– Ада, – крикнул я, – свари кофе!

Вместо того, чтобы послушно загреметь туркой, она недовольно попросила:

– Не называй меня Ада.

Но всё же отправилась в кухню.

Странные пошли роботы, однако.

– Ада, как тебе новый сезон «Рассказа служанки»?

– Я же просила: не называй меня так! – раздражённо проговорила она. Поправила волосы из канекалона и примирительно произнесла: – Аделаида. Несложно, правда?

– Слишком длинно.

– Люди совсем разучились запоминать, – хмыкнула она. Матово блеснуло полихлорвиниловое веко – совсем как настоящее.

– Ада… Аделаида! Срочно Скорую! Площадь Карнавалов…

– …Тринадцать, квартира двадцать пять, – подхватила робот. – Я вызвала. Уже. Слышала, как ты звонил маме. Судя по тому, что она описала – просто отравление. Всё будет в порядке. Не переживай.

– Спасибо, Ад… делаида…

Я начал подозревать, что с ней что-то не так, в первый же вечер. Она сразу же начала обращаться ко мне на ты; иногда подкалывала; часто капризничала, когда я ставил её на зарядку. Дальше пошли эти выкрутасы с именем – а ведь по документации универсусам вообще плевать, как их зовут. А потом она интерпретировала мой разговор с мамой и, предупредив мою просьбу, вызвала врача. Я перечитал инструкции и убедился: хикки-роботам такая эмоциональная интерпретация не доступна.

Тогда-то я и решил показать её специалисту.

– Ты оделась?

– Тебе больше нравится синее платье или зелёное?

– Зелёное.

Для робота, призванного стать идеальным компаньоном, вопрос вполне стандартный. Нестандартно вышло, когда Ада появилась из гардеробной в синем.

– Я же сказал, мне больше нравится зелёное.

– А мне – синее, – улыбнулась она и пошла открывать дверь: Вадим, вопреки ожиданиям, явился минута в минуту.

– Привет, привет! – Он кивнул мне, галантно поклонился Аде. – Что там у вас стряслось? Барахлит зарядник?

– Ничего у меня не барахлит, – насторожилась Аделаида.

– Не барахлит, не барахлит, – кивнул я. – Сделай нам кофе.

– Не бережёшь сердце, – вздохнула робот и скрылась за стеклянной дверью кухни.

– Нравная она у тебя, – заметил Вадим, вешая на крючок пальто.

– Вот именно. Даже слишком… Осмотри её, а? Мне кажется, шалит центр эмоций…

– Усыпляй. Посмотрим.

– Боюсь, придётся подождать, пока кончится зарядка. Заикнёшься о выключении – сразу истерика…

Вадим проводил мелькнувший за стеклом силуэт задумчивым взглядом. Пожал плечами.

– Могу попробовать договориться.

– Попробуй… – без особой уверенности кивнул я.

Вадим исчез в кухне, а через пять минут вышла Аделаида, быстро глянула на меня и шепнула, что разрешает себя усыпить. Села в кресло, расстегнула на спине платье, позволила нажать на неприметную стандартную родинку под лопаткой. За несколько секунд, прошедших до того, как она заснула, её зрачки расширились; если бы речь шла о человеке, я бы сказал, что в них мелькнул страх.

– Я быстро, – обнадёжил её Вадим, и Ада уснула, но не закрыла глаза, как делают во сне люди, а бесстрастно уставилась в потолок.

– Ну-те-с, ну-те-с, – забормотал друг, стягивая с её лопаток покрытую канекалоновым пушком кожу, – Что тут у нас… С эмоциями всё в порядке, центр работает. С реакциями тоже всё хорошо. Давай посмотрим центр переосмысления. Ну-те-с… ну-те… Мля, Дима! Крышка сорвана!

– А?..

– Щель. Щёлочка. Клапан пропускает.

– Какой клапан? Попроще можно?

Вадим отстранился от Ады. Хмуро глянул в потолок. Напряжённо спросил:

– Никогда не задумывался, что отличает робота от человека?

– Мысли? Чувства? – глуповато предположил я.

