Он знал, что этот день настанет. Гнал от себя воспоминания о наступающей ночи, надеясь проснуться завтра и услышать за окном людской гам и шум от машин. Молясь, чтобы все это оказалось лишь его собственным ночным кошмаром.

Но знал, что не проснется.

Не успеет. Не сможет. Не скажет. Не защитит…

Так много «не», что можно зарыться под ними так же, как под обломками старой жизни, которую он упустил. Сейчас они покрывали потрескавшуюся землю под его туфлями мельчайшими крошками штукатурки и обрывками выцветших обоев.

Вновь и вновь Пятый вглядывался в посеревшее небо потухшим взглядом. Понурые тучи без цели слонялись над его головой, гонимые пробирающим до костей ветром.

Столько раз он нырял в прошлое, пытался исправить, то, что, казалось, ему совсем не по силам, боролся за то, чего ему не увидеть, снова раздирая себе затянувшиеся на сердце раны, глядя на безмятежно протекающую вокруг жизнь.

Пару дней назад, а может неделю, не чувствуя боли, он растирал разбитое об асфальт колено, когда крохотная девочка в раздувающемся на летнем ветерку платьице с наивной улыбкой на розоватых щечках протянула ему ручку.

Он оттолкнул.

Хотелось рявкнуть на весь мир, остановить хоть на мгновение эту нереальную, пестрящую счастьем, картинку, которая через сутки превратится в руины, покрывающие груду неподвижных тел.

Пятый уже не обращал внимание на зудящие ссадины, на выступившие капельки пота на лбу и запачканные машинным маслом брюки.

Всему вокруг наступал конец, но только не его попыткам предотвратить неизбежное.

Казалось, что само небо желало сбежать отсюда и бросить копошащихся в страхе и боли людей под собой. Словно капли дождя превращались в кислоту, разъедающую кожу и кости одним своим касанием.

Тяжелый вздох застрял в раздраженных от сажи легких, а не видавшие ничего кроме кошмаров во снах и наяву глаза скользили по охваченному штормом горизонту.

Один и тот же немой вопрос, словно заезженная до скрипа пластинка.

— Что я сделал не так… — едва различимый среди всего безумства, виднеющегося с полуразваленной крыши.

Чем было это здание? Уже не имеет значения, прошлое осталось позади. Стало за одно мгновение стертым с лица некогда цветущей планеты.

Тихий шелест коснулся левого уха, и Пятый насторожился…

Словно кто-то легким движением ступил на россыпь штукатурки и мелких кусочков бетона. Тоненькая, до каждой родинки знакомая, фигура пугливо показалась из-под сложенной домиком фенольной плиты.

Эшли.

— Я знала… знала, что ты жив, — прошептала она, покачав головой. Возле виска волосы были спутаны и перепачканы в запекшейся крови.

Девушка несмело шагнула вперед. Еще немного ближе. Еще. Пятый замер, силясь схватить за хвост ту вереницу сменяющихся друг другом вопросов.

Она здесь.

Почему?

Как оказалась в этом здании?

Почему не в академии?

Почему она жива?

— Ты… жива, — хрипло шепнул. Скорее для самого себя, словно мантру, в которую мечтал и одновременно боялся поверить.

Хрупкие ладошки в неверии коснулись сперва его затянувшегося шрама на щеке, а затем руки обвились вокруг шеи, утягивая в пропитанное отчаянием объятие. Эшли всхлипнула, и соленая вода осталась растекающимся по темному пиджаку пятнышком.

— Я искала тебя, Пять, — тихонько произнесла она севшим голосом, — искала, когда остальные сказали, будто ты сбежал.

— Почему не осталась в академии? — скользнувшая в воздухе нежность казалась чем-то лишним. Слишком неправильным в царящем вокруг хаосе.

— Я была уверена, что мы обречены… Обречены, если останемся в академии, — тут же исправилась девушка.

Сильный порыв ветра пронес мимо алюминиевую крышу, сорванную с фургончика местного бедолаги. Неизвестно, остался раньше дом без хозяина, или наоборот — хозяин без крыши над головой.

Обречены.

Это слово стучало эхом в тяжелой голове, отражалось в платиновом блеске металла под ногами, в налитых свинцом тучах и слезах, стоящих в голубых глазах Эшли.

