Итак, начальник охраны утверждает, что вопрос с одним жизненно важным делом практически решен и можно начинать оформление документов. Этим займутся юристы, теперь второе. Второе, но не значит, что это дело менее серьезное. Она еще не волновалась, но то, что мысль о молчании «компьютерного гения» стала посещать ее чаще, это уже наводило на определенные размышления. Здесь возможно несколько вариантов: или он не гений, или он все же гений, но у нее в делах все так плохо, что он не решается открыть ей всю истину, или, наоборот, все настолько хорошо… что он не считает нужным спешить с очевидными, по его мнению, результатами. Последний вариант у нее вызывал наибольшие сомнения.

Когда по селектору приглушенный голос секретаря сообщил о прибытии адвоката, она уже, по-деловому собранная, сидела в кресле за кабинетным

столом.

– Просите, Леонид Александрович.

***

Коридоры, по которым они шли, были пусты, и звуки шагов гулким эхом отражались от старых кафельных плиток, так плотно подогнанных друг к другу, что они сливались в единое полотно, выстилающее полы и стены.

Женя шла чуть впереди на не сгибающихся ногах. Она все ускоряла шаг, и казалось, вот-вот побежит, а в гудящей голове крутилось: не верю. Этого просто не может быть, вот просто не может быть, и все. Когда же этот проклятый день закончится. У нее за всю жизнь не было столько проблем, нет ни проблем – настоящих катастроф, как за последние сутки.

– Я видела, что вы подъехали, и решила встретить.

Алина Арнольдовна без белого халата, растрепанная и с пунцовым от волнения лицом сейчас была совершенно не похожа на того опытного, уверенного в себе врача, которого так хорошо знала Женька. Сейчас она семенила мелкими шажками, всеми силами стараясь не отставать и побыстрее передать всю известную ей информацию.

– Женечка, тебя ждут в кабинете главного. Боже, это было так страшно. Ее нашли в малой операционной. Там лампу сняли с потолка и большой крюк остался… Санитарка пошла туда пол протереть… Я сама не видела, но, говорят, там на полу валялся список распределения на новые места работы, и будто она из-за этого…

Закончить Арнольдовна не успела. Они вошли в приемную главного врача. Здесь все было по-прежнему. Полукруглый стол, где все так же сидела Людочка, она же Люся – девица лет двадцати пяти с неестественно пухлыми

и всегда ярко накрашенными губами, любительница кофточек с отчаянно глубоким (почти до пупка) декольте и с постоянно презрительно-надменным выражением лица. Сейчас она была похожа на раскрашенного Арлекина, случайно попавшего на драматическое представление и не знающего, что ему делать в этом эпизоде. На бледно-сером лице дико смотрелась ярко красная помада и синяя подводка глаз. Люся нервно дернула головой в сторону кабинета главного, невнятно просипев что-то типа: «Вас там ждут».

В кабинете теснилось много народу, и в основном мужчины. Из женщин была Раиса Марковна и зареванная санитарка – баба Нюша, которая, видно, в сто первый раз повторяла свою историю нахождения Марины Владимировны. По страдающему лицу полицейского, пытавшегося что-то записывать, было понятно, кроме рвущих всем нервы всхлипываний и причитаний, что «она вошла, а она висит», ничего большего добиться не получалось.

В кабинете стоял стойкий аромат корвалола, валерианы и еще какой-то концентрированный мятный запах, ассоциирующийся с зубным порошком.

Главный сидел за своим столом и чем-то напоминал секретаршу, только без декольте и яркой помады, а вот цвет лица был один в один – бледно-серое, и выражение тревожно-испуганное. Евгении достаточно было одного взгляда, чтобы окончательно поверить в реальность происходящего.

– Лицкая Евгения Павловна, – тут же представил ее главный, и в его голосе прозвучало чувство определенного облегчения, – она родственница… очень какая-то дальняя родственница этой погибшей… ну этой, Кутузовой. Он и не подумал скрыть своего довольства, что наконец появился новый объект, представляющий для правоохранительных органов значительно больший интерес, чем он.

– Следователь, Ступицын Юрий Иванович, – представился невысокий мужчина, напоминающий крепенького, правда, чуть скособоченного грибка-боровичка. «Боровичок», даже не попытавшись приподняться из-за стола, еще

раз уточнил, видимо, для себя, – вы сестра Кутузовой Марины

Владимировны?