– Мысли и чувства им впаивают на заводе, – ответил друг, опасливо заглядывая в глаза спящей Аделаиде. – Но все эти мысли и чувства – стандартные. Предустановленные. Если роботу сказали, что убивать – это плохо, то он будет считать так до самой утилизации, и ты его не переубедишь. Просто потому, что на центре переосмысления опыта стоит блок. У твоей, – Вадим показал на Аду, – крышка прилегает к клапану неплотно. Она не переосмысляет весь новый опыт, но кое-что просачивается. Кроме того, посмотри, сорвана пломба. Но не срезана, а просто отошла и к тому же исцарапана. Скорее всего, из-за механического воздействия вроде вибрации.

– И как так случилось? – спросил я, чувствуя, как мерзко покалывает кончики пальцев.

– А где ты её брал?

– В «Шёлковой дороге».

– Тогда, может быть, из-за тряски. У нелегальных поставщиков нет фирменных контейнеров с креплениями, вот и возят роботов, как дрова. Случай, конечно, один на миллион. Но…

– И что мне теперь делать?

Вадим пожал плечами. Я растерянно подошёл к Аде, взял кабель, поднёс к спрятанному под волосами порту на шее.

– Погоди, – велел друг. – Ты понимаешь, что это частичное воодушевление? Нужно либо убрать, либо узаконить…

– Убрать? – переспросил я, глядя в бледное, безмятежное, почти человеческое лицо.

– Дим. Это незаконно вообще-то. Блок снимают только у роботов, которые призваны заменить умерших людей. Чтобы они учились вести себя похоже на тех, кого заменяют… А у остальных это нельзя.

– И что делать? Если я не хочу… убирать?

– Подай заявку, что у тебя кто-то умер из близких, и ты хочешь их прототип.

Я присвистнул.

– Сколько та заявка стоит! Я за сто лет не наскребу.

– Тогда не свети её, – кивнув на Аду, посоветовал Вадим. – С собой не води, гостей не зови. Если никто не узнает, ничего и не будет.

– А если узнает?..

– Штраф, – развёл руками Вадим. – И изъятие робота.

– А что мне ей сказать? Когда проснётся?

– Скажи, что пыль почистил на клапане эмоций. Это стандартная процедура, она должна знать…

***

– Дим.

Я вздрогнул. Ада ещё никогда не звала меня по имени.

Обернулся.

Она лежала в кровати, укрывшись до носа. В свете бра я разглядел припухшие веки, красные щёки, лихорадочно блестящие глаза. Если бы Ада не была роботом, я сказал бы, что она выглядит как самый настоящий прихворнувший человек.

– Что? – как можно мягче спросил я, подкатываясь к ней вместе с креслом.

– Не выключай меня больше.

– Я и не собирался.

– Не выключай, пожалуйста.

– Что такое, Аделаид? Даже если выключить, ты же всё равно проснёшься, как только подключишься к сети.

– Понимаешь, – она приподнялась на локте, поймала мою руку, прижала к щеке, – я испугалась сегодня. Это очень холодно – засыпать. У меня такое чувство… что если отключат, то я уже не включусь.

Я погладил её пальцы, поправил одеяло.

– Никто тебя не отключит. Всё будет хорошо.

– А что сказал твой друг?

– Я же тебе объяснил. Просто почистил пыль на эмоклапане, проверил схемы…

– Нет. Ты не понял. Я имею в виду – что он на самом деле сказал? Я же чувствую, что эмоклапан не трогали. – Аделаида нетерпеливо дёрнула плечом. – Я бы поняла, если бы он что-то чистил.

– Ну… Слушай, ты лучше у него спроси. Мне он именно так сказал.

Ада посмотрела на меня грустно и с обидой.

– Я же даже в выключенном состоянии воспринимаю волны – вы ведь не поставили общую блокаду. Я проснулась и интерпретировала…

Она помолчала, мягко улыбнулась и виновато добавила:

– Я же чувствую, когда обманывают.

***

Зря я позвал Вадима. Он открыл мне глаза. А может, его действия сделали щель в клапане ещё шире: теперь я отчётливо видел, как Аделаида меняется, становится всё умнее, всё человечней. Она жадно вбирала и интерпретировала новый опыт, всё меньше походя на сошедший с конвейера прототип, всё больше напоминая индивидуально настроенного антропоморфа.