Саварелли сокрушенно покачал головой:

– С этим у нас трудно. Наша полиция, мягко выражаясь, не блещет энтузиазмом, и потому у нас нет полной криминальной сводки, а значит, нет и точного числа жертв. Может, этот человек орудует тут уже несколько месяцев, охотясь на бездомных.

– Тоже верно, – кисло заметил комиссар. Проклятие! Неужели местные настолько бесполезны? А он-то надеялся… – В любом случае, нам нужно осмотреть место преступления – то есть комнаты девочек в приюте – и допросить персонал, а также воспитанниц. Заодно и обыскать все здание, осмотреть прилегающую территорию, допросить местных жителей, бездомных, нищих…

– А вы, я смотрю, привыкли лихо браться за дело, – заметил кардинал с каким-то странным веселым одобрением. – Это у вас в Риаде так принято?

– В полиции – да, – сухо сказал комиссар. – Но как мне намекнул мистер Лонгсдейл, без вашей санкции в приют не попасть. Собственно, за ней мы и пришли.

Консультант смущенно закашлялся. Пес фыркнул.

– Ну что ж, – заключил его преосвященство, поднимаясь из-за стола, как кит из морских волн, – раз вы так настаиваете, то, пожалуй, я не только позволю вам нарушить покой приюта, но даже сам буду при этом присутствовать.

Снаружи приют оказался похож на тюрьму. Разве что решеток на окнах не хватало. Консультант, Бреннон и кардинал со своим сопровождением подплывали к узкой полоске мостовой на двух лодках – в одной под плотным навесом с комфортом расположился Саварелли, в другой мокли под редким дождиком консультант, пес и комиссар.

– Глухое местечко, – тихо заметил Натан. – Проводить ритуалы можно хоть еженедельно – за такими стенами никто ничего не услышит и не увидит.

– Полагаете, что наш злоумышленник – из числа работников приюта?

– Или может входить сюда, не вызывая никаких подозрений. Например, плотник, каменщик, врач – или священник.

– Почему вы их так не любите? – полюбопытствовал Лонгсдейл. Бреннон решил не объяснять, почему он считает священников в массе своей бесполезными фанатичными баранами – тем более что лодка Саварелли вплотную подошла к гондоле консультанта. Комиссар тут же сурово спросил:

– Где все?

– Какие все? – удивился кардинал.

– Где оцепление, дежурные полицейские, работающие на месте преступления офицеры или детективы?

– А. Ну, как бы вам сказать… – Саварелли тяжело вздохнул. – Полицейские посетили приют утром, констатировали смерть девяти воспитанниц, составили протокол и отбыли восвояси. Оцепление не выставили, поскольку, как я понял, они не нашли следов убийства.

Бреннон несколько секунд молчал, переваривая услышанное. Он многое хотел сказать, но ограничился кратким:

– Даже дежурных около места убийства не оставили?

– Мужчин в приюте для девочек при женском монастыре? Разумеется, нет, – с горестной усмешкой отозвался кардинал.

Лодки причалили. Пес первым выбрался на берег и потрусил к высокой серой ограде, окружавшей здание приюта. Небольшие окна на одной из стен смотрели на канал; Бренон сразу нашел те, из которых выбросились девочки, – на них не было ни рам, ни ставней, а проемы уже забили досками. Саварелли ударил в колокол у наглухо запертых ворот. В оконце мелькнуло лицо привратницы.

– Открывайте, – величаво повелел князь церкви. Женщина испуганно пискнула, тут же заскрипели засовы и замки, а затем в воротах распахнулась узкая калиточка, в которую кардинал протиснулся боком, кое-как втянув живот.

Пока Саварелли растолковывал привратнице, зачем и к кому им надо попасть, Бреннон осмотрел внутренний дворик – небольшой и квадратный, сущий каменный мешок, со скамьями вокруг чахлого фонтанчика. С трех сторон его обнимала крытая галерея, соединяющая сам приют, здание монастыря и церковь. Пес принюхался, потыкался носом в каменные плиты и разочарованно заворчал.

– Ничего?

– По крайнем мере, во дворике никаких следов магии нет, – пробормотал Лонгсдейл, втихаря водя в воздухе каким-то амулетом. – Нечисти и нежити тоже.

