– Не подумали, – покорно согласилась Ива, позволяя втащить себя на крыльцо.

– Потом заиграитси, все посевы потопчеть! А усё из-за вас, растерях! Ты, унуча, подружкам-то скажи, скажи!

– Скажу, – кивнула девушка, умолчав о том, что подружки теперь её точно не послушают.

– Ну, чаго встала?! Стоить она! Застудисси! – Алия ощупала понёву внучки, потрогала волосы (Ива от души порадовалась, что бабка не видит их цвета). – Ровно в Ключинке искупнулась! Ходи, ходи в избу!

Пока старушка суетилась вокруг, скидывая в котелок сушёные травки, Ива стянула мокрую одежду и завернулась в одеяло. Забралась с ногами на лавку и принялась смотреть.

За годы в избушке мало что изменилось. Казалось, она застыла в одном дне, как когда-то застыла и сама Алия. Сколько Ива её помнила, старушка всегда была именно такой: суетливой, строгой и заботливой. Она всегда находила, чем угостить явившихся к ней на засядки девчушек, но и попенять им за безделие не забывала. Ива с подружками лущили горох и плели лук, сидя с поджатыми ногами на этом самом скрипучем полу. И он всегда был тёплым, даже в самые лютые морозы. Вот там, на углу печки, Ива когда-то угольком нарисовала страшного монстра – чёрного, косматого. С его пальцев стекали тягучие капли. Рисунок и поныне оставался на месте, слепая бабка не знала, что он там. И котелок был тот же самый, из которого Алия поила их, малых детей, травяными отварами. Старушка плеснула в него воды и выскочила во двор, к летнему очажку, – погреть.

Запах тоже был родной. Пряный, пыльный, густой… Казалось, приляжешь прикорнуть на лавку, – проснёшься уже в ином времени. Где страшный монстр – всего лишь рисунок на печи, где бабушка гладит по волосам, прервав неоконченной сказку, где главная несправедливость для Ивы – то, что её гонят домой, не позволяют остаться на ночь у старой Алии.

– Бабушка, – пригревшись после ледяной речки, Ива зевнула и повыше натянула одеяло, – расскажи враку, а?

Враками в Клюквинках звали сказки. А что же они как не враки? Ежели говорить хорошо и верить в то, что сказываешь, враки могли и правдой обратиться. Бабка Алия как-то баяла про кривую горбатую девку, что наврала себе красавца-жениха. А тот возьми и явись! Вот она – сила слова!

– А что бы и не рассказать. – Старушка присела рядом, положив на мокрый затылок внучки морщинистую тяжёлую ладонь. Задумчиво отхлебнула из чашки, которую приготовила для Ивы. – О чём табе, унуча?

– О Хозяине болота… – прошептала девушка, засыпая.

Незрячие глаза Алии затуманились. Морщинки, трещинами расползающиеся по загорелой коже, пролегли глубже обычного.

– Про Хозяина… Будет табе про Хозяина.

Сказывают, когда-то он был человеком. Врут, как пить дать врут!

Не может такого быть, чтобы монстр по земле ходил, чтобы ел от одного хлеба с нами, чтобы… любил. Не было у него никогда души – враки!

Родился он в трясине, в самых топях. Там, куда не суются звери, где не растёт клюква, где мухоморы присматривают за порядком, да духи лесные водят хороводы по одним им известным кочкам.

Страсть как он не любил солнечного света и чистой воды! И от нашего воздуху ему тяжко становилось. Вот и сидел он в своей чаще, дышал смрадом болотным, напускал по ночам туман на лес. Тот туман иной раз тянул щупальца к деревне, что стояла недалеко от опушки, но боги миловали, не пускали зла за околицу. Так и жили: монстр на своей земле, люди на своей. И никто ту черту не пересекал, ведь каждому известно: что в лапы чудища болотного попадётся, то он ужо не выпустит. Станет ходить, незримый, по пятам, лишит сна и покоя.

Но, как водится, всегда найдётся та, кому завет старших не указ. Нашлась и тогда…

Девица была чудо как хороша! Стройна что лоза, черноброва, ступала лебёдушкой!

