком.

– Я чужак, – напомнила я, тоже переходя на повышенный тон. – Лёшка чужак… Так брось нас вперед, чтобы мы не были балластом для всей вашей группы!

– Ты – другое дело, – проворчал Север, отводя глаза. – У меня на тебя… планы.

– Иди к чёрту!

Я отвернулась от него, и как он ни старался завести разговор, до конца пути не сказала ему ни слова, с недовольством чувствуя тоску из-за того, что то хрупкое доверие к нему, которое зародилось во мне, пока мы ждали решения Колеса, так быстро лопнуло.

Северный кордон представлял собой небольшую военную базу. Здесь по периметру на равном расстоянии друг от друга были расположены обзорные вышки с прожекторами. КПП, корпус руководства, две казармы, столовая, колючая проволока и тонны снега на километры вокруг. Вот и вся северная граница Яхона.

– Не понимаю, зачем здесь вообще нужно было устраивать кордон, – проворчала я, замерзая на холодном ветру и переступая с ноги на ногу. – Нападающих здесь можно увидеть за сто километров до того, как они смогут подойти на расстояние выстрела.

Командир базы откашлялся в кулак и довольно громко произнёс: