Собравшись с духом, он вошел в вигвам Белого Бизона.

Внутри царил полумрак. В глубине жилища тихо и как будто безучастно сидела женщина, сложив руки на коленях. Похожее на кимоно кожаное платье с бахромой на рукавах и подоле мягко облегало ее фигуру. Она печально взглянула на мальчика, остановившегося перед очагом. Белый Бизон лежал на ложе из звериных шкур с плетеным подголовником из ивовых прутьев. Лицо его осунулось, руки истончились. Едва заметным жестом он показал, что готов слушать. В ногах у него стоял его единственный сын Шонка, юноша пятнадцати лет, обнаженный, в одном лишь поясе. Харка потупил взор. Он не любил Шонку. Между ними давно уже возникла эта странная неприязнь, проявлявшаяся в сотнях мелочей и по множеству поводов, и причина ее была необъяснима для них обоих. Харке не хотелось сейчас думать об этом. Ему важно было лишь добиться от Белого Бизона, чтобы тот выполнил просьбу отца и, когда все тронутся в путь, послал к водопаду одного из воинов.

Смысл произносимых Харкой слов, казалось, не доходил до сознания больного вождя: голова его беспокойно металась из стороны в сторону. Наконец он обратил взгляд на Шонку.

– Мой отец говорит, что у нас нет ни одного лишнего воина, – ответил тот за него, но Харка понял, что такова воля не вождя, а самого Шонки.

В нем вскипел гнев.

– Ступай! – повысил голос Шонка. – Мой отец все сказал. Хау!

Харка еще раз взглянул на больного. Тот устало прикрыл глаза. Надежды на то, что он заговорит сам, не было. Мальчик повернулся и вышел из вигвама. Что же делать?

Он огляделся вокруг. В стойбище уже кипела жизнь. Несколько минут назад, вернувшись сюда, он сначала воспринял все это как давно привычное и не заслуживающее особого внимания зрелище. Но сейчас, когда он искал глазами своего друга Сокола, от него не ускользала ни одна мелочь, ни один человек, ни одно движение. Он видел все: возбужденных и таких же голодных, как он сам, собак, тощих мальчишек, с криками и смехом гоняющих палочками мяч, девочек в раскрытых вигвамах, помогающих матерям и старшим сестрам по хозяйству, множество лошадей, жующих скудные остатки травы, кустарника и коры, – видел военные и охотничьи трофеи на высоких шестах перед вигвамами – рога бизонов, колеблемые утренним ветром скальпы. Больше всего трофеев висело на шесте перед вигвамом его отца.

Вскоре он отыскал Сокола. Тот был старше его – ему уже исполнилось шестнадцать – и выше ростом. Харка подошел к нему, и Сокол прервал свою работу. Он был занят изготовлением наконечников для стрел.

Харка присел на корточки рядом с другом. Хотя дело и не терпело отлагательства, спешка и суетливость все же были не к лицу сыну вождя. Он почти слово в слово повторил все, что сказал Белому Бизону.

– Говори теперь ты, Четан, – заключил он свою речь.

«Четан» на их наречии означало «Сокол».

– Твой отец – вождь военного времени, – ответил худощавый темноволосый юноша. – Пусть отдаст приказ. Чужой человек – на нашей земле! Это значит – война! И у Маттотаупы у самого достаточно власти.

Кровь прилила к лицу Харки. Он почувствовал в словах друга упрек в том, что Маттотаупе недостает решительности, и от сознания справедливости этого упрека рассердился еще больше.

– Мой отец знает, что делает. Хау. Ты готов взять на себя наблюдение за водопадом, хоть ты пока еще не воин?

– Я готов, если мне позволит мой отец Солнечный Дождь. Идем к нему!

Они вместе отправились к Солнечному Дождю. Но отца Сокола не было в стойбище. Он ускакал в прерию, простиравшуюся вокруг Черных холмов, и друзья, вскочив на своих лошадей, устремились за ним по его следам. Сокол знал, что отца надо было искать на юго-западе, где тот надеялся обнаружить бизонов. Им с Харкой нужно было лишь пересечь лес и перебраться через мелкую речку, огибавшую горный массив с юга. Как только лес остался позади, Сокол сразу же заметил на бескрайней волнистой буро-зеленой равнине следы отца. Они пришпорили своих изящных полудиких пегих лошадок, на которых скакали без седел, и пустили их в галоп. Следы отчетливо выделялись на траве, словно тропа. Через четверть часа они достигли цели. Солнечный Дождь давно уже услышал приближающийся топот копыт и вскоре заметил юных всадников. Остановившись, он поджидал их, не слезая с лошади.

