В свою очередь, коротковолосые галлы обладали пусть и фрагментарными, но достаточными представлениями об Аборигенном знании и были в достаточной степени подвержены переходным тяготам романизации, чтобы сформулировать некие гибридные идеи, новаторские советы, которые пригодились бы обреченной империи, захватившей их земли, сердца и души.

Разумеется, упрощенные категории, которые ранжируют завоеванные народы в зависимости от степени их ассимиляции, не отражают сложных реалий современных аборигенных общин, их идентичности и знаний. В Австралии они точно неприменимы.

Большинство критериев аутентификации и распознавания, которыми оперируют колонизаторы, неприложимы к сложной истории Первых народов Австралии. Аборигенное «я», сконструированное пришельцами для безопасного внедрения программ самоопределения[6], имеет мало общего с нашей реальностью. Даже разделение на отдельные «нации» (с целью проведения переговоров об аборигенных правах на землю, открывающих доступ к добыче полезных ископаемых) не отражает всю сложность наших идентичностей и знаний. Когда-то мы говорили на множестве языков, разделяли принадлежность к разным группам, включая группы из Азии и Новой Гвинеи, и регулярно контактировали друг с другом, следуя племенным обычаям торгового обмена, заключения браков и усыновления. Я знаю, что многие чтут сохранившиеся установления, и я сам – один из таких людей.

Но я также знаю, что кошмарный процесс европейской оккупации оторвал значительную часть моих соплеменников от родных общин и забросил в резервации и учреждения, организованные в рамках программ принудительной ассимиляции. Была предпринята масштабная попытка осуществить биологический геноцид посредством «изведения» темной кожи; печально известные Украденные поколения[7] – лишь часть этой политики. Вынужденный брак многих женщин, надеющихся, что их дети смогут сойти за белых, и подчинение мужчинам-поселенцам стали для них единственным способом пережить этот апокалипсис и дождаться более спокойных времен, когда они смогут вернуться домой.

Поэтому так трудно смириться с недавно введенным положением об «аутентичности», которое требует от нас заявлять о непрерывной культурной традиции с незапамятных времен, тогда как почти каждый из нас – будучи на самом деле связанным со многими группами – пережил болезненный разрыв этих связей. Для многих людей демонстрация этих травматических отношений небезопасна, для других восстановленные связи еще слишком хрупки, чтобы о них говорить в открытую.

Как можно распознать и использовать различные элементы Аборигенного знания, вкрапленные в этот калейдоскоп идентичностей? Уж точно не посредством упрощенной классификации. Когда смотришь через линзу упрощения, исторические взаимосвязи и контекст драматических событий отходят на второй план, а подлинность Аборигенного знания и идентичности определяется через иллюзию местной изоляции, как очередной фрагмент примитивной экзотики, который можно изучить и, наклеив на него ярлык, выставить на всеобщее обозрение. По обе стороны находятся ревностные контролеры, которые надзирают и подавляют. Знания, результирующие этот процесс, по большей части сводятся к базовому содержанию, к артефактам, ресурсам и данным, распределенным по чуждым категориям, которые можно хранить и, в случае необходимости, присваивать. Наши знания признаются ценными, только если превращаются в окаменелость, в то время как наша живая традиция и наши формы мышления вызывают неприязнь и скепсис.

Я не могу участвовать в этом одностороннем диалоге между оккупантами и оккупированными – хотя бы потому, что я не manth thaayan, то есть не тот, кто может выступать как носитель культурного знания. Я – младший брат, и наши обычаи не позволяют мне этого. Я могу говорить изнутри знания, но не от его лица, и не могу раскрывать все подробности. Тем не менее, я могу говорить о процессах и формах, с которыми знаком благодаря своему жизненному опыту, полученному во взаимодействии с родной общиной и другими аборигенными сообществами по всему континенту, в том числе с людьми ньюнгар (Nyoongar), марди (Mardi), нунгар и кури.

Наши знания сохраняются благодаря тому, что каждый несет в себе их частицу, пусть даже совсем крохотную. Если вы хотите увидеть паттерн творения, обратитесь к каждому и выслушайте его внимательно. Подлинное знание легко проверить, если вы знакомы с этим паттерном; каждый фрагмент отражает структуру всей системы. Если паттерн – тот самый, знание истинно вне зависимости от того, одет ли говорящий в юбку из травы, в деловой костюм или в школьную форму.

