Кроме этих трех мы можем добавить четвертый режим: поглощение уже существующих незаконных группировок и сетей и их интеграция в криминальное государство путем замены и подчинения принадлежащих к ним акторов. Этот режим качественно отличается от трех других, поскольку те не лишают сети доверия независимости: скорее они рассматривают их как закрытые, автономные образования, с которыми государство либо борется, либо не обращает на них внимания, либо помогает им, но не предпринимает попыток реорганизовать их внутреннюю работу и заставить их членов служить новому хозяину. Поглощение, напротив, означает лишение их независимости, в результате чего верховный патрон получает контроль над сетью доверия, ее управлением и доходами. Когда независимость сети сломлена, она перестает выполнять задачи по своему усмотрению и начинает выполнять заказы только от верховного патрона. Так сеть доверия встраивается в однопирамидальную патрональную сеть, построенную на подчинении.
Криминальное государство идеального типа выбирает отношение толерантности и оставляет коррумпированные сети в покое, если затраты на репрессии / поглощение превосходят выгоды от них: например доход, который можно получить в случае обретения контроля над сетью. При этом государство становится на путь репрессий и пытается устранить низовую коррупцию, если усматривает в определенной сети конкурента и угрозу своей стабильности. Репрессии представляют собой традиционное отношение к несанкционированной противоправности в классической мафии и также наиболее типичны для посткоммунистических режимов, находящихся в сфере влияния Европейского союза. Действительно, «плата за крышу» возникает тогда, когда люди, живущие в подчинении мафии, вынуждены платить деньги в обмен на ликвидацию частного бандитизма, то есть в обмен на то, что мафия не позволяет их грабить никому, кроме себя[100]. В мафиозном государстве основная часть «неупорядоченной» коррупции на свободном рынке аналогичным образом устраняется либо путем разрушения уже существующих сетей (репрессии), заключения с ними соглашения и обложения их налогом через переговоры (помощь), либо путем встраивания их в единственную организованную преступную группу в государстве (поглощение).
Если криминальное государство выбирает режим помощи, оно заключает соглашение с существующей сетью и начинает собирать с нее налог, не посягая ее независимость. Другими словами, лидеры сети (или, скорее, наиболее важные члены или «главари банды») сохраняют свое положение и могут продолжать выполнять свои задачи, а власти криминального государства не преследуют их, если сеть платит налоги и остается в пределах границ деятельности, которая была ранее согласована. Используя термин Тилли, мы можем обозначить этот вид сосуществования как посредническую автономию [♦ 2.2.2.2].
Когда криминальная сеть сталкиваются с ситуацией, в которой верховный патрон стремится расправиться со своими врагами, более разумным для нее поведением является согласие на посредническую автономию, нежели борьба с попытками установить над ней господство. Однако если она (a) борется с попыткой установить над ней господство, или (b) нарушает условия своего неформального соглашения, или (c) представляет собой серьезную угрозу монополии на власть приемной политической семьи, то такая сеть либо подвергается репрессиям, либо претерпевает поглощение. В случае поглощения под контролем верховного патрона оказывается ранее децентрализованный коррупционный бизнес. Эта ситуация аналогична национализации правомерной деятельности конституционным государством, после чего политическая элита может централизовать или децентрализовать монополизированную функцию. В мафиозном государстве, где коррупция является одной из основных функций государства, эта монополизированная функция может быть централизованной или децентрализованной. Если она централизована, это означает, что верховный патрон сам управляет этими сетями и облагает их налогом; если она децентрализована, то возможности для проведения коррупционных сделок передаются лояльным субпатронам в форме «поблажек» или «системы франчайзинга». Такая система означает не что иное, как санкционирование противоправности, если коррупционный доход, который можно получить, не превышает определенного размера[101]. (Те, кто получает коррупционные возможности, могут, в свою очередь, на местном уровне собирать и монополизировать различные каналы для осуществления коррупции.) Объем коррупционных поблажек ограничен, причем не только географически, но и в плане характера экономической деятельности. Верховный патрон централизует коррумпированные предприятия в рамках уже централизованных отраслей, приносящих высокую прибыль, таких как добыча природных ресурсов, и децентрализует коррумпированные предприятия, связанные с отраслями, для которых характерны низкая централизация и более низкие доходы, такие как некоторые виды розничной деятельности[102]. (Кроме того, когда криминальное государство решает прибегнуть к поглощению, верховный патрон и субпатрон могут также выстроить новые, альтернативные коррупционные сети, которые функционируют в соответствии с существовавшими ранее моделями.)
