— Никогда бы не могла подумать, что Джеффри так со мной поступит. Что опустится так низко. Он оскорбил меня, когда сказал, что молодость той девушки затмила ему разум. Особенно, когда этот кретин еще и уточнил, что я в своем возрасте должна его понять. Он назвал меня старой! Боже, мне всего двадцать девять лет.
— Идиот! — фыркнула Хулия.
— Он прямо мне в лицо сказал, что я старая! Именно тогда, когда я считаю, что именно сейчас наступила самая лучшая пора в моей жизни, — прорычала Монце. — Если еще кто-нибудь когда-нибудь назовет меня старой, клянусь вам, я голову ему оторву.
— Мужчины, деточка, мужчины, — вздохнула уроженка Канар.
— Родная, у тебя с этим хипстером не было будущего. Я тебе это говорила сотни раз, но ты никогда не желала меня слушать, — прошептала Хулия с той искренностью и уверенностью, которая приходит к человеку лишь сединой на висках. — Этот самодовольный болван мне никогда не нравился. На нас с Хуаной он всегда смотрел сверху вниз, а когда ты не видела, разговаривал с нами, как портовый грузчик. Как говорят в Вальекасе, этот зануда всегда был нечист на руку!
Монце кивнула. Множество раз подруги говорили ей об этом. Но из-за любви она не хотела их слушать. Конечно, она не была безумно влюблена в Джеффри, но, в общем, испытывала к нему теплые чувства, и ей было хорошо с ним.
— Не будем к этому возвращаться. Он прокололся, и ты его застукала, — заявила Хуана, заметив выражение лица подруги.
— Да, определенно, я его застукала, когда он уже увяз по самые уши. Как про него сказано! — пробормотала Монце, вспомнив о том злополучном дне. Но, отпив глоток из своего бокала, выпалила: — По правде говоря, сейчас я даже рада, что наши с ним отношения закончились. У меня глаза открылись. Джеффри думал сначала о себе, потом о себе и в конце тоже только о себе. Он оставил себе даже ложки. Провалиться ему на месте!
— Ладно, родная, — вздохнула Хулия. — Твой жеманный дон оставил все себе, потому что ты ему позволила.
Монце, привыкшая идти по жизни без груза тяжелого багажа, кивнула и фыркнув прошептала:
— Мне ничего от него не надо.
— Как бы не так! — насмешливо сказала хорошо изучившая характер подруги Хуана.
— Клянусь вам, я почувствовала, что мне ничего не нужно от этого типа. Но признаю, что его эгоизм меня удивил. Там не было почти ничего моего. И нет… мне не нужно ничего кроме того, что я заработала сама, до начала наших отношений.
— Хорошо, а как же Лореаль… — прошептала Хуана.
Монце рассмеялась и, проведя ладонью по своей темной шевелюре, с иронией ответила:
— Конечно, потому что я этого достойна!
— Узнаю свою девочку, — вставила Хулия. — Достоинство — прежде всего!
— Не сомневайся, — усмехнулась Монце. — Я никогда не брала чужого. Это не в моих привычках. Пусть этот грубиян подавится моими кремами. Всеми.
— Не говори мне, что ты оставила ему тот дорогущий крем от «Канебо». Тот, что он тебе подарил и что стоил, как чугунный мост? — спросила Хуана.
Монце кивнула, и Хулия потрясенно пробормотала:
— Этот, мудак, наверное, голубой! И совсем не дурак.
— Да, особенно с кремом для депиляции «Элизабет Арден». Он всегда говорил, что ему нравятся мои крема для депиляции, потому что они очень хорошо пахнут. Более того, последний раз он даже попросил, чтобы я ему им обработала ноги и пах.
— Уй… боже, что на тебя нашло, — вздохнула Хулия. — Куда уж моему Пепе с его волосатостью и лишними килограммами до этих современных красавчиков, готовых за хорошую эпиляцию душу продать.
— Определенно, — продолжила Монце, — больше я не буду обращать внимания на внешность мужчины.
— Ну и правильно, девочка моя, — согласилась Хуана.
— Посмотри на моего Пепе. Он, конечно, не Аполлон, но любит меня и заботится обо мне, хотя мы и ссоримся, как, например, в последний раз, — фыркнула Хулия.
— Ты снова поссорилась со своим медвежонком? — вздохнула Хуана.
