-Груня! Груня! Да где же ты, нерасторопная девчонка! Другую себе в горничные возьму, а тебя прикажу в деревню выслать лён собирать… – заламывая нежные ручки, Злата Михайловна ходила по своей горнице в нетерпении из угла в угол. Пора одеваться, а Груня запропастилась, гулящая девка! Папенька дал дозволение к Елизавете Ранской с ночевой поехать. В поместье Ранских из северной столицы прибыла бабка Агриппина, известная своим гаданием и предсказаниями. Многие девушки их небольшого уезда уже побывали у неё. В эту ночь они с подругой детства будут гадать на жениха!

А тем временем в гостиной поместья на удобном диванчике со свежим выпуском газеты "Уездные Вести" сидел полноватый мужчина с залысинами на седой голове, помещик – Михаил Григорьевич Губерневский, по совместительству отец Златы Михайловны Губерневской. Он считал себя человеком образованным, правильным, добрым и заботливым. Ни в чём не отказывая любимой дочери, баловал её и лелеял. Этой осенью Злате Михайловне исполнилось восемнадцать. Она уже год как дебютировала и с того времени Михаил Григорьевич получал карточки – предложения руки и сердца от потенциальных женихов. С выбором останавливаться не спешил, подходил к делу основательно, тщательно изучая доходы и состояния претендентов. Злата слыла первой красавицей и карточек было много. Промокнул вспотевший лоб платком, убрал его в карман сюртука, мужчина грузно поднялся, прошел к столу и стал перебирать карточки.

Через час в гостиную провели приказчика поместья Губерневских Демьяна Ивановича Мирнова. Он протянул на серебряном подносе аккуратно уложенную стопочку новых карточек. Помещик посмотрел на них, махнул рукой, мол, давай в общую кучу и вздохнул. Взял одну карточку, которая лежала отдельно, внимательно её изучил и начал говорить сам с собой:

– Душеньку мою пожелал сам Вознесенский. Это выгодная партия ей. Самая выгодная. Его литейные заводы на Урале приносит стабильно высокие доходы ежемесячно. Единственное грустное, что увезет мою Златоньку на Урал. Далеко, но как разродится наследничком, вернёт ее сюда в своё поместье. Потерпит, душенька год – другой там.

– Ему же восьмой десяток, какие наследнички? У него их шестеро уже сами внуков растят. – вдруг подал голос Демьян. Жалко ему стало барыню.

– Ай, брось, Демьян Михайлович, не томи душу. За неё свою фабрику текстильную отдать предлагает. Мой лён да фабрика… – он мечтательно закрыл глаза, откинулся на спинку стула, на который сел с приходом приказчика. В голове уже пронеслись картинки, как он в гостиной за этим самым столом пересчитывает облигации. Потом резко вскинулся, будто вспомнил что-то важное.

– Демьян Иванович. Поедешь со Златой Михайловной к Ранским. Будешь там до завтра, привезешь обратно. На следующей неделе сыграем свадьбу, Семён Дмитриевич торопится, ехать ему надолго на Урал. Хочет успеть жениться до поездки. Позови мне Степана.

Демьян сжал губы, крутанувшись на каблуках сапог, ушёл. Неделя! Неделя у его барыни, как станет чужой женой. Увезут её далеко на Урал и не вернётся, пока не родит наследничка. Или пока вдовой не заделается, что намного реальнее, учитывая возраст жениха.

А он, так и останется здесь служить помещику и втайне тосковать по юной Злате Михайловне.

Для молодой барыни подготовили крытую повозку на полозьях. Обитая снаружи войлоком, а изнутри красным бархатом, она была нагрета горящими углями в железных вёдрах. Груня помогла барыне укрыться меховыми попонами и закутала её ножки в теплых сапожках. Потом сама опустилась на лавочку и крикнула, постучав по окошку:

–Трогай!

Демьян бросил огарок сигары-самокрутки в сугроб, запрыгнул на облучок и уселся впереди рядом с извозчиком. Посмотрел на начинающуюся метель, закутался в меховой воротник и кивнул мужику.