– Пойдемте, – сказал Саварелли, – нас проводят к настоятельнице, которая руководит приютом.

Мать Агнесса выглядела точно ожившая мумия – худая, как палка, сморщенная и с глубоко посаженными бесцветными глазками, которыми она враждебно уставилась на Бреннона, Лонгсдейла и пса из недр своего клобука. На вид женщине можно было дать от сорока до шестидесяти.

– Наш приют заботится о сиротках во имя Господа уже пятьдесят лет, – прошипело это божье создание и меленько перекрестилось. – Мы смиренно вынесем и это ужасное испытание…

– Да, – холодно изрек кардинал. – Однако смерть сразу девяти девочек требует самого пристального рассмотрения и дознания насчет их жизни и условий в приюте.

– У нас есть благословение папы!

– Мы помним. И настоятельно рекомендуем вам предоставить нашим консультантам все, что им потребуется.

– Этим людям? – осведомилась мать Агнесса таким тоном, будто перед ней валялись запойные пьяницы, только что выловленные из канавы. Клык удостоился отдельного негодующего взора. Пес оскалился и развалился на ковре перед камином. – Но ваше высокопреосвященство, нравственность наших воспитанниц…

– Никак не пострадает, если они и дальше будут прыгать из окон? – наконец вмешался комиссар. Время, черт возьми, не ждет! Они с Валентиной должны уехать сегодня вечером… ну, завтра утром – самое позднее.

– Я бы хотел осмотреть комнаты девочек, – кротко сказал Лонгсдейл. Мать Агнесса сжала четки, словно хотела огреть ими по физиономии это порождение сатаны.

– Живее! – цыкнул Саварелли. Настоятельница с кислой миной склонила голову и позвонила в колокольчик. Явившейся на звон монахине она велела проводить консультанта в комнаты воспитанниц – и с видимым облегчением перевела дух, когда пес ушел следом за Лонгсдейлом.

– Ну, что ж, начнем. – Бреннон сел за стол и раскрыл блокнот. Кардинал с любопытством следил за всеми его действиями. – Опишите последовательно все события того дня, начиная с утра.

Мать Агнесса пробуравила комиссара таким взглядом, которому позавидовал бы враг рода людского, но после требовательного жеста Саварелли неохотно приступила к рассказу. По ее словам, жизнь в приюте текла своим чередом ровно до полуночи, когда при обходе дежурная монахиня обнаружила, что девять девочек исчезли, а окна в их комнатах выбиты.

– А еще были какие-нибудь эксцессы? До этой ночи? Странное поведение, подозрительные разговоры, непонятные явления, может, кто-то пронес сюда необычные предметы?

– Вы намекаете, что диавол проник в стены, осененные благословением Иннокентия Восьмого?! – восшипела монахиня.

– А как благословение может этому помешать?

Кардинал кашлянул. Мать Агнесса залилась бледной краской.

– Где вы были в ту ночь и кто может это подтвердить? – спросил Бреннон.

– Я была в своей келье и молилась! – негодующе воскликнула монахиня.

– На какую сторону выходят окна вашей кельи?

– Я не понимаю, почему я должна подвергаться столь возмутительному допросу, когда такое несчастье…

– Отвечайте, – веско проронил Саварелли.

– На Большой канал.

– Ага, и при этом вы бодрствовали. Что слышали?

– Ничего! Я была погружена в молитвы Господу нашему…

– То есть когда несколько окон выпало в канал вместе с рамами и ставнями, а затем туда же отправилось девять тел – вы ничего не слышали, оглушенная силой истинной веры?

Мать Агнесса так крепко сжала губы, что кожа на остром подбородке и скулах туго натянулась.

– Я слышала плеск и звук падения, – сказала она наконец. – Тогда я вышла из кельи и была среди воспитанниц и монахинь, что могут подтвердить они все.

– Гм. Ранее вы утверждали, что тревогу подняла дежурная монахиня.

– Мне кажется, даже вы можете догадаться, что это произошло одновременно, – процедила мать Агнесса. – Я вышла из кельи и спустилась к комнатам воспитанниц, где встретила сестру Бенедику. Это произошло около полуночи, и, разумеется, после никто уже не смог уснуть.