Начался дождь – тихий, по-осеннему задушевный, шепчущий: «Сегодня ты напьёшься». Завод на холме скрылся в тумане, исчезла хрущёвка. Одинокий фонарь стоял часовым до конца, но всё равно превратился в мутное оранжевое пятно, поплыл и сгинул. Парень нервно выбросил окурок, закрыл окно и решил приготовить кофе. В комнате, освещённой люстрой без абажура, стояли две железные панцирные кровати и письменный стол, заваленный тетрадями, учебниками и кассетами. Облезлый шкаф отгораживал зону кухни. На стене висела афиша концерта ДДТ «Мир номер ноль»: Герман выпросил её в киоске после севастопольского концерта любимой группы. На кухонном столе, покрытом засаленной клеёнкой, виднелась пластиковая бутылка из-под виски Red Label, в которой друзья смешивали содержимое «красной шапочки» с водой перед ужином. Рядом лежала отвратительно оформленная пиратская кассета «Крылья» группы Nautilus Pompilius: на обложке белый орёл невозмутимо летел по оранжевому небу.

Наконец, чайник закипел и по комнате поплыл аромат кофе «Жокей». Герман всегда заваривал кофе прямо в чашке и очень любил на замечание, что так поступают только халтурщики и лентяи, отвечать, что это способ «по-польски». Вдруг в дверь робко постучали. На пороге в тёмно-зелёном пальто стояла Саша, её мокрые волосы блестели.

– Привет, мой друг. Я днём приехала домой, а там по телеку показывают весь этот ад. И подумала, что для бедняг всё закончилось, а мы живы. Ты меня так любишь, страдаешь, вот уже всю комнату прокурил, а я изображаю из себя Снежную королеву. Решила вернуться. Я ещё очень переживала за Лизу, но её сестра позвонила из Нью-Йорка, всё хорошо. Остался ты. Вахтёрша куда-то отошла, поэтому я проскользнула, не оставив свой студенческий, и собираюсь сегодня ночевать у тебя!

Наклонилась к Герману, коротко поцеловала его в губы, и парень почувствовал знакомый манящий запах духов.

– Сашенька, сними же пальто и пойдём курить!

– Подожди. Я решила, что хочу прийти к тебе эффектно, и пришла… В сапожках только и пальто на голое тело. Правда, уже у тебя в комнате поняла, что чувствую себя очень глупо и сейчас не могу просто так снять это пальто. Дай мне, пожалуйста, что-нибудь из одежды и отвернись!

У Германа поплыло перед глазами, как будто он выпил залпом стакан водки. Он закрыл входную дверь на ключ, подошёл к шкафу и вытащил из него растянутый вязаный свитер, любимую чёрную футболку с портретом Шевчука и шерстяные носки, отдал Саше и услышал сладкие шорохи: как она сбрасывает пальто, одевается. На полке, наспех сколоченной из грубых досок, за учебниками была заначка – пачка удлинённых сигарет Lucky Strike, легендарная «сотка». Герман потянулся за ними, и в этот момент Саша прижалась к нему сзади, положила руки на грудь и уткнулась подбородком в его плечо.

– Милая, у меня для тебя кое-что есть, – сказал парень дрогнувшим голосом.

– Показывай, – Саша заглянула в его глаза, и Герман смутился, – только, пожалуйста, не называй меня так пошло, как будто мы двадцать лет в браке. Я тебя поцеловала только один раз, а уже чувствую себя обязанной быть твоей женой до смерти, а потом ещё и на небесах. Ты мне нравишься, но я тебе ничего не должна. И в верности клясться не собираюсь, ладно?

– Ладно.

– Хороший мальчик, – девушка улыбнулась, – так что там у тебя есть?

– Я написал для тебя песню.

– Вот это новость! Я готова слушать. Не знала, что ты пишешь песни.

– Это моя первая, – Герман взял гитару и почувствовал, как его пальцы мгновенно вспотели. – Помнишь «Старые раны»? Я взял у Майка аккорды, придумал мелодию и написал свой текст. Слушай!

Герман выключил свет в комнате. Саша присела на подоконник, натянув старый свитер на коленки, посмотрела в окно на жёлтый фонарь, мерцавший в тумане. Парень распечатал пачку, закурил. От мысли, что любимая пришла к нему ночевать и сидит рядом в одном свитере, без белья, ему становилось так хорошо, что начинала кружиться голова. Он сделал пару затяжек, протянул девушке сигарету и начал петь.

