Впервые я подняла глаза и увидела, что Эллиот наблюдает за мной. Его глаза были расширены от понимания, и он протянул руку и взял одну из моих рук.

— Я когда — нибудь говорила тебе, что у меня волосы моей мамы? — сказала я.

Он покачал головой, но искренне улыбнулся мне. — Я думаю, у тебя самые красивые волосы, которые я когда — либо видел.

Сейчас: Четверг, 5 октября

Я стою у входа в Nopalito на Девятой, и, не заглядывая слишком глубоко внутрь, знаю, что Эллиот уже там. Я знаю это, потому что сейчас десять минут восьмого. Мы договорились встретиться в восемь, а Эллиот никогда не отстает от графика. Что — то подсказывает мне, что это не изменилось.

Протиснувшись внутрь, я сразу же замечаю его. Его салфетка соскальзывает на пол, а бедра неловко сталкиваются со столом, когда он спешит встать. Я замечаю две вещи: во — первых, на нем парадный пиджак, хорошие джинсы и пара черных парадных туфель, которые выглядят недавно начищенными. Во — вторых, он подстригся.

Сверху по — прежнему длинно, но по бокам очень коротко подстрижен. Это делает его каким — то менее высокопарным литературным хипстером и более… скейтером. Удивительно, что образ, который он никогда бы даже не попробовал в подростковом возрасте, он вполне может носить и в двадцать девять лет. При этом я уверена, что благодарить он должна только своего стилиста. Мальчик, с которым я росла, больше думал о том, какой ручкой он пишет список продуктов, чем о том, как он выглядит в тот или иной день.

Ласковое чувство охватывает меня.

Я пробираюсь к нему, пытаясь дышать сквозь гул электричества, бурлящего в моей крови. Может быть, дело в том, что у меня было время подготовиться сегодня вечером, и в том, что я не в медицинской форме, но на этот раз я чувствую, как его взгляд переходит с моих волос на туфли и обратно.

Он заметно вздрагивает, когда я подхожу ближе и тянусь, чтобы быстро обнять его. — Привет.

Сглотнув, он произносит придушенное: — Привет, — а затем отодвигает для меня стул. — Твои волосы… ты выглядишь… прекрасно.

— Спасибо. С днем рождения, Эллиот.

Друзья. Не свидание, — повторяю я, как молитву. Я здесь, чтобы наверстать упущенное за завтрак и разрядить обстановку.

Я пытаюсь вбить это в свой мозг и в свое сердце.

— Спасибо. — Эллиот прочищает горло, улыбается без зубов, глаза напряжены. И действительно: с чего начать?

Официант наливает воду в мой бокал и кладет мне на колени салфетку. Все это время Эллиот смотрит на меня сверху вниз, как будто я вернулась из могилы. Неужели это то, что он чувствует? В какой момент он отказался бы от мысли связаться со мной, или ответ — никогда?

— Как сегодня прошла работа? — спрашивает он, начиная с безопасного места.

— Было много работы.

Он кивает, потягивая воду, а затем опускает ее, позволяя своим пальцам проследить за каплями конденсата, стекающими с губ к основанию. — Ты в педиатрии.

— Да.

— И ты сразу же, как только поступила в медицинский колледж, поняла, что хочешь работать именно в этой области?

Я пожимаю плечами. — Вполне.

Его рот искривила улыбка. — Дай немного больше, Мейс.

Это заставляет меня смеяться. — Прости. Я не пытаюсь быть странной. — После глубокого вдоха и долгого, дрожащего выдоха я признаюсь: — Наверное, я нервничаю.

Не то чтобы это было свидание.

То есть, конечно, нет. Я сказала Шону, что встречаюсь сегодня за ужином со старым другом, и пообещала себе, что расскажу ему всю историю, когда вернусь домой — что я и собираюсь сделать. Но он был занят настройкой своего нового телевизора и, похоже, не заметил, когда я вышла.

— Я тоже нервничаю, — говорит Эллиот.

— Прошло много времени.

— Давно, — говорит он, — но я рад, что ты позвонила. Или написала, скорее.

— Ты так быстро ответил, — говорю я, снова вспоминая его старый флип — фон. — Я не была к этому готова.

Он лучится от насмешливой гордости. — Теперь у меня есть iPhone.

— Дай угадаю: это подарок Ника — младшего?