– Да. Она моя очень дальняя родственница. – Евгения решила, что

здесь не будет лишним если она внесет определенную ясность, и добавила: – Наши мамы, кажется, были в родстве, в каком-то очень дальнем родстве.

– У вас с собой есть какое-нибудь удостоверение личности? И кто это еще с вами?

– Это моя подруга, – передавая следователю свой паспорт, произнесла Евгения бесцветным голосом. – Ловгиз Дарья Александровна. А теперь, если вас не затруднит, кто-нибудь мне скажет, что здесь происходит?

В ее душе, в самом укромном уголке еще теплилась маленькая искорка надежды, что это ошибка. Ведь там маленький Мишка и парализованная тетя Нина… Боже! Пожалуйста… Пусть все происходящее окажется страшным сном или самой ужасной в мире ошибкой…

– Вашу сестру нашли мертвой в одной из малых операционных. Когда вы ее видели последний раз и о чем вы разговаривали?

Следователь говорил привычно, ровно, без каких-либо эмоций. Его не интересовали ее ответы, наверное, все знал заранее, но этого требовал протокол, и он неукоснительно следовал его правилам.

– Я была здесь где-то около двух, – Жене с трудом давалось каждое слово. Она предложила мне выпить кофе, но у нас не сложилось – я очень спешила. И потом мы с ней были не очень близки. Только я точно знаю – она не могла покончить жизнь самоубийством. У нее дома мать парализованная, и сыну всего четыре года. Она не могла их бросить…

– Ну, Евгения Павловна, в состоянии депрессии и не такие поступки совершают, но я не собираюсь спорить, – следователь захлопнул лежащую перед ним черную папку. – Последнее слово за экспертизой. Результаты мы сообщим. С матерью Марины Владимировны, я надеюсь, вы поговорите сами? Или нам позвонить. Хотя нам все равно надо ее допросить, возможно, она нам расскажет что-нибудь интересное о своей дочери…

– Нет. Пожалуйста, нет. Я постараюсь ее подготовить. Вы можете

отложить с ней разговор хотя бы на завтра?

– Нет. К сожалению, нет, – как-то невнятно промямлил Ступицын,

стараясь своим видом показать, как трудно дается ему подобное решение. – Но мы можем поехать к ней вместе, и я предоставлю вам возможность помочь ей перенести это известие, – от подобной «светлой» идеи у следователя явно улучшилось настроение.

– А сейчас я… могу увидеть Марину? – у Жени чуть сел голос, но, прокашлявшись, повторила: – Можно ее увидеть?

– Тело опознали главный врач и заведующая отделением (при этом главный и Раиса Марковна дружно кивнули), и его уже увезли, – произнесла молодая женщина в огромных очках и со стянутыми на затылке в «учительский» пучок волосами. Серый брючный костюм, в котором ей хотелось выглядеть солидней, только подчеркивал ее юность. Не поднимая головы от своего блокнота, она изредка зыркала глазами, вскидывая их над очками, и тут же вновь утыкалась в свои бумажки, продолжая что-то быстро записывать.

Марина и тело.

Женя никак не могла соединить эти два понятия в единое целое. Какая бы та ни была и какие сложные отношения между ними ни были, но она ее родственница, пусть и очень дальняя, но сестра. У нее, конечно же, были положительные стороны… Просто они с ней были разные и не старались найти точек соприкосновения…. Но родственников не выбирают…

– Я Степаниду вызвала, – зашептала Дашка ей на ухо. – Нам без нее никак.

Женя даже не заметила, как Дарья тихо выскользнула, а затем незаметно вернулась в кабинет, согласно кивнула. Да, именно Степанида поможет с тетей Ниной и даст грамотный совет, иначе им конец. Пусть не им, а вот ей уж точно.

– Вы говорили, что ее мать парализована, – уже выходя из кабинета, продолжал Ступицын, будто разговаривая сам с собой и, жестом пригласив их следовать за ним, первым вышел из кабинета. – Евгения Павловна, а кто же за матерью Кутузовой ухаживал, когда дочь была на работе? Ведь, я так понимаю, ваша сестра замужем не была?