– Мне тут бригадирша сказала, что сегодня деньги должны дать за июль, – запыхавшись, отрапортовал он, – поехали в строяк.

Да, вот такая двухступенчатая схема у нас была – работали на заводе, а зарплату получали в этой комсомольской конторе. И на этом месте у меня пробило какой-то блок в мозгах, и я отчётливо вспомнил всё… ну или почти всё. Это ж была история одного моего коллеги по одной из работ… ну бывшего, конечно, коллеги по бывшей работе, он у нас всего-то полгода числился, но водку мы с ним пили не меньше пяти раз. И в процессе одного из распитий он и рассказал мне горестную историю своей жизни, в которой был и МЖК с кирпичным заводом, и Институт радиотехники, и семейная жизнь в коммуналке с Ирой. Закончилась вся его эпопея мягко говоря нехорошо – с квартирой его кинули, зря он два года проишачил на вредном производстве, с женой расстался, в институте тоже всё плохо сложилось. В итоге он всё же сумел подняться и устроиться в наш банк, но потом, насколько я знаю, погиб в страшном ДТП где-то на кольцевой трассе вокруг нашего города.

Ну что же, Саня, сказал я сам себе, теперь всё в твоих руках – работай, чтобы улучшить жизнь… если не всей страны, тут уже похоже ничего не сделаешь, а хотя бы собственную.

– Поехали, – согласился я с предложением Толика, потому что встреча с любимой, но незнакомой женой меня немного пугала – хотелось бы оттянуть, насколько можно, этот момент.

Тут и долгожданный автобус тридцатого маршрута подкатил, ЛИАЗ это был, 667-й по-моему модели, старый, раздолбанный и грязный, как, впрочем, и всё остальное вокруг этого кирпичного заводика. Загрузилось в него всего человек десять по случаю середины рабочего дня.

– Слушай, – спросил я у Миши, когда мы выехали из промзоны в городскую застройку, – а правда что ли, что завод наш имени Цеденбала? Просто слышал сегодня мельком такое его наименование.

– Чистая правда, – подтвердил он, – там какая-то тёмная история была с визитом этого товарища в СССР. До нас он не доехал, но встречал его секретарь ЦК Катушев, он из нашего города. Ну и кто-то как-то подсуетился, в смысле увековечения, вот назвали хоть что-то его именем.

– Понятно… а где это мы едем?

– Проспект Гагарина… до конца доедем, там кольцо будет, а от него до строяка пять минут пешком. Ну ты вспомнил что-нибудь или всё так же? – поинтересовался он.

– Да, что-то проясняется, – не стал разочаровывать его я, – но не до конца. Расскажи ещё про мой институт, если знаешь.

– Тут я не особо в курсе, в другом месте работаю, знаю только, что числился ты там в отделе автоматизации, зарабатывал около 250 рубликов, а ещё в последнее время у вас там зашевелилась частная инициатива и тебя вроде бы звали в малое предприятие, но это неточно.

Поток транспорта, несмотря на рабочее время, был, мягко говоря, невеликим и состоял в основном из общественного и грузового транспорта, легковушек ездило очень мало, а иномарок совсем не было. Просто ни одной, и это было непривычным… Вместо обычной в 21 веке рекламы банков, сотовых операторов и косметических средств по краям дороги стояли щиты с призывами крепить дисциплину, внедрять ускорение технического прогресса и углублять перестройку и новое мЫшление. Пару раз встретились лица товарища Горбачёва и почему-то призывы крепить дружбу народов в нашей многонациональной стране.

– Приехали, – сказал Миша, и мы встали и вышли на площади, где посередине значился памятник великому пролетарскому писателю Максиму Горькому… если вдуматься – кто же ещё может тут стоять, на площади Горького-то.

Толик тоже за нами следом увязался – я так понял, что Миша к нему относился как-то брезгливо, ладно, потом разберусь. А строяк действительно оказался совсем по соседству, два поворота по узким центральным улочкам, и вот он, городской строительный институт собственной персоной. Еще не университет и не академия – мода на такие названия через пару лет придёт.

– А почему наши руководители здесь сидят? – поинтересовался я у Миши, – какая связь МЖК со строяком?

– Вообще-то небольшую связь уловить можно – мы свой дом строим? Строим, точнее собираемся. А здесь учат строителей. А так-то сложно сказать, – ответил мне он, – наверно у райкома комсомола какие-то завязки с ним имеются. Вот и выделили комнату.