Ехали быстро, повозка шла мягко по снежной утрамбованной колее. Груня поглядывала с интересом на задумчивую хозяйку и думала о подслушанном ею разговоре. Уедет скоро своевольная барыня. Уедет замуж за заводчика Вознесенского. Совсем не жалела Груня в этот момент, а радовалась. Видела как Демьян смотрит на барыню, люба она ему. И понимала Груня, что недоступна Злата Михайловна простому приказчику, но и не хотела, что бы просто рядом была. Забудет он, когда-нибудь да забудет. А тут она, Груня, рядом, у барина на хорошем счету, сделает всё, чтобы её замуж за Демьяна выдал.

– Чему улыбаешься? Не замёрзла что ли? – с недовольством спросила барыня.

– Замёрзла, барыня, замёрзла. Так за Вас радуюсь! – не смогла скрыть радости девка.

– Думаешь, разрешу ли тебе к гадалке идти? Нет, Груня, ты наказана, я тебя целый час ждала, к Лизавете собираться. А ты где-то пропадала.

Груня опустила виновато глаза и сказала:

– Простите, барыня, простите. Я в погреба спускалась, Глафира приказала моченых яблок достать, да капустки. Но не за гадалку я радуюсь, а за Вас сударыня. Отец Ваш согласие господину Вознесенскому дал на брак с ним. Счастье-то какое! На следующей неделе замуж пойдёте.

– Что? Которому Вознесенскому? Ты откуда узнала? Подслушивала опять? Ох, розги по тебе плачут, девка! Говори, какому Вознесенскому? Петру Семёновичу? Ему же шестьдесят, овдовел только прошлым месяцем… Нет, не ему.... Арсению Семёновичу? Так он тоже вдовец, помоложе старшего лет на пять всего. Кому, Груня? Говори!

– Не им Вы обещаны барыня, не им. Отцу их. Семёну Дмитриевичу. Я точно слышала.– говорила и припечатывала каждое слово, удовлетворяясь удивлённым выражением лица хозяйки.

– Что-о? Старику? Он же одной ногой в могиле… У него же… правнуки уже… как ему? …Папенька не мог!…

Тут она дёрнулась со скамьи, скинула меховую попону и застучала по стенке.

–Эй, Демьян! Демьян! Стойте!

Повозка замедлила ход. Остановилась. Через минуту раскрылась дверь и Демьян буквально поймал вывалившуюся барыню ему на руки.

Она кинулась мне в руки с горящими глазами, казалось они могли плавить снег. Раскрасневшаяся от негодования, была особенно красива, а прядь её пшеничных волос выглядывала из-под белоснежной шали. Осторожно поставил её на ноги, а она, захлопнув дверцу перед носом у пытающейся вылезти из повозки Груни, резко бросила ей:

–Оставайся внутри!

Отошла чуть подальше, а я увязался за ней. Снег кружился над нами вихрями, запорашивал дорогу и повозку. Барыня обернулась на меня. Выкрикнула, пытаясь перекричать завывающий ветер:

– Назад! Нам нужно назад! Папенька меня замуж решил выдать! За Вознесенского! Этого угрюмого старика! Демьян Иванович, возвращаемся! Я должна поговорить с папенькой!

Я не мог сказать ни слова. Она узнала. Как? Грунька! Ответ пришёл незамедлительно. Дворовая девка, которую взяли в дом, прислуживать барыне в прошлом году. Ну Грунька! Накажу тебя! Расстроила барыню раньше времени!

– Всё уже решено. – мой голос прозвучал глухо. Я сам не верил, что говорю это, но продолжал:

– На следующей неделе, после свадьбы Вы отправитесь на Урал.

Смотреть, как меняется лицо Душеньки, было невозможно. Я отвел глаза и отвернулся.

– Злата Михайловна, надобно ехать. Назад уже не поедем, до поместья Ранских ближе. А позади вон какая пурга занялась. Не проедем. – и добавил: – Михаил Григорьевич не отступится, Вы же знаете.

– Не отступится. – глухо повторила Злата Михайловна. – Продал меня как козу. Как мужиков да баб недавно продавал Ранским. Кто заплатил – тои и забрал. Не отступится…

Отошла назад, сняла пушистые из кроличьего меха варежки, закрыла лицо ладонями и заплакала. Тихо, протяжно, подвывая в тон метели. Я подошёл ближе, прижал её к груди и прошептал:

– Назад нельзя! Увезут, как пить дать, раньше увезут! Закроют в горницах Вознесенского до свадьбы, чтобы ни о чём не думали, Злата Михайловна.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».