— Я найду выход, — поклялся Пятый, отстраняясь и поправляя смятую руками девушки ткань пиджака.

Из-под опущенных ресничек, Эш глядела на парня, словно искала повреждения, подмечала каждую царапинку на запястье и содраную кожу на колене. Сердце пропустило удар, когда взгляд вновь остановился на широком шраме, тянувшемся от края глаза до слегка рассеченной губы.

— Ты давно ищешь выход, — озвученная догадка повисла в трещащем воздухе, ошеломив обоих.

Пятый молчал, и Эш казалось, что ответ никогда не сорвется с его губ. Она различала его беспокойство, считывала его с поджатых губ и сжатых в кулаки ладоней.

— Сколько? — выдохнула она, уже не желая слышать ответ.

— Слишком много.

Слишком много раз я видел твою смерть.

Он зажмурился, проклиная каждую из мелькавших перед глазами картинок.

Слишком много.

И каждая смерть, словно свинец в сердце. Не убивает, но оседает неподъемным пластом, не дает сдвинуться, покинуть. Хочется смириться, но Пятый не знает смирения.

Я найду выход.

Внезапный грохот сотряс здание, выбивая раскаленный воздух из легких и унося из-под ног землю. Надломленная арматура со звоном скатилась с края платформы и полетела вниз, на некогда проезжую часть.

Негромко вскрикнув от неожиданности, Эшли повалила парня на пол, прикрывая своим телом от осыпавшейся сверху штукатурки.

Уиллис-тауэр. До последнего взрыва минута и двадцать три секунды.

Минута и двадцать три секунды, чтобы спасти ее жизнь.

— Эш, слушай меня внимательно, — рявкнул Пятый, хватая девушку за сотрясающиеся плечи, — я не оставлю тебя здесь снова.

На мгновение голубые глаза распахнулись с надеждой, но затем понимание захлестнуло их, отражая едкую горечь.

— Не могу, — замотала головой девушка, пытаясь сбросить с себя руки парня, — я буду мешать тебе, Пять, ты должен идти без меня.

— Никогда больше.

Пятьдесят одна секунда.

Времени на подсчеты не оставалось, ни точной даты, ни места. Лишь одно — жизнь.

Не важно, какая трудная и непредсказуемая. Новая. Одна на двоих. Среди чужих людей и незнакомых дорог.

Он был готов заплатить такую цену.

Любая цена была приемлемой в обмен на ее дыхание.

Тридцать девять секунд.

Чувствуя, как сила захлестнула артерии, Пятый вскинул руки, в мгновение ока создавая портал — в их будущее.

…в прошлое до апокалипсиса.

Его пальцы сомкнулись на тоненьком запястье девушки, которая глядела на него слегка красными глазами, полными сомнений.

Но одно чувство было Пятому в них знакомо больше других. Это была решимость.

Будь у него хоть одно мгновение, чтобы обдумать скользнувшую в сознании догадку… Но Пятый лишь отмахнулся, считая секунды.

Двадцать две секунды.

— Давай, Эшли, — кричал он, стремясь перекричать собственное стучащее в такт взрывам сердце, — прыгай!

Она готова была сделать этот шаг, видит Всевышний, как ей хотелось его сделать.

— Постой, — шепнула она, потянув Пятого назад, — я кажется задолжала его тебе.

Не успели гневные слова вырваться изо рта парня, как губы девушки накрыли его, лишая возможности их произнести.

Нежный аромат цитруса, смешанный с металлическим привкусом крови. Печаль и мед, слитые воедино в свои последние секунды.

Их оставалось лишь шесть. Однако Пятый внезапно сбился.

Он выпустил запястье девушки, словно в забытие касаясь подушечками пальцев развевающихся на ветру чернильных локонов ее волос.

Три секунды.

— Я знаю, ты справишься, — шепнула Эшли, резко отстраняясь.

Зеленые глаза распахнулись в испуге. От осознания слов, которые он пропустил. Их смысл невозможно уловить за мгновение, но помнить их будет он всю свою жизнь.

Он хотел кричать, вопить от боли, хватаясь за ее руки, утаскивая ее за собой в тот мир, куда готов был отправиться, забыв о прежнем. Хотел забрать с собой, чтобы однажды забыть о тех кошмарах, в которых живет сегодня, но глаза Эшли сверкнули печальной решимостью.