Вход в институт никем не охранялся – очень непривычно, глядя из 21 века, когда везде и всюду понаставили турникетов и охранников.

– Сюда, кажется, – пробормотал Миша, сверяясь по бумажке.

– Мы первый раз, что ли, сюда идём? – спросил я, – что ты проверяешься по записанному?

– Ага, – признался он, – раньше всё в райком ходили, ну который на Сусанина. А в июле они сюда съехали. Теперь надо подняться на полэтажа… и спуститься на этаж… направо… налево… еще налево и назад… вот она, 113 комната.

Пройдя таким заковыристым путём, мы остановились перед дверью, никакой таблички на ней не было, поэтому я просто толкнул её внутрь и зашёл, за мной и двое остальных. Внутри были довольно обширное помещение с двумя окнами на Ильинку, куча столов, наваленных горкой в углу, сейф и двое молодых круглолицых граждан, сидевших рядком на подоконнике.

– О, наши бойцы пожаловали, – сказал один из граждан, одетый сплошняком в джинсу, – за деньгами небось?

– Ага, – сразу обозначил нашу цель Миша, – за ними. Нам тут сказали, что зарплату за июль выдают.

Этот разговорчивый товарищ спрыгнул с окна, присел пару раз, очевидно разминая затёкшие ноги, потом так же размял руки и ответил:

– А кто сказал?

Вперёд выступил Толик и разъяснил, что слышал от нашего мастера на заводе.

– Хочу вас расстроить, ребята – нету денег. Должны были вчера выдать в райкоме, но задержали почему-то. Время-то сами знаете, какое…

– Что, совсем ничего нет? – переспросил Миша.

– То есть абсолютно, – отрезал этот хрен.

– Ну позвоните тогда что ли… – это вступил в разговор Толик, – или сообщите как-то, когда деньги появятся… чтоб мы лишний раз не мотались через весь город.

– Обязательно, – улыбнулся обаятельной улыбкой тот, – как только, так сразу.

Мы тем же сложным путём вышли на улицу, и я по дороге начал пытать народ на предмет нашего руководства и размеров оплаты труда.

– Сколько хоть нам платят-то в месяц?

– По-разному, – уклончиво ответил Толик, – у нас же сдельная система. От 130 до 200 где-то выходит.

– А они кто такие-то вообще, эти руководители? И почему нашими деньгами распоряжаются? Причём так коряво? – продолжил я.

– Их райком комсомола назначил, – пожал плечами Миша, – тот, что говорил, это Володя Колин, а тот, что молчал, Коля Володин. А деньги у них стопудово есть, просто они их прокручивают недельку-другую перед тем, как выдать – всё лишняя копейка в карман капает.

– А они ведь ещё и строительством нашего дома должны заниматься по идее, – вспомнил вдруг я, – там они с такой же скоростью работают?

– Да не смеши, – ответил Миша, – там вообще конь не валялся, никто ничего не делает и не собирается. И это при том, что наши конторы… ну где мы работали перед уходом в МЖК, перечислили за каждого в уставной фонд этого МПСХО по 25 тыщ…

Я прикинул в уме, сколько ж это в деньгах 21 века будет, и получилось всяко больше пяти лимонов рублей в ценах 2020 года… немало, однако…

– Надо будет как-то порешать этот вопрос, – задумчиво сказал я, – но не наскоком, подумать придётся… а сейчас что, прощаемся, – и я пожал руку Мише с Толиком.

Толян сразу удалился куда-то вбок, а я напоследок поинтересовался, как отсюда добираться до своей родной улицы Свердлова.

– Так на метро же, – окинул меня непонимающим взглядом Миша, – у нас его в прошлом году прорыли – садишься на Горьковской, вон там, едешь до конца, а на месте разберёшься уже.

1 августа 1990, вечер, город Энск, улица Свердлова

Ветка метро в Энске пока что одна была и шла она от станции Горьковской до Парка культуры, как я узнал из схемы на входе. Из той же схемы было понятно, что ведётся строительство второй ветки с пересадкой на Московской, но когда и как её запустят, было покрыто чёрным мраком. Чтобы пройти на станцию, надо было кинуть пятикопеечную монету в турникет, а если у тебя пятака не имелось, можно было разменять 10, 15 и 20 копеек в автоматах либо в кассу пройти. У меня в кармане нашёлся пятак, и даже не один… заодно уж ревизировал содержимое остальных карманов.