Поэтому я переворачиваю линзу.

Я не пишу о системах Аборигенного знания для глобальной аудитории – я исследую глобальные системы с точки зрения Знания. Нижеследующие символы позволяют выразить это ключевое понятие в виде жеста:

Читатель может понять физический жест как живой текст, повторив эту картинку: сомкнутые пальцы левой руки изображают страницу или экран, письменное знание в целом, а пальцы правой руки, разведенные, как на известном отпечатке в наскальном изображении, символизируют устную культуру и знания Первых народов. Предполагается, что рука с растопыренными пальцами подносится к глазам и становится линзой, через которую вы смотрите на руку с сомкнутыми пальцами.

Такого подхода мы и будем придерживаться в этой книге. Чтобы не потеряться в потоке печатных букв, я выстроил главы на основе устного общения, благодаря чему сложилась череда бесед с разными людьми, каждая из которых вызвала во мне чувство дискомфорта. С этими людьми я беседую потому, что они расширяют мое мышление больше, чем те, кто знает лишь то, что знаю я. Некоторых я назову по имени, но остальных лучше не привязывать к печатному слову и к определенному моменту мысли, а предоставить им возможность существовать в родной для них культурной среде, связанной с плодотворной практикой беседы. Такие беседы ведутся в традиционной форме, которую мы, аборигены, всегда использовали для создания и передачи знания.

Приступая к очередной главе, я сперва вырезáл на традиционных предметах логические цепочки и идеи, почерпнутые из соответствующих бесед. Я делал это для того, чтобы моя перспектива устной культуры не подверглась фрагментации и искажению в процессе письменной фиксации.

Например, для этого введения я провел немало времени за изготовлением щитов из коры вместе с моим шурином Хейденом Кэллехером и художником Адамом Риджуэем из людей ворими (Worimi). С Адамом я обсуждал все проблемы, возникавшие при создании книги, и то, как мне следует защищать себя. Мы срезали кору с красных эвкалиптов в правильное время года, когда деревья сочились соком, вокруг бродили вомбаты, а лирохвосты вступали в брачные игры. Мы держали кору над огнем и привязывали рукоятки, чтобы сделать толстые щиты. Некоторые из них Адам использовал для выставки, на которой он вывел паттерны сотворения мира при помощи света, отражавшегося от кусочков зеркала, приклеенных к щитам. Это он нарисовал на айпаде символы ладони, которые вы видели выше. Таким образом, идеи, изложенные на письме в этом введении, запечатлены на щитах. Я просто держу эти предметы перед собой и перевожу в печатный вид фрагменты знания, явленные моему зрению на щитах.

Этот метод я называю umpan. Этим словом мы обозначаем вырезывание и изготовление, но теперь оно также используется и для письма. Мой метод письма включает образы и истории, привязанные к месту и отношениям и выраженные в первую очередь посредством культурной и социальной деятельности. Содержание моей книги визуально, выглядит оно так:

Каждая глава включает в себя «разговор на песке», который служит напоминанием о традиции аборигенов передавать знания посредством рисунков на земле. Я не могу поделиться большим объемом символического знания, потому что оно либо ограничено (возрастом, очередностью появления на свет, полом, уровнями мастерства), либо подходит только для отдельных мест или групп – например, легенда об австралийском журавле может быть значимой для меня как для члена клана апалеч или для других людей того же тотема, но ее нельзя обобщить для всех читателей. Поэтому в разделе «разговор на песке» каждой главы я буду делиться знаниями начального уровня. В них могут упоминаться некие истории, которые, однако, не будут изложены полностью. Тем не менее, они представляют собой части большой истории, метаистории, которая пронизывает всю Австралию густой сетью троп песен, пролегающих по земле и по небу; эта метаистория – Сновидение звезд, которым Джума Феджо из народа ларракия (Larrakia) хочет поделиться со всеми Народами. Эта история живет там, где ходят черепахи, – а черепахи есть везде, даже в пустынных странах, поэтому она объединяет весь мир.