— Да. У нас сейчас очень неспокойный период.
— А что происходит? — спросила Монце.
— Возвращение в Испанию доведет нас до развода. Он не понимает, что я не хочу ехать обратно. Мне нравится жить в Лондоне и…
— Стоп… стоп… сделай вдох и не нервничай. Не думаю, что Пепе делает это тебе на зло, — рассмеялась Монце.
Пепе и Хулия были замечательными людьми и очень друг друга любили, хотя после стольких лет брака им хотелось послать друг друга ко всем чертям.
— Сделать вдох? Я дышу. Но это выводит меня из себя, особенно, когда он сказал, что хочет, чтобы на его день рождения, что будет в феврале, мы торчали в Мадриде, и, более того, устроили бы в нашем доме грандиозный праздник для его семейства. И нет… я не выношу свою свекровь. Эта женщина с усами, длиннее чем у креветки, болтает обо мне за моей спиной, и мне это не нравится.
— Хватит, девочка моя, все уже прошло. Это его мать, и он ее любит, и ты должна это понять, — пошутила Хуана.
— Ты права, — смеется развеселившаяся Хулия. — Какой бы ведьмой она не была, она чертова мать моего Пепе. Ай, боже ты мой, любовь — это так непросто.
После воцарившегося ненадолго молчания Монце сказала:
— Понаблюдав за проблемами Пепе и Хулии, начиная с этого момента, я буду обращать внимание только на то, что у мужчины внутри. Я хочу влюбиться! Но мне нужен настоящий мужчина. Из тех, что открывают тебе дверь, отодвигают стул, когда ты садишься… наконец, кто-то необычный, особенный.
— Я тоже такого хочу. Но, боюсь, что большинство современных мужчин первыми усядутся на свободный стул, даже если тебе при этом придется стоять, — усмехнулась Хуана.
Разволновавшись, Монце вспомнила о мужчине, который с самого детства неоднократно появлялся в ее снах и которого она так и не смогла четко разглядеть.
— Я хочу такого мужчину, который бы страстно смотрел на меня и своим взглядом заставлял меня дрожать, как сумасшедшую. Одного из тех, в чьем присутствии я бы чувствовала себя защищенной, любимой и желанной.
— Тебе что-то подсыпали в бокал? — пошутила Хуана.
— А главное, и самое важное, — волнуясь, закончила Монце, — чтобы ему в голову не пришло назвать меня старухой. Потому что еще раз клянусь следующий, кто назовет меня старой, подавится собственными зубами!
В этот момент дверь в таверну открылась, и внутрь зашел красивый высокий мужчина, одетый с иголочки и очень напоминающий Джеффри и его утонченных друзей.
— Уф… как же хорошо на нем сидит этот костюм от Армани.
Заметив, как смотрят на нее подруги Монце, смеша их, уточнила:
— Но, нет. Я больше не хочу метросексуалов в своей жизни. С ними покончено!
Ее подруги заговорщицки переглянулись. Если они в чем-то и были уверены, так это в том, что Монце никогда не изменится. Она была веселой, чуток сумасшедшей и порывистой, и это делало ее необыкновенной.
— Позволь мне сказать, что не все мужчины одинаковы, — рассмеялась Хулия. — Ты можешь встретить красавчика из тех, что тебе нравятся, который к тому же будет мужественным, галантным и уважать твои чувства. Вроде Джорджа Клуни.
— И где же он? А что тогда достанется мне? — пошутила Хуана.
— То, что осталось, ангел души моей… — усмехнулась Хулия.
— Не называй меня так, я это ненавижу… — пожаловалась виновница торжества, и тут ее смартфон пропищал о полученном сообщении.
Оно было от Джеффри. От ее претенциозного дона, ее бывшего.
«Я хочу тебя увидеть».
Она удивленно снова его прочитала и, больше не обращая на него внимания, выключила телефон. Монце посмотрела на Хулию, которая продолжала говорить:
— Дорогая подруга, я говорила, что ты всегда выбираешь особо выдающихся мужчин. Потому что сейчас это был твой высокомерный дон, а вспомни, например, о том шведе Рене.
— О, да… какой Рене был красавчик, — от души развеселилась Хуана.
— Какой он всегда был чистенький, как хорошо на нем сидела одежда от Адольфо Домингеса и футболки «Кусто», — согласилась Монце, с улыбкой вспомнив о нем.