Я снова, как ядом, отравлен тоской

И вновь ухожу бродить.

А в окнах вечерних свет яркий такой,

Там кто-то умеет любить.

И струны гитары скрипят, не поют,

Мой блюз не выходит на свет.

А кто-то создал семейный уют

На пепле растраченных лет.

И завтра с востока – снова заря,

И на яйле пастухи.

Любимая завтра проснётся моя,

Ко мне не протянет руки.

И вновь межу нами полсотни шагов,

И даже есть повод зайти,

Но связь обрывается вновь и вновь,

И в трубке – снова гудки.

Как волны морские, о камни дробясь,

На миг замирают в блюз,

Я, к двери твоей в темноте прислонясь,

Не знаю, умру или спасусь.

Сыграв коду, Герман отложил гитару, молча сходил к кухонному шкафу за початой бутылкой портвейна «Алушта», налил вино в белые чайные чашки.

– Герман, я благодаря тебе поняла, что рок – не только героическая поза, рёв мотоцикла и перегар. Точнее, это всё – шелуха, обёртка, а суть рок-н-ролла – умение честно выразить свою боль, не бояться выглядеть ранимым и тонко чувствующим. В наше время, когда все социальные темы исчерпаны, суть бунта поменялась. Нет диктата государства, но есть гнёт попсы, равнодушия, лени. Твои стихи – порыв против всего этого болота. Наивные и несовершенные стихи, в которых есть нерв.

Саша спрыгнула с подоконника, сделала шаг к юноше и поцеловала в губы.

– Ты уверен, что хочешь любить меня? Не пожалеешь?

– Не пожалею.

– Ну тогда начинай, пока я не передумала.

Они легли на колючее верблюжье одеяло. Герман нервно гладил ножку Саши, смелел, прикоснулся к её груди. Ему казалось неимоверно пошлым молчание, ещё хуже были ласковые слова, поэтому он без остановки рассказывал дурацкие истории из своей жизни или истории, придуманные на ходу. Потом перебрались под одеяло, где стало жарко, и Герман наконец снял с Сашеньки свитер и носки, не тронув растянутую майку с портретом Шевчука и надписью «Я получил эту роль», но когда на Германе остался лишь железный пацифик на цепочке, девушка сказала:

– Я, конечно, очень уважаю Юрия Юлиановича, но меня не покидает мысль, что нас в постели трое. Думаю, сегодня твой кумир должен уступить.

После этих слов чёрная футболка была мгновенно сдёрнута с Саши и заброшена куда-то под соседнюю кровать, где Герман никогда не подметал.

Утром начался ветер. Налетал порывами, принося с собой листья платанов, которые липли к оконному стеклу. Холод сочился сквозь старую раму. Потом в комнате потемнело, пошёл дождь. Саша всю ночь спала беспокойно, вздрагивала. Герман пытался геть её холодные руки. Он лежал на спине и смотрел, как старый тополь раскачивался в окне от мощных порывов. Было сладко и тревожно. Вокруг Саши всегда вертелось много поклонников – спортивных, успешных, уверенных в себе. Поклонники недоумевали, что же делает рядом с такой восхитительной девушкой это волосатое чучело с гитарой. Герман должен был срочно придумать что-то особенное и предложить Саше. Лучший вариант – путешествие в экзотическую страну. Или хотя бы в другой город. Но как это сделать на стипендию студента ТНУ? Рука Германа, на которой спала девушка, затекла, и под повизгивание древней кровати парень осторожно положил любимую на бок, потом поцеловал в шею, в мочку уха с изящной серебряной серёжкой. Прикоснулся к Сашиной груди, мельком подумав, что не видел следа от купальника – это означало, что девушка загорала летом топлес. Мелькнувшая мысль вызвала сразу два чувства: жгучее вожделение к Саше и ледяную ревность ко всем мужчинам на пляже, которые видели её ослепительную наготу. Герман крепко прижал девушку к себе и начал нежно ласкать её, спящую. Она всё не просыпалась, вздрагивая, потом испуганно дёрнулась, повернулась к Герману, обняла его, улыбнулась.

– Герман, знаешь, что во многих странах секс со спящим человеком приравнивается к изнасилованию?