До этого момента мы рассматривали отношение криминального государства к коррупционным сетям. Однако среди несанкционированных противоправных акторов мы также находим преступников, которые занимаются незаконной деятельностью как таковой, а не потому, что злоупотребляют вверенными им полномочиями (грабеж, контрабанда, торговля людьми, торговля наркотиками и оружием и т. д.). Верховный патрон может демонстрировать такое же отношение и к ним. На протяжении всей истории, по мнению Тилли, «[власти], сталкивающиеся с хищными сетями доверия, такими как пираты и бандиты, выбирали, как правило, отношение к ним в диапазоне от репрессий через принудительные меры (ведя с ними борьбу напрямую) до оказания помощи посредством капитала (нанимая их в качестве каперов или наемников)»[103]. Верховный патрон в таких случаях может выбирать репрессии, если он не заинтересован в преступной деятельности или считает ее слишком рискованной (как, например, в Венгрии)[104]. Однако репрессии применяли в России, где преступные группировки, распространенные в период олигархической анархии, систематически подвергались атакам в ходе формирования однопирамидальной патрональной сети. В своей книге под названием «Ничто не правда и все возможно» Питер Померанцев задокументировал случай Виталия Дёмочки, бывшего бандита, ставшего кинорежиссером, наглядно демонстрируя, как путинское мафиозное государство решило покончить с анархической несанкционированной преступностью и заменить ее централизованным контролем патриархального главы приемной семьи, подобно классической мафии, упомянутой выше (см. Текстовую вставку 5.3).
Текстовая вставка 5.3: Бандит-режиссер и верховный патрон
В один из съемочных дней, когда шла работа над важной сценой, Виталий снял для этого целый рынок. В этой сцене молодого Виталия и его банду полиция хватала с поличным на рынке, когда они вымогали деньги у продавцов. Продавцы играли сами себя, а полицейских наняли, чтобы они играли полицейских. ‹…› Его банда была также и съемочной группой. Кто осмелился бы опоздать на площадку, когда на ней командуют профессиональные убийцы? ‹…› Три года назад я видел его последний раз. Но многое напоминало мне о нем. Каждую неделю на останкинских каналах разыгрывается небольшое представление. Президент сидит во главе длинного стола. По обе стороны от него сидят губернаторы регионов: западного, центрального, северо-восточного и так далее. Президент по очереди указывает на них, и они отчитываются о том, что происходит в их владениях. «Террористы распоясались, пенсии не выплачиваются, топлива не хватает…» Губернаторы выглядят окаменевшими. Президент играет с ними, чистый Виталий. «Ну, если вы не можете навести у себя порядок, мы всегда можем подыскать другого губернатора…» Я долго не мог вспомнить, что мне напоминает эта сцена. Но потом я понял: да она же прямо из «Крестного отца», когда Марлон Брандо собирает главарей мафии из пяти районов. ‹…› И это соответствует имиджу Кремля и [президента Путина]: он одет как мафиозный босс (черная рубашка-поло, поверх которой черный костюм), а его эффектные фразы происходят из бандитского жаргона («мы и в сортире их замочим»). Я усматриваю здесь следующую логику политтехнологов: кого люди уважают больше всего? Бандитов. Так давайте сделаем нашего лидера похожим на бандита, пусть он ведет себя как Виталий. [Позднее] Виталий приехал на вокзал, чтобы встретить меня. [Он сказал: ] «Я залег на дно. Стараюсь не показываться в Москве: слишком много ментов, которые хотят проверить документы. В моем городе всех убрали, всех до последнего из моей банды. Мне не с кем было бы снимать, даже если бы я смог собрать деньги»[105].