Эллиот хмурится. — Как будто. — Он делает еще один глоток воды и добавляет: — Я имею в виду, что Андреас обновляет свой телефон гораздо чаще.

Наш смех стихает, но зрительный контакт сохраняется. — Ну, если тебе интересно, — говорю я, — счет равный — один — один. Лиз дала мне твой номер. Хотя, наверное, мне следовало бы его запомнить. Это тот же самый, который всегда был у тебя.

Он кивает, и мои глаза рефлекторно опускаются вниз, когда он прикусывает нижнюю губу. — Лиз замечательная.

— Я могу сказать, — говорю я. — Она мне нравится. Прочистив горло, я тихо добавляю: — Кстати говоря… извини за то, как я ушла за завтраком.

— Я понимаю, — быстро отвечает он. — Многое нужно пережить.

Это почти смешно; нас разделяет океан информации, и есть бесконечное количество мест, с которых можно начать. Начните с самого начала и работайте вперед. Начните сейчас и работайте назад. Прыгайте где — то посередине.

— Честно говоря, я даже не знаю, с чего начать, — признаюсь я.

— Может быть, — нерешительно говорит он, — мы посмотрим меню, закажем вина, а потом поболтаем? Знаешь, как люди делают за ужином?

Я киваю, испытывая облегчение от того, что он кажется таким же психически устойчивым, как и всегда, и поднимаю меню, чтобы просмотреть его, но чувствую, что слова на странице перевешивают все вопросы в моей голове.

Где он живет в Беркли?

О чем его роман?

Что в нем изменилось? Что осталось прежним?

Но самая мелкая, предательская мысль, которая таится в виноватых тенях моего мозга, — это смелость, которая потребовалась ему, чтобы прекратить отношения после того, как он видел меня меньше двух минут. Я имею в виду, если только они не были очень прочными.

Или они уже были на исходе.

Это худшее место для начала? Я что, полный маньяк? Ведь, по крайней мере, это была последняя реальная вещь, о которой мы говорили вчера, верно?

— Все ли в порядке с… с…? — спрашиваю я, морщась.

Он поднимает глаза от своего меню, и, возможно, мое слегка обеспокоенное выражение лица подсказывает ему. — С Рейчел?

Я киваю, но ее имя вызывает во мне защитную реакцию: он должен быть с кем — то по имени Рейчел, которая со смаком читает каждый номер 'Нью — Йоркера', работает в некоммерческой организации, компостирует яичную скорлупу и свекольную кожуру, чтобы иметь возможность выращивать собственные продукты. Тем временем я в полном беспорядке, с бесконечными кредитами на медицинскую школу, проблемами с мамой, проблемами с папой, проблемами с Эллиотом и позорной подпиской на US Weekly.

— Вообще — то, все в порядке, — говорит он. — Я думаю. Я надеюсь, что в конце концов мы снова станем друзьями. Оглядываясь назад, могу сказать, что большего и быть не могло.

Это чувство проникает в мою кровь, теплое и электрическое. — Эллиот.

— Я слышал, что ты сказала, — серьезно говорит он. — Ты помолвлена, я понимаю. Но мне будет трудно быть просто твоим другом, Мейси. Это не в моей ДНК. — Он встречает мой взгляд и кладет меню обратно под руку. — Я попытаюсь, но я уже знаю это о себе.

Я чувствую, как его обезоруживающая честность разрушает упругую оболочку вокруг меня. Интересно, сколько раз он сможет сказать мне, что любит меня, прежде чем я растекусь лужицей у его ног.

— Тогда, я думаю, нужно установить некоторые основные правила, — говорю я.

— Основные правила, — повторяет он, медленно кивая. — В смысле, никаких ожиданий? — Я киваю. — И, может быть… все, что ты хочешь знать, я расскажу тебе, и наоборот?

Если это услуга за услугу, то мне придется надеть свои большие девчачьи штаны и пройти через это. Хотя внутри меня все бунтует в панике, я соглашаюсь.

— Итак, — говорит он, улыбаясь, — я не знаю, что ты хочешь знать о Рейчел. Сначала мы были друзьями. Много лет, в аспирантуре и после.

Мысль о том, что он годами дружил с другой женщиной, как нож, медленно вонзающийся в мою грудину. Сделав глоток воды, я легко отвечаю. — Аспирантура?