Раз пошла она по грибы на ночь глядя. Да не абы куда, а в самую запретную чащу! Никого не взяла с собой. Ни верного пса, ни подружек, ни младшую сестрицу, хоть та и упрашивала слёзно.

– И тебя не возьму, и матушку с батюшкой не беспокой! – наказала красавица. Подхватила лукошко – и была такова.

И уж как плакала малышка, как тревожилась, а всё одно сестру не воротить. Младшенькая-то помнила запрет старших: в лес да после заката, никак нельзя! Там твари страшные, там монстры бездушные, там чудища – сожрут, не подавятся!

Сколько младшенькая плакала, сколько молилась богам, чтобы беды не случилось, да, видно, ночью светлых богов не дозовёшься. Так и уснула она калачиком у порога.

А под утро вернулась сестрица. Да не такой вернулась, какой уходила. Всё ж угодила она в лапы чудищу! Бледная да румяная, с глазами шальными, губами алыми, искусанными, ровно при горячке. В темноте она не приметила сестру, прошмыгнула через клеть, скинула поскорее одёжу и поспешила обмыться. Но младшенькая приметила и красные следы укусов на её шее, и полосы от когтей и кровь на ногах. Попалась сестра монстру! Попалась и не сумела отбиться!

Рассказала младшая матери с отцом, какая беда сестру настигла, да поздно. Не спасти ужо…

С тех пор ушло из семьи счастье. Ослушница не только на себя беду накликала, но и нечисти открыла путь в деревню. Ночь за ночью пропадала она, являлась к Хозяину болота по первому зову.

Младшенькая пряталась, лишь заслышав тяжёлые шаги под окном. Аж уж тот голос, что манил сестру из дому, и вовсе не смогла бы забыть!

– Выходи, любушка! Выходи, милая…

И сестра шла, как козочка к мяснику.

Ни мать ни отец не могли её вразумить. Уж и дома её запирали, и охрану ставили, и дюжих парней просили оборонить от зла. Ан нет! Шмыг – и не доищешься красавицы до утра! Ровно сквозь землю провалилась!

А ежели монстр лесной кого заприметил, живым уже не выпустит! Высосет всю душу, оставив одну пустую оболочку.

Так и случилось.

Однажды посадили девицу под замок. Да не просто так, а с криком и обидами! Та причитала и на колени падала, вопила и рвала волосы, но мать с отцом не отступились. И тогда-то, на закате, случилась беда.

Девица выпрыгнула в окно и бегом припустила к лесу. Как была: простоволосая и босая. Бежала так, словно жизнь её от того зависела – вот как силён зов Хозяина болота!

Младшенькая было увязалась следом, да попалась матери. Та ухватила дочь и, плача, увела со двора.

А к первым петухам сестру приволок домой отец. Да только не она это уже была. Выпил её душу Хозяин, иссушил до костей. Стала красавица своей тенью. Бледна, холодна, от еды и воды отказывалась.

По лету явились к ней сваты. И всё честь-честью: жених хорош, высок и статен, сватовство как бабки завещали, обрядовые блинцы на славу удались. А всё девице не в радость, всё смотрит она на чёрную чащу, вздыхает, не спит ночами, когда туман тянется через холмы к деревне…

Сказывают, коли однажды повелась с нечистой силой, не жить тебе среди людей. Так и случилось.

Девица ушла в лес в ночь перед свадьбой. Не прибрала волос и котомку на плечо не закинула. Только младшенькую поцеловала на прощание.

– Не поминай лихом сестрица, – попросила она. – Быть мне женой Хозяина болота. Иначе свет не мил.

Девицу нашли уже утром. Расспросили младшенькую и докумекали, где искать. Она лежала в белоснежной рубахе на чёрной глади болота, раскинув руки, как крылья. Она смотрела в небо, а улыбка так и застыла на губах. С ней её и похоронили.

С той поры Хозяин болота ищет свою невесту. Богами ему заказано покидать чащобу, а мудрые старики ещё и поставили околицу на четырёх железных столбах, дабы освящённый огнём металл отпугивал зло. Но ежели какая девка по недосмотру али глупости забредёт к запретной границе, ждёт её одна участь: утащит её к себе Хозяин, сделает бездыханной невестой. И никто боле добрым словом её не вспомнит.