Харка второй раз повторил все сказанное Белому Бизону, ничего не опуская и не прибавляя. Отец Сокола задумчиво смотрел вдаль. Все трое щурились от ярко разгоревшегося солнца и сильного ветра.

– Мы отправимся туда втроем, – сказал наконец Солнечный Дождь. – Харка поведет нас. Я хочу увидеть это место, и пусть Маттотаупа решит, кто из нас останется у водопада. Если за это время ничего не изменилось.

Вскоре трое индейцев прискакали обратно в стойбище, спешились, Харка с Четаном вернули мустангов в табун, и они втроем отправились пешком к водопаду и остававшемуся там Маттотаупе. Бесшумно, как дикие кошки, крались они лесом вверх по склону горы. Первым шел Харка, за ним Солнечный Дождь и последним Четан.

Чем ближе подходили они к водопаду, тем напряженнее вслушивался Харка в тишину. Эта осторожность была следствием уже перешедшего в инстинкт опыта охотника, знающего, что там, где может подстерегать опасность, нужно быть как можно незаметнее. Прячась за деревьями и кустами, он привел своих спутников к выступу скалы на склоне горы, с которого хорошо виден был водопад. Харка Ночное Око радовался при мысли о том, что ему, возможно, удастся понаблюдать за отцом, оставшись незамеченным им. Тот, конечно же, потом со смехом похвалит его ловкость.

Честолюбивые грезы мальчика внезапно оборвались, когда он, лежа на земле, посмотрел из-за кустов на водопад и крутой склон горы, по которому стремительно мчался звонкий пенистый поток. У самой воды он увидел могучее тело Маттотаупы. Тот лежал ничком, головой вниз, с повисшими, как плети, руками.

Ни крови, ни ран издали не было видно. Нож вождя торчал в ножнах, висевших на сыромятном ремне. Харка тщетно напрягал зрение, пытаясь разглядеть какие-нибудь следы. Он готов был броситься к отцу, у него даже в глазах потемнело от страха, что тот, возможно, мертв. Но Солнечный Дождь, понимая и разделяя его чувства, удержал мальчика прикосновением руки и молча, одними лишь знаками дал указания ему и Четану. Четан остался наверху, они же двинулись вниз, чтобы, обойдя водопад справа и слева и обследовав подступы к нему, встретиться у ручья, в который он впадал.

Харку переполняло горделивое сознание, что ему дали важное задание и что Солнечный Дождь рассчитывал на него как на воина. Это доверие придало ему новые силы, а распростертое на траве неподвижное тело отца обожгло его сердце ненавистью к неизвестному врагу. Он был весь напряжен и в то же время спокоен, как сильный человек, принявший решение встретить опасность лицом к лицу.

Осторожно, прячась за кустами и деревьями, то ползком, то перебежками, маленький индеец двигался к цели. Он не наступал на валежник, не касался ветвей, чтобы ни один листик не шелохнулся и не привлек внимание врага. Сотни раз он упражнялся в этом искусстве, играя со своими сверстниками или охотясь на мелкую дичь вместе с отцом. Каждый мальчик племени дакота упорно учился всему, что должен знать и уметь охотник и воин. И предводителем отряда Молодых Собак Харка стал не потому, что был сыном вождя, а потому что не раз доказал свою осторожность, храбрость и ловкость. Именно поэтому младший вождь Солнечный Дождь и доверял ему, как взрослому мужчине.

Харка уже далеко продвинулся вниз вдоль опушки леса. Пока все было тихо. Своих спутников он не видел и не слышал: ни Четана, затаившегося на вершине скалы, ни Солнечного Дождя, который крался через лес с другой стороны и которому предстояло пройти более долгий путь, так как он решил сделать крюк и обследовать подступы к водопаду.

Утреннее пение птиц давно смолкло, лишь изредка раздавался тихий щебет или свист. На камне, греясь на солнце, застыла ящерица. Харка осторожно обошел камень стороной, чтобы не вспугнуть ее: юркнувшая в расселину ящерица могла насторожить врага.